Глухариный ток

                Глухариный ток

……………Свернули на загородное шоссе и помчались в сторону Тосно, разглядывая придорожные рощи и болотистые озеринки, залитые весенней водой. Настроение у Алексея, поднялось. Он любовался пролетающими за окном пейзажами, цокал языком, и повторял: - Ты посмотри Васильев, как рощи приготовились к весне. У сосен и елей цвет стал другой, чем зимой. Сосны тогда какие-то бесцветные, а сейчас посмотри, принарядились, зеленые стоят, одна к одной. Залюбуешься.- Он хлопнул себя по колену. - И ели, тоже, зимой другие, почти черные, а сейчас темно-зеленые, лапки подняли, отогреваются- и сделав паузу, добавил: Лета ждут!
Васильев слушая болтовню Алексея, поддакивал, улыбался. Сам он не умел и не говорил красиво, но слушая Алексея поддавался напору оптимизма и начинал любить в природе, то что в обычное время было для него обыденностью, или привычкой. Раззадорившись, Юра иногда сам рассказывал о местах своих охот в родной деревне, под Калинином, и видя, что Алексею это по настоящему интересно, припоминал детали и подробности лосиных и кабаньих охот.
…Не доезжая Тосно, свернули направо, по виадуку переехали железную дорогу, и там, начались настоящие леса и Алексей во все глаза вглядывался в сосняки, всматривался в просеки, и вырубки по сторонам от шоссе… Его тянуло в эти нехоженные места, и он начинал волноваться.
- Вот мы, как-нибудь с тобой Юра, должны сюда, в эту сторону двинуть с ночевкой, а то и с двумя. Этот лес идет в сторону Тылового, а там прошлой осенью ребята рубили сруб для дачника, на краю поселка и к ним под вечер, еще по свету, медведь к огородам пришел. Они мне рассказывали, хозяйская собачонка так испугалась, что заскочила в дом и под кровать залезла с визгом. И медведь в ельнике за огородом долго ходил и рычал недовольно. Так этот медведь, наверное где-то там и лег - Алексей махнул рукой в сторону густого сосняка, - на зиму. А сейчас уже встал и бродит, пропитание ищет. Вот бы нам его соследить…
Некогда сюда ходить – не согласился Васильев. - Тебе в этом клубе
можно и отпроситься, а я кого вместо себя оставлю? – вопрошал он, въезжая в деревню Угловая.
Алексей уже рассматривал деревенские дворы и спрашивал: - Как ты думаешь, есть здесь у охотников хорошие собаки или нет?
Васильев повернул налево, проехал мимо последних изб и прибавил газу.
- Думаю, что здесь собак путевых нет,- продолжили они разговор - потому что и охотников тут немного. В основном, дачники, а они все больше на огородах копаются, или редко-редко по осени за грибами за околицу выйдут… Он криво улыбнулся. - И там то блудят…
Эх, хороший домок – не дослушав начинал восхищаться Алексей. –
Тут можно незаметно с собачкой, задами в лес уходить, и зверя добытого спокойно заносить в дом, чуть ли ни днем…
Вот я помню, в Сибири, помогал егерю, моему приятелю, «службу править». Отвяжем собак, через забор перелезем и уже в лесу, никто не видит, не любопытствует. Вот так один раз осенью, в начале, рано утром вышли, решили на дальний солонец сходить. С нами были две собаки: его кобель Грей, и мой молодой и бестолковый еще Саян. Прошли метров сто, слышим собаки кого-то рвут и тявкают, как на зверя. А туман был, как молоко. Прибежали мы, смотрим, а они лису поймали, и уже ей задние лапы перекусили: сидит на передние опирается. А как собака подскочит, как она кинется, как клацнет зубами, ну что тебе волк. А ведь, небольшая, по сравнению с кобелями...
Юра затормозил перед дачным городком и тихонько поехал по изрытой ямами колее, внимательно слушая рассказ приятеля. Алексей замолчал, вглядываясь в стоящий стеной, подходивший прямо к дороге, густой сосново-еловый лес. Он уже готов был бежать в чащу, так ему не терпелось.
