Письма прошедшего времени. Письмо семнадцатое

   Как здорово ты помещаешься в раковину, Котя! Как замечательно ты в нее входишь, ловко выходишь! Маленькие пропитывают взрослый мир негой, обволакивают его любовью. Разве можно представить грозного воина, ринувшегося в бой с копьем наперевес в одной руке и с грудничком в другой?

   Вообрази: солнце, жара, пыль, колесницы, пехота, сверкая медными шлемами, прикрылась щитами, ощетинилась пиками; взвились стяги, заволновались боевые слоны, запели трехметровые трубы, возвещая атаку; раздался плач младенца, и грозные бородатые мужики, как по команде, отложили в сторону оружие, сели на землю, достали из заплечных корзин малюток, бутылочки, прости, фляги с молоком и... Начали кормить деток. Стали агукать, показывать им козу... При таком раскладе, Котя, не бывать битве при Гавгамелах, а стало быть Александру - Великим, что, учитывая пролитую им в погоне за прозвищем и мечтой кровь, куда как лучше.

   Как быстро мы меняемся, Котя, как необратимо! Весна переходит в лето, а оно надевает рваный плащ, горбится и поднимает воротник. И вот уже ветер сыплет дождем, рвет из рук зонтик. Осень венчает зима. Мороз - как путь в вечность. Билеты на следующий круг проданы, места заняты новыми пассажирами. От первой фотографии, Котя, тебя отделяет пропасть. Сегодня ты почти взрослый.

   В пятнадцать гормоны ускоряют мозг. Мысли в голове снуют пчёлами. Их много: ясные картинки - чёткие, надпространственные, как фотографии HABL. Думы и думки быстры так, что ноги не успевают. Ломается синхронность мысли и действия. Асимметрия торжествует. Последовательность «придумал, сделал, дошло, что совершил глупость» – случайна, из-за чего - проблемы.

   Наконец решился выпить. Действительно, на пороге зрелость, а ты ни-ни... А ведь надо, чтобы не хуже, чем у людей, чтобы как Петька - не так ли? Раздобыл средств. Скопил, украл, занял - не важно. Придумал, как купить, достал. Собрались, жахнули, братание. Вспомнил о девчонке. Первая любовь... Сомнения: она ли, нет? Тут и слёзы, и секса хочется, и вазу разбили. На апогее вернулись родители. Залет и праздник испорчен. Пощечиной по лицу слова: ты маленький, ты глуп, сынок...

   Двадцать - те же пятнадцать, только тебя почему-то считают взрослым. Халява! Кровь, мозг, жизнь - плещут через край, кипят, извергаются - вулкан. Вред, наносимый организму, максимален. Откладываешь камни в почки, алкоголь в печень, никотин в легкие. О более тяжелом молчу. Вовсю тратишь запасы радости.

   Предъявляешь миру себя : кричишь, выпячиваешь личность, берешься за все. Презираешь страх и осторожных, не понимаешь умеренных. Категоричен, резок, блестящ. Готов к ответственности, подскальзываешься, поднимаешься, падаешь, подводишь и снова бежишь на старт. Ты начал заплыв. Если нашел призвание, повезло. Нет – думаешь: переделаем, перепишем, успеем, ерунда...

   Тридцать - уже с жирком. Уже впереди мысль. Если да, то что? Градус безрассудства ниже. Нагоняем водкой. Для карьеристов – дорогие костюмы, стабильность, бонусы, социальный пакет, семья, Турция, Египет, Крит. Артхауc-богема срёт, да-да, срёт близким, формулирует ценности поколения, претендует на вечность, готовится стать глыбой, разбавляет мозг, травой, грибами. Те, кто побогаче, начинают игры в папиков. Достойно несут свой аккуратный животик, с бумажником впереди тела. Те, кто остался на берегу, дома, начинают старость. В деревнях пьют.

   Тридцать пять. Выйти из окопа невозможно: попа перевесила голову. Резкие движения, порывы, сквозняки, широкие жесты – в прошлом. Завидев на улице юность, переходим на другую сторону. Услышав в телефоне, имитируем плохую связь. Тьфу, тьфу, тьфу...   Замыкаемся в себе, теряем улыбку. Начинаем считать: сколько до конца рабочего дня, до выходных, праздников, лета... Думаем: вот наступит это, потом то - заживем. Начинают уходить бабушки. На похоронах слетают маски, видно трепетное...

