Латинская фамусовщина

                Спустя год после моего путешествия в Аргентину, я почему-то именно сейчас захотел вдруг написать об этой загадочной и удивительной стране. Что-то оправдало, или даже превзошло, мои ожидания. Что-то разочаровало. По возвращении на Родину меня ждали также сюрпризы, приятные и не очень. Практически все тонкости, связанные с поездкой в эту страну Латинской Америки, я хорошо запомнил и нередко вспоминал, возвращаясь к  ним, рассказывая своим друзьям. Я тогда был женат на Матильде Родригес, известной танцовщице, королеве аргентинского танго, фламенко и прочей латиноамериканской танцевальной экзотики. Вообще, надо сказать, что насколько все-таки наш язык богаче испанского и остальных европейских языков. У них есть только понятие «танцевальной», восходящий, вероятно к общеевропейскому «dance». А у нас есть еще слово «плясовой», что придает танцу больше живости, свободы и простоты. Когда я сравнивал наши размашистые, озорные и резвые русские народные танцы с  хотя  и довольно горячим, страстным и импульсивным аргентинским танго, то впервые задумался о так называемой художественной простоте в образах, к чему нередко обращался еще Пушкин, которого очень ценю и нахожу в нем родники и ключи для утоления своей духовной жажды. Таким образом, я пришел к выводу, что без художественной простоты повествование становится каким-то серым и пасмурным. А я же, как поэт, должен стремиться его сделать ярким и безоблачным, а соответственно интересным, что мне доставляет огромное удовольствие.
                И так, с Матильдой Родригес мы познакомились еще в Санкт-Петербурге за год до этого путешествия на вечеринке в одном из клубов Северной столицы. У нее в России была своя школа танго, которая какое-то время пользовалась большой популярностью среди молодежи и студентов. Королева танго, как и многие латиноамериканцы, очень тянулась к нашей стране и особенно к Питеру, городу Ленина и колыбели трех революций. В глубине души у нее жил дух коммунизма, вероятно, не меньше, чем у ее знаменитого земляка, команданте Эрнесто Че Гевары, и она надеялась найти этот дух в России. Мы довольно быстро привязались друг другу и нашли общий язык, хотя она знала несколько слов по-русски, например, «я тебя люблю», «спасибо», как и я знал по-испански «йо тэ амо», «грасиас» и т. п. Общались на английском ломаном, а часто и с полуслова друг друга понимали. И вот мы решили с нею пожениться и совершить увлекательное путешествие на родину Матильды, где давно уже соотечественники ждали ее гастролей. А мне очень хотелось донести живое слово русской поэзии до тамошней русской диаспоры. Вылетели в Аргентину в октябре месяце из Питера, а там, как известно октябрь является весенним месяцем, вроде нашего апреля, так как зима у них – лето. Сначала думали лететь через арабские страны, чтобы сэкономить на билетах. Но пришли к выводу, что быстрее будет лететь с одной пересадкой через Амстердам, и решили не экономить. Безвизовый режим с Россией был для нас, как попутный ветер. Я покидал Россию с каким-то торжественным чувством, верил в какую-то особую значимость этого путешествия!
                Поднимаясь по трапу к самолету, я несколько волновался. Предстоящий полет меня тревожил по той причине, что я никогда не летал по воздуху. Я все думал о том, как же эта огромная стальная птица, не подлежащая сравнению даже с самыми крупными орлами, сможет понести нас по небу над бескрайним Атлантическим океаном? Как выяснилось позже, лететь было действительно тревожно и не очень приятно. Была какая-то непонятная тоска по земле, и я, молча, пролистывал страницы своей жизни, стараясь оживить перед глазами картины всех событий, произошедших со мной. Несколько раз у меня возникало желание спросить у стюардессы о том, сколько нам еще предстоит лететь. В конце концов, она, видимо, устав от глупых вопросов, предложила мне заснуть, и дала подушку. Заснуть мне не удалось, но вопросов я больше не задавал.
                Долетели мы, однако, за три часа. Час с лишним у нас был на руках в Амстердаме для того, чтобы перекусить и дождаться следующего рейса уже на Буэнос-Айрес. Взлетая и в первый, и во второй раз, я успел обратить внимание на то, как внизу вдали проносятся леса, поля и города. В иллюминаторе, наконец, остались видны только кучевые облака, подобные огромным сугробам снега во дворе в деревне. Я тут же не мог не вспомнить гоголевского кузнеца Вакулу, летящего на черте в Петербург за черевичками для своей возлюбленной. Но моя Оксана, а точнее Матильда, летела рядом со мной, и летели мы, наоборот, из Петербурга. Я все не мог заснуть и решил попросить у стюардессы вина. Немного выпив, я все-таки задремал.