- Ну и что дальше -то? – спросил Юра.
Мы собак натравили, и они ее задушили, все равно она уже не могла
бегать – продолжил Алексей. - Но она моего Саяна крепко цапнула, так что он аж завизжал от боли. Но с той поры только лишь лисий след учует свежий, сразу галопом летит, поймать хочет… Алексей засмеялся.
Машина остановилась. Алексей выскочил, открыл ворота и «Жигули» задним ходом въехали на участок.
Юра Васильев очень любил такие рассказы Алексея и живо представлял себе тайгу, бескрайнюю, сибирскую, зимовье и солонцы, медвежьи берлоги и изюбриный рев. Алексей приехал в Ленинград лет восемь назад, а до этого жил около Байкала, и бродил по лесам с юношеских годов. Поэтому он знал множество интересных историй, которые очень нравились Васильеву. Да и рассказывал Алексей всегда воодушевлённо, с интересными деталями…
По приезду, как обычно он стал растапливать печку, а Алексей взяв флягу и поехал за водой на водокачку. Когда он вернулся, печка уже гудела и в крошечной избушке, воздух нагрелся. Поставили чай, Васильев нарезал холодной лосятины, луку, хлеба, достал припасенной заранее самогонки, разлил по пластиковым стаканчикам. Они сели за стол, и чокнувшись выпили, закусили, заедая крепкий первач, хрустящим луком и мясом.
Через несколько минут глаза у приятелей замаслились, потеплели и Алексей размягчившись, завел свое обычное. - Эх, сейчас чайку с пряниками, и как в раю будем – сыты, довольные и нос в табаке… Васильев, подкладывая ему мяса, налил еще самогонки, а свою рюмку отставил в сторону.
Ты что не будешь? – привычно спросил Алексей и не ожидая ответа,
опрокинул стаканчик в рот…
Наевшись, убрали со стола и занялись делами. Юра стал не торопясь разгружать прицеп, привезённый из города, а Алексей взял колун, пошел за избушку, где стояли дровяные поленницы и горой лежали напиленные чурки. Сбросив куртку, он подступил к первой чурке. Поставив ее на березовый крепкий пень, рассмотрел трещины в древесине, и наметившись, ударил с аханьем, и большим замахом – чурка разломилась надвое легко и свободно. Разрубив оставшиеся половины надвое, он взял следующую. Так быстро, ловко и даже красиво, он, одну за другой колол чурки, пока не образовалось приличная горка. Разогревшись, снял свитер и остался в футболке, облегающей его высокую широкогрудую грудь и мускулистые плечи. Взяв острый топор, играючи, начал рубить четвертинки чурок на поленья. Дерево, словно невесомая материя летала под его руками. Тюк-тюк, тюк-тюк – мерные взмахи топора. Стук-стук, стук-стук – падали поленья, одно на другое.
Васильев выйдя на минуту, залюбовался его работой. - Хватит,
хватит – останавливал он Алексея. - Иначе на следующий раз ничего не останется...
Алексей улыбнулся, положил топор, переносил нарубленное в поленницу и с шумом и фырком, умылся под рукомойником… - Надо бы подремать немного? – спросил Юра, поглядывая на солнышко поднявшееся высоко. -Это можно – ответил Алексей. - Немного соснуть не мешает, потому что у костра здорово не разоспишься... Он вошел в теплую избушку, разобрал раскладушку и лег, укрывшись с головой бараньим полушубком, и почти сразу засопел – он плохо спал ночью.
Васильев тихо убрал всё со стола и тоже лег на топчан у стены, вздыхая и кряхтя – у него болела спина после операции на позвоночнике. Засыпая, Юра думал: «Какой здоровый этот Алексей – медведь просто. А вот не везет мужику в жизни. От жены ушел, живет как бомж, в клубе. Хотя я видел его подружку. Молоденькая и красотка, хоть куда, а вот надо же влюбилась в мужика. Из-за нее он и ушел… наверное». Он вспомнил свою жену и дочь, поулыбался, поворочался и уснул, чуть похрапывая.