   Кто ушёл в детей - счастлив. Кто-то, наоборот, ждёт, когда дети оставят детские и там можно будет поменять диван. Обстановка в мире, кредиты, кризисы, начальство, политика, пятница, друзья, водка – из всего главное водка. Она символ стабильности, то есть счастья. Благородство натужно. Из последних сил. Самопожертвование? Исключено. Хлопотно, дует да и, потом, это же твое время.

   Ближе к сорока понимаешь: можешь все. Но смысл?.. Но лень... Большое место в жизни занимает диван. Есть и те, кому в тридцать пять удалось всё. Они игруны. Их намагниченные ноликами счета притягивают вчерашних выпускниц средней школы. В этой среде популярны вторые браки, вплоть до церковных. Деньги как средство Макропулоса. И пока не схватит печень, даже антисемиты думают про себя: вот он я – вечный жид. Разочарование после приступа огромно, месть разрушительна и, как правило, себе же любимому.

   Успешный богема-артхауc таскает по миру разлагающиеся туши, предъявляя нафанфароненной публике концепции. Про себя он точно понял – гений,  гадит близким, как и в тридцать, а то и больше, грибы считает легким увлечением юности, предпочитая вещи, всё больше сыпучие и тяжелые.

   Главным ощущением поколения становится размеренность, ритм. Роботизация распорядка, событий, эмоций, заданность чувств. Здесь похлопали, там поклонились, тут осудили, здесь не пошли: мало ли... Дежурный звонок родителям, тусклый, как поцелуй в лобик. Покой-покой, комфорт-комфорт, были бы денюжки, и Бог с ним...

   Сорок и чуть дальше – время индивидуалистов. Все умные, все взрослые. Из тех, кто остался на берегу в двадцать, половина упокоилась под крестом, над мусульманами месяц. Есть те, кто ушел глупо, по дурацкому стечению обстоятельств, нелепо, неправильно, несправедливо, зря. К сорока таких уже зримо. Их жаль. Болит сердце.

   Начинают уходить мамы. Вспоминаешь родителей. Чаще звонишь. Совсем перестаешь спорить с папой. Узнаешь, от чего какие врачи лечат. Узнаешь, от чего не лечит никто. Сентиментальность, жалость к себе делают густым воздух. Вопросы: кто я, что дальше, зачем - невыносимы. Душу унавоживает сентиметальность. Плачем, заливаем водкой. Или сперва водка, потом под селёдочку вопросы и затем, на сладкое, слеза на ветру.

   Мысль потеряла скорость и бьется о стекло декабрьской мухой. Но думать страшно, накопленный опыт показывает перспективу. Ей-богу, лучше водка. «Зашитые» занимаются дачей, реже альпинизмом и дайвингом - тоже способ выпустить пар. Отчаянные, продлевая жизнь, заводят детей. Оптимисты. Способных на бунт мало, но есть. Их наличие оправдывает остальных.

   Стареющий человек-артхаус жалок. Некоторые из них даже перестают подло гадить. Христианизируются реже, чаще буддируются, причём быстро и до воинственности. Большая масса анонимно сидит на «одноклассниках», прикидывая, кто как выглядит и сколько кому осталось.

   Успешные - в другой жизни, в другом измерении. Там, где нестареющий Бельмондо, ослепительная Денёв, молодая Шарлиз Терон. В приступах ностальгии, изредка они спускаются вниз, к людям. Говорят: вот он я, такой же Вася, как и ты, потрогай. Они уже спокойны, самодовольны, велеречивы, покровительствены. Растворяются фата-морганой в воздухе, оставляя после себя след актуального парфюма и не исполненные желания окружающих. Зато, наконец, ясно, кто убивает веру в Дедов Морозов и прекрасных принцев. А ведь если бы каждый богатый чувствовал в себе необходимость быть феей... Лучше доброй.

   Сорок. Время раcставляет наши фигуры на переднем крае. Сзади дети, всё для них. Дети, Котёнок, подпирают нас, не давая упасть. Что придёт в пятьдесят? Не знаю. Я прошу мудрости. У меня нет ответа на вопрос «зачем». Но, кажется, я начинаю понимать - как! Это не мало. Я буду стараться, милый. Ты же поможешь мне?

   Твой д.Вадим.