                Наконец я узнал, что до Буэнос-Айреса остался полтора часа лета, и начал ходить по салону, разминая ноги. Однако довольно скоро мне сделали замечание и попросили сесть на свое место. Волнение меня переполняло и не давало больше покоя. Все не терпелось поскорее приземлиться. Вскоре внизу показался лазурный зеленоватый океан и неописуемой красоты берег. Нас встречал огромный город-порт с ужасно широкими и длинными улицами, которые взрывают человеческое воображение и не поддаются сопоставлению с какими-либо самыми шокирующими образами. Впоследствии, я подумал, что полноводные реки можно запросто сравнивать с улицами Буэнос-Айреса. Судя по устью Ла-Плата, Аргентина оказалась богатой и такими реками, что меня впечатлило еще больше. Мы приземлились в международном аэропорту Эзеиза, где проходили таможню и все формальности. Нас встретил старый друг моей жены Диего Перес. Он хотел нам предложить остановиться у него дома, но мы отказались, предпочитая выбрать гостиницу. Как я позже понял, надолго он нас к себе и не звал, да и вообще аргентинцы имеют драгоценный дар бросать слова на ветер. Пообещал на неделю, а ограничился днем. Тем не менее, я уже там, в аэропорту заметил какую-то особую приветливость и доброжелательность аргентинцев, желание помочь. Мы разобрались с документами, но так и не сумели поменять доллары на песо. Решили добраться до города на такси. Таксист, отчасти напоминающий питерских и московских, согласился принять оплату долларами, но загнул довольно приличную цену. Я сказал таксисту: «Мэ густа мучо Аргентина!» (Мне очень нравится Аргентина! (исп.)) и мы поехали. В дороге до отеля я понял, что аргентинские автомобилисты не особо-то и соблюдают правила дорожного движения, и еще те лихачи, по сравнению с русскими, и. что главное, сумел ощутить эту любовь к скорости лично. На переходах  они очень резко тормозят и также резко трогаются, что совсем не характерно для езды в большом городе, тем более в таком большом, как Буэнос-Айрес. Как таковой дорожной патрульной службы там нет, и это, несомненно, обрадовало бы многих наших шоферов, желающих переехать жить в Аргентину и страдающих от алчных и коррумпированных российских охранников порядка на дорогах. Я, находясь в некотором испуге и растерянности от такой езды, попросил: «Пор фабор, мас дэспасио!» (Пожалуйста, помедленнее! (исп.)). Водитель посмеялся над тем, как я не привык к их импульсивности на дорогах, и поехал аккуратнее. Я ответил: «Грасиас.» (Спасибо (исп.)). Через сорок минут мы уже были в гостинице, где сдав багаж, я не выдержал и пошел спать, что мне удалось, наконец, сделать в нормальных условиях.
                Надо сказать, что Буэнос-Айрес во многом очень напоминает традиционный европейский город. Уклад жизни в нем близок преимущественно к испанскому. Быт и архитектура свидетельствуют о том, что население в большинстве своем – потомки огромного количества переселенцев из Европы. Большинство, конечно, это испанцы, некоторые из которых не теряют связи со своей исторической прародиной даже в наши дни. Но имеется также и значительная прослойка выходцев из Италии, Франции, Польши и даже России. Сама Аргентина подобна огромному котлу, в котором варились разные племена и народы. Своеобразный латиноамериканский Вавилон, целостная и яркая мозаика, где каждый народ – отдельный кусочек, в совокупности с остальными создающий потрясающую картину! Я просто у верен в том, что Аргентина не стала бы той прекрасной страной, напоминающей больше всех государств Латинской Америки Европу, если бы ее захватил великий Великий Инка, шедший из Перу на эти прекрасные земли. И если бы там продолжали заниматься земледелием и скотоводством индейские племена диагита, кечуа, гуарани, давшие отпор Великому Инке, тоже бы сдвига вперед сделано не было. Вряд ли бы инки или диагита, даже хорошо знакомые с плавкой цветных металлов, сумели бы построить этот колоссальный портовый город с его широкими улицами и зданиями, не уступающими Парижу и Мадриду. Просторная пампа, дивные леса по берегам рек, завораживающие водопады – все это бы осталось и радовало взор и будоражило воображение романтика. Но Аргентина никогда не стала бы крупным экспортером мяса и рыбы, никогда бы Карлосу Гарделю не пришло в голову создать ритмы танго, ставшие знаменитыми во всем мире. Это результат прихода белых европейцев, пропитавших эти земли своим духом. И, тем не менее, и в искусстве, и в менталитете аргентинцев чувствуется что-то самобытное. Европейские переселенцы дали толчок ее развитию и почти полностью уничтожили и ассимилировали местное индейское население. В результате – индейцы тут в диковинку, и их культуры никто не знает. Таким образом, мне хочется немного рассказать об истории Аргентины прежде, чем описывать ее современную.