…Было тихо и пунктиром, сквозь сон, слышал Алексей приближающиеся и удаляющиеся по дороге голоса идущих с автобуса дачников, да изредка порыв ветра брякал чем-то металлическим на крыше.
Окончательно проснувшись, он стал немного думать о работе, немного о Наталье, а потом о Юрином характере. Он знал, что многие простые люди думают и говорят о жизни совсем не так, как об этом пишут в книгах и газетах. Они, эти люди, наученные горьким опытом, не верят мечтателям, поэтам и вообще пишущей и читающей братии. У них свои смыслы и свои принципы, часто жестокие и несправедливые, но как не странно, вполне отвечающие той правде жизни, о которой так много говорят на ТВ и на радио, и которую Алексей знал хорошо, работая с этими людьми на шарашках и халтурах.
Он, Алексей, не всегда был согласен с их мнением, и потому гадал иногда, слушая злые реплики Васильева, - где и когда он стал таким циничным и недоверчивым. И вместе, он видел и знал, что Юра умеет ценить и любить красоту в природе. Они часто, без определенной цели ходили по лесам, ночевали у костров, и Васильев, пародируя Алексея, называл это «соловья послушать». Это выражение появилось в обиходе между ними, когда Алексей рассказал Юре, как он сходил с ума от восторга и любви, когда впервые услышал ночных соловьев, в деревне, под Смоленском, на очередной халтуре.
Алексею часто под грубыми и даже циничными афоризмами Юры Васильева слышались простонародные истины о добре и зле, о счастье – несчастье. И пусть сам Алексей, не разделяя враждебного отношения Васильева к миру интеллигентных людей, во многом он не мог не согласиться с Васильевым, хотя бы потому, что все мы живем для народа, в котором родились, и в котором после смерти растворимся без остатка, со всеми нашими достоинствами и недостатками. А интеллигенты, постоянно выделяли сами себя из человеческого окружения, отстраняясь от простых людей…
...Алексей поднялся, вышел, потягиваясь во двор, глянул на солнце, опускающееся к западу и заторопился. Он тщательно помыл лицо, руки ледяной водой из рукомойника. Вытерся, растирая кожу щек и под глазами докрасна. Войдя в избушку, дернул Юру за ногу и в ответ услышал: - Я уже не сплю.
Собирались быстро и весело. Алексей рассказывал, как в Сибири, полдня и вечер на ходу, по тайге, только-только заснув в душной зимовейке, приходилось вставать, жевать безвкусную корку хлеба, запивая сладким, крепким чаем и в кромешной, хрустально-холодной тишине ночи, идти, спотыкаясь в черной настороженной темноте на ток, не зная, поют ли петухи на этом месте, или их разогнала неделю назад, незадачливая компания молодых, городских охотников.
Вышли около четырех часов дня. Шли не торопясь, смотрели следы под ногами на влажной тропе. После нескольких поворотов, с тропы на визирку, потом на лесную дорогу, потом снова на визирку, перевалили незаметно низкий водораздел, и уже по закатному солнцу, по течению русла определили, что идут на запад.
Бегущей воды становилось все больше, и наконец, поперек их пути, блеща на солнце, пролег прозрачный поток, виляющий течением по низу небольшой долинки. На дне его была видна шевелящаяся прошлогодняя трава, а течение было сильным и стремительным.
Перепрыгивая самое глубокое место, Алексей набрал воды в правый сапог, но только смеялся, и повторял: - Здесь уже недалеко, и я тебя Васильев приведу на классное место, на поляну, где тепло, даже ночью.
Васильев хмыкал, смеялся в ответ, но хорошее настроение Алексея передалось и ему… Вскоре, действительно вышли на большую, чистую поляну с пробивающейся кое-где зеленой травкой из-под прошлогодней, серой, и под мохнатой разлапистой елью, увидели большое кострище.
- Я здесь недавно ночевал – коротко сказал Алексей, но Васильев развил тему: - Видел, видел, как тебя с руки кормила бутербродом, длинноногая брюнетка.
Алексей улыбнулся, но промолчал. «Откуда он узнал,- мелькнуло в голове.- Может быть, действительно видел, а может, кто из его знакомых видел, как мы с Натальей, прошлый раз в город возвращались».
Ему было все равно, знает или нет Васильев о Наталье, но на всякий случай он строгим голосом сказал: - Ты, Васильев, языком мутить мути, но помалкивай. У меня и так неприятностей через край.
Васильеву хотелось послушать Алексеев рассказ о молодой, красивой любовнице, но он понимал, что если не остановиться, то Алексей рассердится, а портить отношения с ним Васильеву не хотелось. «Хоть он для меня и не понятен, но мужик он неплохой, и охотник интересный, а главное есть кому рассказать о добычливых или неудачных охотах, о лесных переживаниях. Хоть он и интеллигент, но лес понимает, и других слушать умеет».
Думая об этом, Васильев собирал сухие дрова для костра, поправлял лежанку из еловых лап. Алексей, в это время, развел костер, принес воды, поставил котелок на костер и потом поудобней устроившись на лежанке, задумчиво загляделся на солнечный закат.
- А ведь пора на подслух – вдруг, словно очнувшись от дум, произнес Алексей, и Васильев в нетерпении произнес: - Давно пора...
Наскоро попив чайку и закусив домашней Васильевской снедью, охотники, торопясь, но чутко прислушиваясь, пошли к току. По упавшему, полусгнившему бревну перешли очередной ручей, чуть поднялись молодым ельником в горочку, и выйдя на широкую просеку – дорогу, среди крупного сосняка, первый раз остановились послушать…
Здесь, два года назад, ранней, жаркой весной, из кустов вылетел крупный угольно-блестящий глухарь. Алексей тогда вскинул ружье, проводил птицу стволом… и не стал стрелять. После. он долго осматривал место, откуда слетел глухарь, ходил под соснами, глядя на землю и наконец, у крупной, с шапкой хвои на вершине сосны, увидел глухариные палочки помета, словно рассыпанные по мху и старой хвое. - Да, да – повторял он улыбаясь – здесь может быть ток.
Много времени с той поры прошло…
Алексей и Юра остановились на дороге, чуть отошли друг от друга и стали слушать… Солнце садилось за лесом, острыми золотыми лучами просвечивая сквозь стволы и ветки. Сумерки были далеко, но прохладные тени укрыли землю под ногами охотников и отчетливо стали слышны далекие и близкие звуки: шум внезапно налетевшего на сосны порыва ветра, гул машинного мотора с далекой трассу, чуть различимый лай собаки из деревни, стоящей на берегу реки, километрах в трех, на юг.
Прошли немного вперед и по знаку Алексея сели далеко друг от друга, чтобы шевеление и дыхание не мешали слушать. Запахи влажной земли, прелого перегнившего листа, молодой травы и березовых почек, смешавшись, создали запаховый коктейль, так знакомый Алексею по прежним походам и охотам, весной.
Большая таежная птица – глухарь, неслышно подлетев, с хлопаньем крыльев села где-то впереди, в глубине леса на дерево. Приятели переглянулись, жестами показывая направление посадки. Подождали еще… Алексей на какое-то время казалось задремал, отключился, ушел в недавние воспоминания...
…Сюда, на ток, они собрались быстро. Наталья набрала продуктов, сложила все в красивый рюкзак, и только по строгому настоянию Алексея, сверху положила резиновые сапоги: в городе уже давно было сухо и даже пыльно. На Московском вокзале, несмотря на ранний час, народ стоял толпами, ожидая субботних электричек. Алексей, оставив Наташу возле рюкзаков, сходил в станционный буфет, купил бутылку вина, и пару горячих пирогов, у румяной толстой лотошницы. Съели пироги быстро, веселясь по молодому, проглатывая почти не жуя. Потом пошли на перрон…
В электричке, несмотря на обилие пассажиров на платформе, было просторно, и Наталья заняла место у окна. Сидя друг против друга, поговорили и редко выезжавшая из города, Наталья, засмотрелась в окно на проскакивающие мимо, под гулкий перестук колес, полустанки, а Алексей начал читать спортивную газету.
