Стадион

Недавно оказался рядом со стадионом «Строитель», в тех краях, где прошло моё детство. Давным давно, последние зимы перед переездом на другую квартиру я особенно часто бывал там — с пяти лет водил сына на фигурное катание. Тогда это было очень модно, настоящее поветрие.
 После переезда не был на стадионе ни разу. В том районе, конечно, бывал. В радиомастерской рядом со стадионом когда-то работал мой приятель Вовка Колосов, я заходил иногда к нему. За стадионом,  уже в новые времена, там, где в далёком прошлом был карамельно благоухающий кондитерский цех, в проходную которого мы при срочной необходимости бегали звонить по телефону, вырос торговый городок, куда я изредка наведывался. Не раз я проходил вдоль остатков изгороди стадиона, но внутрь не заходил никогда.

А в этот раз зашёл. Впечатление удручающее. Огромный пустырь с торчащими кое-где группками хилых  пыльных деревцев, теснимый беспорядочными постройками. Трибун нет и в помине, футбольное поле густо заросло сорной травой. Если бы не сиротливо стоящая на нём ржавая конструкция, бывшая некогда  воротами,  вряд ли можно было бы предположить, что это место вообще имело какое-то отношение к спорту. А ведь когда-то здесь вовсю кипела жизнь, на стадионе проводились матчи по футболу и хоккею,  летом в наши окна доносился шум трибун и духовая музыка с танцплощадки, зимой — радиомузыка катка...

Каток, коньки...
У меня, как и у большинства наших пацанов, были «снегурочки» с закруглёнными носами и толстыми полозьями. Мы привязывали их ремнями к валенкам и катались по утоптанному снегу где попало, длинными крючками цеплялись за грузовики и трамваи. За машины я  не цеплялся, а за трамваи — часто, пока не навернулся как следует, споткнувшись об оголившуюся от снега шпалу, порвав при этом  своё застёгивавшееся на девчачью сторону пальто.

Мне очень хотелось  бы  покататься на катке, но на льду катались на «дутышах», достать их было трудно, да и стоили они дорого, не по нашему карману. Однажды Толька Мамонтов, большой пацан из четвёртого подъезда предложил мне купить у него дутыши по дешёвке, всего за 50 рублей. Правда, они были с дефектом: у одного конька отсутствовала пятка.  Но Толька сказал, что это ничего, можно обойтись и без неё, нужно просто подложить что-нибудь, например, кусок резиновой подошвы. А для ремня он, вот здесь, видишь, проделал в трубке две дырки. Я понимал, что мне всучивают явную дрянь, но желание иметь дутыши было непреодолимым.
Я выклянчил у мамы деньги и купил коньки. Толька великодушно дал к ним впридачу кусок толстой резины. Когда мама  увидела коньки, резину, она,  всплеснув  руками, разразилась проклятиями в адрес наглого продавца, идиота-покупателя и дуры, выбросившей деньги на ветер. « Балбес! — причитала она, — можешь их сразу выкинуть на помойку!» В душе я был с ней согласен.

Коньки я привязывал к валенкам дома, спускался, цокая по ступенькам, и топал  на стадион. По дороге ремни разбалтывались, на катке их приходилось снова затягивать с помощью палочки-закрутки. После нескольких минут катания резиновая пятка начинала смещаться, конёк слетал, я падал. Ремешок  протирался в дырках, острый пенёк рвал резину и валенок...  В общем, азохунвей, как говорили у нас дома.
Как-то раз вечером, у выхода из стадиона на меня напали какие-то пацаны,  сбили с ног и начали стаскивать коньки. Вдруг кто-то из оравы закричал:  «Ребя, стойте! — Это же Лева из нашего класса!» В полумраке я разглядел склонившуюся надо мной круглую морду Борьки Чиченкова, Брыси, моего одноклассника. Пацаны с явной неохотой оставили меня в покое. Я тоже сожалел, что их набег не удался: представил их рожи, когда они увидели бы свою добычу.

 Однажды, когда во время катания конёк слетел в очередной раз, я упал и здорово ушибся. «Догоню, догоню, ты теперь не уйдёшь от меня!» — заливалась  радиопевичка. Вне себя  от злости и боли, я сорвал с ноги конёк,  подхромал к загородке и в бешенстве забросил опостылевшую железяку в дальний сугроб. 
 Вскоре на какой-то свалке  нашёл ржавый дутыш, и хотя он был  не на ту ногу и  большего размера,  какое-то время катался на этой убогой разнопарке. Потом ещё немного покатался на коньках сестры моего дружка Генки Гвоздёва, таких узеньких, низеньких, с заострёнными, как пики, носами.