                Если вы судите об Аргентине на основании популярных телесериалов, где эта страна окружена романтическим ореолом, то вы ошибаетесь. Не так все тут и романтично. Это государство создавалось посредством жестокого уничтожения коренного населения испанцами. Невзирая на то, что здесь осели представители разных наций, доминируют все же испанцы, и вы рискуете столкнуться с трудностями в общении, так как вся Америка, кроме США и Канады, английского в большинстве своем не знает и говорит по-испански. Я сам в этом убедился на практике. Однако эти земли добились все-таки независимости от Испании и стали успешно вести внешнюю торговлю. Кроме того, чтобы развеять миф о романтичности, я могу открыть кому-то секрет, что эта страна на протяжении почти всего XX-го века испытала целый ряд переворотов, военных диктатур и голодных бунтов. Сравнительно недавно она оправилась от серьезного и экономического кризиса, последствия которого еще дают о себе знать. Например, здесь очень тяжело найти работу, особенно эмигранту. Но Аргентина все же приходит в себя.
                Ограниченные познания в испанском языке немало сконфузили меня. Например, желая купить бутылку колы, чтобы запить спирт, я попал в глупую ситуацию. Когда я обратился к продавщице в районе Сан-Тельмо с вопросом «Куанто куэста кола?», она посмотрела на меня с выпученными глазами и что-то возмущенно ответила. Оказывается, что слово «кола» у них означает не что иное, как «задница». Только после того, как я жестом показал, что хочу пить, она меня поняла и остыла. Там принято говорить просто «Пепси» или «Кока». Второй раз я попал в глупое положении в автобусе, протягивая бумажную купюру. Водитель мне что-то сказал, а я ответить на это мог только: «Но ле компрэндо.» (Не понимаю. (исп.)). Тогда он показал мне мелочь и ткнул на автомат, находящийся в автобусе. Как выяснилось, у них входят в автобус с заранее приготовленной мелочью и кидаю ее автомат. Поняв, что я из России, водитель разрешил мне, грубо говоря, проехать зайцем. Было еще немало смешных и не очень ситуаций. Когда я прогуливался по окрестным рабочим кварталам Буэнос-Айреса, то забрел в район Ла-Бока, привлекший меня разноцветно раскрашенными домами. Там, достаточно подвыпивший, я познакомился с интересным молодым человеком и предложил ему выпить со мной. Я ему рассказывал про Россию, вставляя отдельные испанские слова, он мне про их столицу. Через некоторое время после того, как мы с ним распрощались и разошлись, я не обнаружил в своем кармане мобильного телефона. К сожалению, в подобных кварталах, как я позже узнал, встречаются карманники и уличные хулиганы. В предпортовой зоне Пуэрто-Мадера меня поразили своей современной стильностью офисные небоскребы и ночные клубы. Вообще Буэнос-Айрес оживает после 12-ти ночи, людей созывают бары и пабы, клубы танго, которое, по-видимому, здесь танцуют в любое время суток, даже на улицах для привлечения внимания туристов. Есть возможность расслабиться и выпить, посмотреть прекрасные пары, парящие в страстном и пластичном танце, попробовать мясо Асадо, приготовленное на огне. Все-таки Аргентина завораживает. Рано утром уже можно встретить уличных челноков, торгующих различными национальными сувенирами, в том числе и чашками для особого чая мате, распитие которого представляет собой целую церемонию.
                Мы посетили не только столицу. Побывали в Росарио, Сантьяго, Кордове, Мендосе, Аконкагуа, Барилоче (Аргентинских Альпах) и даже в Ушуайя, где я имел возможность увидеть настоящие ледники. Во всех этих городах у Матильды были гастроли. Я лично выступал только в местных русскоязычных театрах. О чем будет сказано выше. В принципе, большинство аргентинских городов очень похожи друг на друга. Два десятка километров от центра – асфальтовые дороги, а дальше только чистый грунт со своими спутниками – грязью, пылью и неприятным запахом. Однако везде можно найти телефонные автоматы, и в каждой лачуге санузел (Баньо-Привадо) и хороший телевизор, по которому чаще всего смотрят футбол – национальную гордость, утешение от всех социально-экономических невзгод и, наконец, смысл жизнь всех людей этой страны. Аргентинцы отчаянные болельщики, и гордятся своими клубами. Даже занятия в школах отменяют во время матчей. В пампасах на меня огромное и неизгладимое впечатление произвели гаучо, потомками которых считают себя большинство аргентинцев. Это своеобразные аргентинские ковбои, аналог наших казаков. Они появились на свет в результате браков испанцев с индейцами. Заслуживает особого внимания культура и образ жизни этих обитателей степей, вольных наездников и народных бардов. Долгое время власти пытались их истребить, но теперь, когда их осталось совсем немного, они охраняются государством и привлекают к себе туристов.
