О парашах и Гене Дмитриве из Питера

 
   «Параша» - помойно-отхожий тюремный сосуд. Но выплеснувшееся навечно это слово в языки всех народов СССР обозначает прежде всего «слухи». Параши - это раковые опухоли любого сообщества. (А по законам онкологии, после развития метастаз, рак часто приводит к летальному исходу!). Администрации любо любое наше заблуждение. И она часто сама становится, рассадником параш. Это вполне вписывается в методологию большевистского издевательства над народом. 

   … В камере открывается дверь или кормушка. Такой-то (имярек) "...на выход!". Сказано ли "с вещами" или нет, выдано ли питание "сухим пайком" и на какой срок -  уже строятся предположения, – куда? Собирают этап, сразу наводим, друг у друга справки: кто, осуждён ли уже, по какой статье, с каким сроком? Повезли. У конвоя бесполезно спрашивать – куда? Но спрашиваем, получаем шутку-плевок в ответ. Об-мозговываем и её. Ответ мог быть: "На кудыкину гору. "А вот приедем обратно, рас-скажешь сам". А мог: "Куда Макар телят не гонял".  А мог: "Разговорчики! Вологодский конвой шутить не любит". И даже: "Не положено знать!". Великое разнообразие, и всё – пища для домыслов. Кто-то находится более опытный и знающий (здесь и таится возможность быть введённым в обман), проводит параллели, кто-то знает местность и географию. Пересыльные пункты как бакены, указывающие фарватер. Когда прибываем на конечный пункт, уже не только знаем – куда, но и обросли известиями об истории и людях, которых  можем там встретить. У нас уже есть к ним специальные просьбы, задания и передачи. Мир за колючей проволокой и решётками – живой организм. На данный момент мы кровь этого организма, питающая самые отдалённые участки своей плоти, родного тела. Скоро уже и мы отложимся в мясо, хрящи и кости, в открытые раны, коросту, неизбывную боль  мест заключения. Уже мы, как и всё вокруг, будем жаждать животворных порций новой крови, новых этапов.

Но бывали и комические истории. Вот одна из них. С "трофимовцами", студентами  питерского университета, прибыл в Мордовию  очень добрый и нервный молодой человек. Гена Дмитриев, о нём стоит прочитать  отдельный рассказ.  Сажать его было совершенной дикостью, так как это был человек  вне политики, только - науки, только "внутреннего созерцания". Но именно такие были страшны коммунистам насильникам (коими они являлись  по своей сути, не имея ни одного шанса быть другими). Таких людей, как Гена, им было никак не подмять под свою ложь.

   Гена, маленький, щупленький, к тому же был альбиносом и с очень плохим зрением. Волосы – снежные, кожа бело-прозрачная, так что видны кровеносные сосуды, глаза за беленькими ресничками – красные. Впрочем, глаза его трудно было увидеть ( разве что - мелькнёт и -  всё!) так как он носил толстенные очки. Линзы окуляров были то ли двойные, то ли тройные. При чтении, а читать он любил, ему приходилось двигать головой от слова к слову, от строчки к строчке, казалось, что у него нервный тик. Сидит ли, лежит ли и трясётся (читает). Ему, любителю истории, как-то понадобились сведения, находящиеся в  древнем манускрипте, написанном на старофранцузском языке. Он выучил старофранцузский, да так, что стал одним из немногих, к кому обращались за консультациями ученые филологи со всего мира. Пикантность заключалась в том, что он был студентом начальных курсов филфака и, к тому же, вовсе не знал современного французского, не нужного ему, языка. Голова его содержала немыслимое количество статистических знаний. Мы часто пользовались этим за неимением энциклопедических словарей. И только раз удалось уличить его в ошибке, когда на вопрос о площади какого-то государства, мы получили неправильный ответ. Он смущённо оправдывался: "Действительно, я вычислил эту площадь по формуле круга, сложив сухопутные и водные границы, не учтя сильную изрезанность морского побережья".

   Так вот, этот Гена с самого начала не мог понять, что его арестовал и допрашивает КГБ. Не поверил он и в суд, считая всё инсценировкой и мистификацией. А когда привезли в Мордовию, он спросил, откуда сведения о нашем местонахождении? И начисто отверг, что мы в Мордовии. Над Геной за неординарность издевались надзиратели, ломали в ШИЗО  при любом случае, а тут и мы посмеивались (бывало - бывало, «из песни слов не выкинешь»), - не позавидуешь! Но однажды Гена подошёл и сказал: "Мы, действительно, в Мордве". -  "Слава тебе, Господи! Но откуда же ты узнал об этом?" -  "Я совершенно уверен". И как мы ни бились, он не раскрыл секрет своего прозрения. Звёзд  не в состоянии был видеть, координаты по ним вычислить не мог, авторитетных источников не имел, но нашёл же истину! Мы его зауважали ещё больше. И никто больше не сомневался, что "все мы в Мордве". Как тут не вспомнить Есенина: "Затерялась Русь в Мордве и Чуде..."?