Вообще-то, катался я так себе, елозил в центре катка вместе с себе подобными, с завистью глядя на конькобежцев,  нарезавших круги под радиомузыку. И хотя через несколько лет у меня появились коньки с ботинками, сначала дутыши, а потом и вожделенные «ножи», кататься намного лучше я не стал. Во всяком случае, гонять так, чтобы ветер свистел в ушах, а  лезвия со звучным шуршанием  напористо резали лёд,  уж точно  не  научился. Видать, не дано.

За футбольным полем, в дальнем конце стадиона, стояла парашютная вышка высотой не менее 30 метров, желающих прыгать было полно. Детям прыгать не разрешалось якобы из-за недостаточного веса — парашют может зависнуть. Баламут Женька уговорил меня прыгнуть вдвоём, но  нам сказали, что не положено,  устройство сидения этого не позволяет. В душе я был рад, что отказали, потому что жутко трусил, но если бы разрешили — прыгнул. Мы видели однажды, как завис парашют, что-то там заклинило в  самом начале прыжка. Мужики  длинными крючьями пытались зацепить стропы и подтянуть парашют к вышке. Действо происходило при большом стечении зевак, кто-то сочувствующе ахал, кто-то, задрав голову, отпускал ехидные реплики в адрес висящего, которому наверняка было несладко болтаться между небом и землёй чуть ли не целый час.

Как-то раз мы с ребятами, качаясь  на качелях-лодочках за трибунами, увидали бегущих в  сторону  вышки встревоженных людей. Мы тоже побежали. В центре круга, образованного толпой зевак, стоял, широко расставив ноги, голый по пояс дядька. Обмакивая тряпку в ведро с водой, он смывал обильную кровь с лица и тела. Рядом на земле распластался парашют — огромный обруч, покрытый тканью, из под него выглядывали стропы с привязными ремнями. Говорили, что из-за какой-то неполадки в механизме парашют сорвался, не долетев до земли метра три, и накрыл упавшего парашютиста. Сорвись он пораньше,  была бы дядьке хана. Ему и так повезло, что остался цел, ничего не сломал. Вскоре вышку закрыли, а спустя несколько лет снесли.

А вот и бывший спортзал.  Здесь проводились городские и областные соревнования по разным видам спорта, во время которых зал всегда бывал переполнен. В соревнованиях по волейболу участвовал мой брат Нюмка Гольдштейн, игравший за пединститут. Он выглядел коротышкой на фоне своих  долговязых партнёров, звавших его Молекулой, но у сетки ему не было равных. Нюмка буквально взлетал над ней, отбивая и забивая мячи. При его росте это казалось совершенно невероятным. Можно было подумать, что к его пяткам присобачена невидимая мощная пружина.  Зал то и дело взрывался восторженным рёвом и аплодисментами. Многие приходили в спортзал специально, чтобы посмотреть на феноменальные прыжки Молекулы.

Один из моих дворовых друзей Яшка Драч, занимавшийся классической борьбой, пробился в финал городских соревнований, проходивших в этом спортзале. На последнюю схватку он пригласил мать. Противник был явно сильнее, он то и дело сбивал Яшку с ног. Тётя Аня  возмущённо  вскакивала, вскрикивала, недоуменно озиралась, ища поддержки у соседей, по её лицу тёк пот.  Когда соперник повалил Яшку на спину, придавив его всем телом, а тот, натужно хрипя и вытаращив глаза, безуспешно пытался из под него выкарабкаться, тётя Аня с  воплем «Хулиган! Он у меня сейчас будет иметь!», под хохот публики  ринулась к помосту. Но её  остановили, и хулиган положил Яшку на лопатки.

Сейчас в бывшем спортзале физкультурное отделение педагогического колледжа, спорткомплекс. Чистенькое, аккуратно побеленное здание используется, можно сказать, по прямому назначению. Однако, судя по некоторым признакам, непохоже, чтобы здесь,  как в прежние времена, кипела жизнь. Во всяком случае, мне так показалось.
Грустно, девушки, как говорил Остап Бендер...