Волк непокорённый

     Это случилось много лет назад в феврале. В четвёртом часу от полудня я выехал с центрального вокзала г. Воронежа в Тамбов. Протиснувшись по за-битым транспортом городским улицам на Задонское шоссе, машина, словно конь, освободившийся от пут, резво помчалась мимо занесённых снегом при-дорожных лесополос, пустынных остановок и фонарных столбов. Не прошло и получаса, как зимние сумерки  окончательно опустились на землю и запол-нили ещё не прогретый салон автобуса.
Мне досталось место позади водителя. Встречные машины,  проноси-лись с кратким завыванием мимо, обдавая наш автобус потоками воздуха. Мелкие снежинки,  искрясь под светом фар, бились о лобовое стекло, что бы затем вихрем уноситься в стороны. Ещё немного времени и автобус уже мчался в гордом одиночестве по  пустынной дороге мимо заброшенных дере-вень. Лишь редкие огни, выползающие из ночных сумерек, напоминали о том, что когда-то, ещё совсем недавно, в этих местах бурлила жизнь.  Мер-ный звук двигателя, покачивание автобуса и темнота в салоне создавали иде-альные условия, чтобы предаться сну. Я начал дремать, бросая рассеянный взгляд на дорогу, которая, казалась, убегала в ночь, и которую стремился дог-нать наш автобус, выхватывая светом своих фар из темноты куски серого, мерцающего изморозью асфальта. Огни одиночных встречных машин, впи-вались в моё лицо, выдёргивая из дремотного состояния.  Очнувшись после очередного «светового приветствия», я посмотрел на участок дороги, «ложа-щийся» под колёса «Икаруса»  и  поймал себя на мысли, что такую картину можно увидеть, если снимать самолёт, когда он идёт в разбег по взлётной по-лосе. «Но там нет встречного транспорта»,- подумал я, снова погружаясь в дремотный покой.
Вдруг, в темной дали снова замелькал и стал быстро приближаться ого-нёк. Наблюдая за ним, в моей голове спонтанно сложилась фраза: «Дорога предо мной идёт разбегом, вдали машины одинокий свет». Не осознавая зна-чение оной, я рассеянно перевёл взгляд на проносящиеся мимо нас, занесён-ные снегом поля и, как-то само собой, родилось продолжение: «кругом поля,  где не найти ночлега и пищи нет и снег, и снег и снег.». Сонливость мгновен-но улетучилась. Я мысленно повторил четверостишье и радостное чувство рождающегося стихотворного произведения охватило меня. Однако, радость была недолгой, так как практически сразу встал вопрос-  кто будет его глав-ным героем. Может, человек, оказавшийся один среди заснеженных полей без крова, еды, пищи и вынужденный бороться с природой за своё существо-вание ? Но, ведь есть «Жажда жизни» Джека Лондона и смогу ли я, восполь-зовавшись силой поэтического слова,  написать лучше, чем это сделал он ? Мысли в голове путались. Стараясь не забыть, только что созданное, я по-вторял про себя четверостишье, но продолжить дальше не получалось.
 Вдруг, автобус резко затормозил.
-Что случилось ?- раздался голос второго шофера, отдыхавшего с боку от меня.
-Да, волк дорогу перебежал ,-ответил водитель.
-Волк, откуда он здесь ?- возразил его напарник.- наверное собака,
-Да нет, точно волк. Откуда собака среди этих полей. В эту погоду они все по конурам да по подворотням,- продолжал настаивать водитель, набирая скорость.
Волк, конечно, волк, Вот, кто будет герой моего стихотворения. Сразу пришли на ум первые строки песни Владимира Высоцкого «Охота на вол-ков». Это тоже был гимн жизни, борьбе за неё до конца. А как быть, если ты ранен и не можешь бежать ? Ощущение того, что я нащупал путь, по которо-му должно строиться стихотворения, сдавило грудь. Стало жарко. Я расстег-нул молнию на куртке и откинулся на спинку сиденья. А в это время, оба шофёра продолжали спорить о том, кто перебежал дорогу перед автобусом.
