Ребенок и социум в произв. для детей А. Платонова

"Ребенок и социум в произведениях для детей Андрея Платонова"


Ребенок в рассказах А. Платонова в большей степени обращен внутрь себя, погружен в свой собственный мир; поэтому общение ребенка с социумом – периферийная тема платоновских рассказов. Вспомним фрагмент из рассказа «Еще мама», где Артем не может найти точки соприкосновения с обществом таких же детей, как он: «А ты знаешь жирный шрифт? Ого! – сказал мальчик из другой деревни. А еще двое говорили:   – Нам хоботковых насекомых Афанасий Петрович показывал!   – А мы их прошли уже. Мы птиц учили до кишок!   – Вы до кишок только, а мы всех птиц до перелета проходили.   «А я ничего не знаю, – подумал Артем, – я только маму люблю! Убегу я домой!» Артем пока еще неразрывно связан с матерью, и социум не занимает значимого места в его жизни; пока есть мать, пока существует связь с ней, мир социума второстепенен.

Однако в той или иной мере контакт с социумом неизбежен; но, выходя в общество, ребенок опирается на внутренний стержень, который дает ему память о родителях. Так, герой рассказа «Маленький солдат» Сережа Лабков «жил при них (родителях) и рос в армии», то есть в некоем обществе, которое оставляет отпечаток на его воспитании: позже «Сергей уже не мог уйти из армии, характер его втянулся в войну». Эта память жива и при физическом отсутствии родителей; герой одноименного рассказа Алтеркэ внезапно оказывается оторван от отца и вырван из своего детского мира: «Алтеркэ явился на двор и стал посреди него; ему стало страшно от света солнца, от большого пространства, от того, что он весь тут в одном в своем теле под рубашкой, а вокруг него ему все незнакомо, один отец только его помнит, но отца больше нету». Оказавшись неподготовленным к существованию в большом мире, ребенок подвергается опасностям и нападениям, и это уже не кажущиеся Артему опасности – гусь, собака, жук («Еще мама»); здесь ребенок оказывается в самом центре борьбы за жизнь на этой земле: «Молодой пан, подавший Алтеркэ конфетку, схватил мальчика за черные кудрявые волосы, притянул немного к себе и затем отбросил сразу прочь сильной, откормленной рукой. Алтеркэ ударился и забылся от боли, точно мгновенно уснул; кровь вышла из его рассеченной головы под волосами». Источником сил и стимулом к жизни для Алтеркэ становится именно память об отце: «А чего тебе надо помнить? – спросил пан. – Тебе нечего помнить, ты живи без памяти. – Мне отца надо помнить, - сказал Алтеркэ». Даже лишившись памяти, ребенок продолжает помнить отца несознательно, чувственно: «… он видел во сне отца и его верстак на чужой кухне, а проснувшись, он забывал свои сновидения». И эта память спасает его; образ отца мальчик находит в незнакомом солдате: «Алтеркэ чутко разглядывал чужое доброе лицо. И он вспомнил отца, приснившегося ему сегодня в сновидении». Так ребенок, потерявший отца, при помощи вечной внутренней памяти снова находит в огромном мире понимающего и сочувствующего человека: «Алтеркэ же взял за руку того красноармейца, который вынес его со двора, и велел ему идти искать с ним тюрьму и отца. Красноармеец … понял мальчика и послушался его».

Но не всегда ребенок, выходя в общество, находит себе опору. Так, контакт девочки Ули («Уля») с социумом нарушен, сам мир и общество деформированы в ее глазах: «Она правды не видит! – говорила бабушка. – Она в добром видит злое, а в злом доброе … Никто не знал, что видит Уля, а сама она от страха сказать не умела». Восстановить этот контакт, исцелить девочку может лишь родная мать: «Я матерью тебе пригожусь, - сказала женщина и опять поцеловала Улю в ее полузакрытые глаза. Поцелуй матери исцелил Улины глаза, и с того дня она стала видеть белый свет, озаренный солнцем, так же обыкновенно, как все другие люди». Поцелуй матери излечивает ее, делает обычной, похожей на других. Может быть нарушен контакт с обществом и с приемными родителями, но не может быть нарушена связь с родной матерью, пусть даже девочка с рождения не видела ее ни разу: «Ты не страшная», - говорит Уля незнакомой матери, и мать узнает в Уле дочь «по глазам ее, по родинке на шее, по всему ее телу и по своему задрожавшему сердцу».

Выжить ребенку в социуме, враждебно настроенном против него, помогает память о родителях, живущая внутри него; эта память побуждает ребенка творить добрые дела в мире, побуждает его понимать и сочувствовать жизни во всех ее проявлениях: «Может, это цветок скучает там по своей матери, как я!» - подумала Даша» («Неизвестный цветок»). И «на другой день в гости к маленькому цветку пришли все пионеры. … Они хотели, чтобы и на пустыре земля стала доброй». (Здесь мы снова видим платоновский мотив труда как способа жизни: «Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу. Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть»).

Но в иной ситуации находится Тимоша, герой рассказа «Разноцветная бабочка»: уходя от матери, он уходит от всего – от мира, от социума, от жизни. И если в первой его жизни вернуться домой ему помогает именно память о матери, тоска по ней, то во второй раз, став опять маленьким, он теряет мать и вместе с ней жизненную опору; оказавшись теперь на дне пропасти, он не будет иметь стимула пробивать каменную гору, возвращаться и жить. Ребенок, с детства оторванный от матери, обречен на бессознательное существование: «А маленький Тимоша остался жить на земле, не помня ничего, что было. Разноцветная бабочка пролетела над его головой, и он посмотрел на нее. – Это не та бабочка! – подумал Тимоша. – Это другая, и я ее поймаю. Эта лучше!». Человек без памяти, то есть без сознания, не может быть человеком; ребенок, лишенный душевного материнского начала, не дойдет до сознательного и не обретет его.

Мотив возвращения прослеживается и в рассказе «Вся жизнь», где томившийся десятилетний Аким, «увлеченный своим интересом и наблюдением», по своей воле уходит из родительского дома, находя себе радость и веселье в обществе: «До заката солнца пробыл Аким посреди чужих людей, глядя в их незнакомые, милые лица, слушая музыку, которую играли на гармони, и позабыл свой дом». Аким находит образ матери в хромой женщине, приютившей его; и «пришлый Аким прижился в чужой избе», но «через два или три дня жизни у хромой хозяйки Аким захотел уйти от нее куда-нибудь в более дальнюю сторону». Аким возвращается на малую родину стариком спустя пятьдесят лет; «из этих пятидесяти лет отсутствия каждый день он хотел уйти домой, но ему нельзя было: то нужда и работа, то свои дети, то тюрьма, то война, то прочая забота, - так и прошла вся жизнь. … И теперь, в старости, он опять стал одиноким и свободным, каким был в детстве». Возвращение неизбежно, его влечет за собой память Акима о родных людях: в образе Нади перед Акимом предстает «все тот же знакомый с малолетства вечный человек»; и ему теперь «было уже привычно жить здесь – в чужом городе на месте родной деревни».

Взаимодействие ребенка с социумом неизбежно, и часто ребенок не готов к нему, часто социум не принимает ребенка, испытывая его, преподнося ему жизненный урок; это взаимодействие часто конфликтно и нелегко для ребенка. И в этой ситуации отчетливо проявляется потребность ребенка в родном образе на его пути, необходимость и важность памяти о родителях в его жизни.