                Что касается, русской диаспоры, то как таковая она начала формироваться недавно. Хотя выходцы из нашей страны в Аргентину начали прибывать еще в конце XIX-го века. Особенно много русских приехало после Октябрьской Революции и Гражданской войны в составе белой эмиграции. Позже сюда приезжали недовольные Советской властью и ярые антикоммунисты. Центром сближения служила православная церковь. Есть немало храмов, памятные надписи на которых говорят о героической борьбе Белой Добровольческой армии с большевиками и мученической смерти последнего императора Николая II. Я общался с редакцией газеты монархического толка «Наша страна», которая стоит на позиции непримиримой вражды с советской властью и даже с постсоветской современной Россией. Их цель – вернуть на престол царя. К консенсусу мы так и не сумели прийти. Вообще русские, переехавшие жить в Аргентину, через некоторое время ассимилируются и начинают постепенно забывать родной язык. Окружающая среда накладывает свой отпечаток. Если, допустим, у ребенка отец и мать русские, то он уже все равно начинает себя воспринимать, как аргентинца. А если отец русский, а мать аргентинка, то с его национальным самосознание вопрос уже решен. Я немало общался с активистами патриотического движения «Славянка» и его президентом Татьяной Толкачевой. В возрождающемся русском театре, явно уступающем в разы театру «Колон» в Буэнос-Айресе, читал свои стихи и поэмы в программе организованного там вечера русской поэзии. Предложил молодому и талантливому режиссеру Елене Яцун к постановке свою старую патриотическую поэму «Песнь о князе Дмитрии Ивановиче». Но, к сожалению, великий и могучий русский язык, в тургеневском значении этого понятия, доступен там не для многих, и с постижением многих моих образов возникли определенные проблемы. Мышление эмигрантов и их потомков уже не то.
                Напоследок хочется сказать в целом об аргентинцах, как о нации. Несмотря на то, что их, как и американцев, и россиян нацией не назовешь, они себя осознают, как единый народ, хотя каждый аргентинец помнит истории своих предков-эмигрантов. Поучиться бы этому и нашим так называемым россиянам, где есть и русские, и различные народы Кавказа и Сибири, но при этом нет единства и общей национальной идеи. Есть какая-то мифическая толерантность на бумаге, а национальной идеи нет. Отсюда и происходят все межэтнические конфликты. Аргентинцы же напротив очень патриотичны, знают и уважают свою историю, без знания которой очень тяжело устроиться на приличную работу. Отмечают свои национальные праздники, в том числе и День Независимости, чтят своих лидеров. Вообще, приехав из России, я почувствовал себя здесь своего рода Чацким в фамусовской Москве Грибоедова. Хотя бюрократия давит не меньше, чем у нас в стране, здесь присутствуют свои не писаные каноны и устои, соблюдение которых для всех норма. Например, аргентинцы очень доброжелательны, и нередко любят знакомиться с новыми людьми, открыто идя на контакт, приветствие сопровождая поцелуями. Как уже упоминалось выше, местные не относятся к любителям отвечать за свои слова. Наобещают тебе с три короба, а потом об этом позабудут. Но это совершенно обычно и закономерно, и если вы на это покажете свою обиду, то вас попросту не поймут. Как и в фамусовском обществе, здесь очень быстро распространяются все слухи. О вас будет говорить весь район, если вы случайно не поздоровались или не попрощались в магазине, так как сочтут вас за хама и невежду. Даже русские эмигранты здесь не испытывают ностальгии по Родине и осознают себя, как аргентинцы. Жители этой страны хотят, конечно, во многом походить на европейцев, в отличии от жителей других государств Латинской Америки, но при этом они считают себя аргентинцами и гордятся собой и своими традициями, своим футболом и гаучо, фактически не оглядываясь на Старый Свет, откуда у многих корни. Все живут, уповая на Санта-Марию, в ритме импульсивного танца под названием танго…