Надо было остановиться и проверить следы,- сказал водитель, всматри-ваясь в убегающую от него серую ленту шоссе,- у волка они другие, я это точно знаю.
Следы, конечно следы на белом снегу, При этом следы окрашенные кро-вью раненного зверя, - подумалось мне,- вот что должно быть обязательно в стихотворении. Сразу вспомнились рассказы Виталия Бианки о том, как охот-ник идёт по следу раненного зверя. И, как бы само собой, стали складываться новые строки: «Следы мои кровавою тропинкой уходят в даль мой запах разно-ся, там человек с железною дубинкой идёт по следу, смерть мою неся».
-Отлично, задел уже есть,- пронеслось в голове, -но, раненый волк может уйти, если рана незначительна.  А если перебить ноги?  Стоп. Перебить ноги может и капкан. Снова произношу про себя первые две строфы стихотворе-ния и тут же нахожу ему продолжение: «капканом перебиты мои ноги». Мысленно представляю себе, как моя нога попала в капкан и от осознания той боли, которая будет при этом, всё мой тело пронизывает дрожь. Но одно дело человек, который может обратиться в больницу, у волка, выбравшегося из капкана, такой возможности нет. Воображение рисует обречённого зверя, ползущего ночью по заснеженному полю в лютый мороз. И, подобно мазкам кисти художника, дорисовывающего очередную деталь картины, в моём моз-гу рождаются новые строки: «Идти нельзя. Ползти такая боль И вот один лежу я у дороги, обманутый звериною судьбой». Стараюсь представить себе,  охотника, идущего по следу раненного зверя и как тот угрожающе рычит, за-метив подходящего врага. Постепенно рождается строки: «Мой враг двуно-гий, чувствую, ты ближе, как осторожно снег хрустит вдали. Язык шерша-вый раны мои лижет, в глазах мелькают красные огни». Мысленно пред-ставлю себе волка, лежащего на снегу, зализывающего свои раны и периоди-чески поднимающего голову и прислушивающегося. Интересно, а что ощу-щает охотник, найдя раненного хищника: радость от очередного охотничьего трофея или злорадство от ощущения собственного превосходства над из-древле сложившимся в народе символом зла и коварства? Если последнее, то наверняка он будет стоять над поверженным врагом, довольно усмехаясь и сочиняя в голове рассказ своим близким о том, как его выслеживал, как, тот прыгнул на него из засады, а он, вскинув винтовку, по-ковбойски, разрядил её в раскрытую пасть атакующего хищника. И, размышляя об этом, он дейст-вительно вставит в пасть, обессилевшего от потери крови волка, своё ружьё и злорадно усмехаясь, спустит курок. О это человеческое тщеславие, возведён-ное в ранг самолюбования !
Нарисованная в мозгу, картина быстро трансформировалась в поэтиче-ские строки монолога раненного хищника, логично продолжающие сюжет-ную линию стихотворения: «Ещё немного и злорадно скалясь передо мной ты встанешь, Мне не встать. Взведёшь курок, ружьё мне в пасть на пра-вишь и раненого будешь добивать».
Нет, мой волк – этот свободный и независимый обитатель леса не дол-жен так погибнуть. Он должен пасть непобеждённым. Начинаю в который раз мысленно перечитывать стихотворение и уже на фразе «вдали машины одинокий свет» появляется  концовка стихотворения: « Нет, страха моего ты не увидишь, немного сил я, всё-таки сберёг. Машина рядом. Человек. Ты, видишь, Я под колёса делаю прыжок». Всё. Стихотворение о непокорённом волке готово.
 Оторвавшись от мыслительных процессов, я огляделся. Автобус по-прежнему нёсся в темноту по убегающей от него в даль серой ленте дороги мимо заснеженных перелесков, редких огней деревень, встречая изредка одинокие машины, которые, обдав его светом жёлтых фар, уносились обрат-но в морозную темень. Пассажиры продолжали дремать. И только из води-тельского радиоприёмника хриплый голос пел с надрывом под аккомпони-мент гитары: «Идёт охота на волков идёт охота, на серых хищников матёрых и щенков, кричат охотники и лают псы до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков».