Манифестация Кузьмы Абанина

©, Алексей ИВИН, автор, 1976 г.
©, сборник «Русское восприятие», г. Александров, 2006 г.




                Алексей ИВИН



                МАНИФЕСТАЦИЯ  КУЗЬМЫ АБАНИНА




       Кузьма Абанин, механик гаража, коротал воскресенье у телевизора. В кроватке пищал первенец Кузьмы, трехмесячный Володька, пухлый и душистый, как пышка. Возле  него хлопотала Мария, жена Кузьмы, рыжеволосая, заспанная, в голубом халате.


       - Ты бы выключил телевизор, - попросила она его. – Ребенку спать не даешь.


      - Хватит ему спать, дни и ночи спит. Того и гляди, пролежни появятся у парня.


       Кузьма закурил. Жена негодующе молчала, видя, как голубоватые колечки дыма поднимаются к потолку.


       По телевизору показывали демонстрацию парижских студентов. По улицам Латинского квартала, сметая обывателей с тротуаров, разливалась толпа долговязых бородатых буршей и мужеподобных очкастых девиц. То и дело кто-нибудь  выбрасывал в воздух свой тощий кулак, и десятки ртов разевались в протестующем крике. Крупным планом всплыло широкое мужское лицо, дышащее угрюмой неукротимостью раздраженного быка, и транспарант с надписью  “Les obscurantes ; la lanterne!” Диктор торопливо комментировал. Мелькнул последний кадр: площадь перед зданием муниципалитета, заполненная манифестантами. Экран погас.


       - Живут же люди! – Кузьма выругался.


       - Нашел чему завидовать. Вон у полицейских какие дубинки – огреют, будь здоров!..


        Кузьма выругался вторично и стал одеваться.


       - Не уходи: сейчас обедать будем, - предупредила жена.


       - Да ладно тебе! Я только посмотрю, нет ли пива, и приду.


       - Опять с дружками налакаешься?.. Ох, господи!


       Провинциальный городок оживлялся в предчувствии весны. Пахло талыми сосульками и прелыми крышами. Авитаминозные лица прохожих еще были бескровны, но глаза уже счастливо щурились на яркое солнце: душа выздоравливала, скоро весна.


       Кузьма вздохнул; ему захотелось потолкаться среди мужиков, побеседовать о жизни за кружкой пенного пива. Может быть, они знают, как жить дальше. Сам он ничего не знал, а эта звонкая капель, эти расчирикавшиеся воробьи, эти влажные весенние запахи требовали, чтобы и он обновлялся.


       Он вошел в столовую, но пива там не оказалось. Тогда он решил пообедать: возвращаться домой не хотелось. Взяв борщ и тресковое филе, он густо намазал хлеб горчицей, а сверху посыпал солью. Во рту стала скапливаться слюна, но, смакуя это обостренное ощущение голода, он нарочно помедлил ещё минуту, а чтобы чем-то заняться, протер ложку салфеткой. Вот теперь можно было начать. Он ел обстоятельно, наслаждаясь, как старик крестьянин, которому приходилось и лебедой пробавляться и который поэтому знает цену хорошего борща. Но когда тарелка почти опустела, он вдруг обнаружил в ней таракана. Большой коричневый жирный тараканище, похожий на пережаренный лук, плавал в красной лужице борща. Кузьму тут же вытошнило, он не успел даже сдержаться.


       В столовой сидели несколько человек, и все они обернулись на его нутряной сдавленный крик. Кассирша, дебелая женщина с тремя подбородками, колыхавшимися, как желе, грузно повернулась к нему:


       - Ах ты! Ты чего это делаешь-то, а? Ты где находишься-то, а? Ты что это здесь вытворяешь, пьянь зловредная? – закричала она. – Бабы! Идите-ка посмотрите, какой клиент приперся!


      С кухни потянулись повара, привлеченные криком.


      - Что стряслось, Настя?


       - Вон, посмотрите на этого… Переблевался весь, Ну, на что это похоже! Ты что думаешь – у нас здесь отхожее место? Ишь ты, выискался какой! Ты здесь не у себя дома, запомни это. Ленка, ну-ка, поди, позови в милицию! Пусть заберут голубчика.


       Кузьма, от злости красный как вареный рак, ни слова не говоря,  схватил тарелку и, опрокинув стул, пошел на кассиршу, бодливо опустив голову; казалось, он разнесет в щепы все на своем пути.


      - Ты, б-б-быдло общепитовское, гляди, чем людей кормишь! – глухо сказал он, суя тарелку под нос оторопелой кассирше. – Гляди хорошенько! Это что, а?


       Он запустил руку в остатки борща, выудил таракана и, обведя всех мутным торжественным взглядом, показал его:


       - Это что, по-вашему? Ну, что это? С каких пор людей тараканами кормят, а? Рабочего человека!..


       - Да это и не таракан вовсе…


       - Не таракан!! Ах вы, дармоеды! На дармовых хлебах зажрались, а рабочий пусть тараканов ест, так по-вашему?


        - Да не таракан это – луковка, наверно…


       - Луковка? Где это видано, чтоб луковка с усами была? Ну?


       Не дождавшись ответа, он хватил тарелку о пол так, что она разлетелась на куски. Повара загалдели.


        - Бабы! Да что мы стоим! Звоните в милицию.


        - Сумасшедший какой-то… 


        - У нас отродясь тараканов не было. Из дому, наверно, принес, а на нас орет.


       - Заведующую давайте! – распалялся Кузьма. – Я вас выведу на чистую воду. Государственное мясо домой полными сумками таскаете! Знаю, все знаю! Я вам устрою ревизию. Будете знать, как народ тараканами кормить. Заворовались! В магазине пустые полки, а у вас дома то палтус, то свинина, то деликатесы разные. Вор на воре сидит и вором погоняет…


        Вдруг Кузьма почувствовал, что кто-то сзади тронул его за рукав. Он обернулся и увидел щуплого старика с красным носом.


        - Ты, братуха, посмотри-ка вон туда, - он показал корявым пальцем на угол площади, видневшийся через окно.


        Кузьма увидел двух милиционеров; может быть, они направлялись вовсе не сюда, но он струсил.


       - Видишь? – продолжал старик. – Вот, значит, такая штука. Говорил ты, значит, все правильно, только не туды. Пойдем-ка отсюда, пока нас с тобой, значит, не забрали. А то я тоже как бы это немножко выпимши…


         Кузьма выругался, но делать было нечего, Сохраняя на лицах достоинство, они быстро направились к выходу, провожаемые бабьим улюлюканьем:


        - Что, голубчики, перетрусили?


        - Ленка, открывай окно, зови милицию скорее, а то убегут
         

        - Хулиганы!