В Тосно, пересели на автобус, и Наталья еще успела купить горячий хрустящий батон хлеба в киоске.
Когда выехали за поселок, то увидели, что в лесу полным полно снега, и только на южных склонах пригорков, на солнцепеках, из замороженной земли торчало прошлогодняя сухая, серая трава... Через полчаса езды, Алексей попросил водителя автобуса остановиться напротив лесной дороги, «впадающей» в шоссе. Вышли, и автобус в мгновение исчез за горкой, а Алексей с Натальей остались одни, окунувшись в тишину весеннего, холодно-ясного утра…
… Солнце скрылось за лесом, похолодало. Васильев все чаще поглядывал в сторону сидящего Алексея, но тот молчал и не двигался. Ветер стих и прозрачная, хрупкая синеватая тишина обступила охотников. «Что он там заснул? – беспокоился Васильев, но терпел, понимая, что сегодня главный здесь Алексей.
Надо ждать, пока не позовет, а то подумает, что я нетерпелив – ворчал Юра про себя. - Скоро темно станет, а нам еще эти мокрые ручьи надо переходить, по чаще. Еще воды наберешь в сапоги...
Он в сотый раз оглядел темную стену леса, поерзал, чувствуя влагу под собой, и затих.
А Алексей вспоминал…
… Солнце, хрустально-чистое, светило на подмерзшую за ночь землю, и было холодно так, что очень захотелось согреться и поесть. Отойдя от трассы, они сели на пластиковую подстилку, под крупной сосной на оттаявший, без снега островок, и позавтракали.
Наташа проворно, как опытная хозяйка, знающая где, что у нее лежит, достала буханку свежего хлеба, масло, колбасу, салат, сделала бутерброды, разлила горячий, парящий чай из термоса, в ярко-красные, пластмассовые кружки. Алексей сидел и радостно ждал. Он так привык все делать сам, для себя, что момент, когда его угощали другие, казался ему праздником. И он боявшийся высоких слов и абстрактных понятий, вдруг ощутил себя счастливым, как бывают очень редко счастливы одинокие люди.
Наташе это тоже нравилось: и молчаливое одобрение Алексея и ясное приветливое утро, и даже лес в утренней полудреме, как ей казалось, прислушивающийся, приглядывающийся к ним…
После завтрака, Наташа убрав свертки и сверточки с продуктами в рюкзак, достала сапоги, толстые шерстяные носки, обулась, поднявшись потопала ножками, примеряясь к ходьбе. Потом, они, о чем то весело разговаривая пошли вперед по заснеженной петляющей в молодом осиннике дороге. Алексей шел первым, а Наташа, ступая в его глубокие следы, за ним…
… Алексей словно проснулся. Глубокие сумерки опустились на лес, сделав его неприветливым, почти враждебным. Васильев хрустя ветками, подошел и полушепотом, недовольно спросил. - Ну, что, пойдем?
Алексей встал, поправил одежду, взял ружье, стоящее за деревом, и пошел медленно, запоздало прослушивая округу...
Было тихо. Над просекой еще виден был кусочек потемневшего неба, и немного неловко заполняя возникшую паузу, он спросил: - Ну, что ты слышал?
Васильев недовольно помолчал. - Слышал, как глухарь иногда возился там, на сосне – он неопределенно махнул рукой назад. - А ты?
- Я тоже – коротко ответил Алексей, и словно оправдываясь, начал болтать: - Эх! Сейчас придем на бивак, разведем большой костер, поставим чай, но в начале выпьем водочки, закусим...
Он невольно сглотнул слюну, сделал паузу и продолжил: - А потом горячий чай, запах дыма, и звезды над поляной. Эх!!! – завершил он, и осторожно ступая перешел темный заросший ельником, ручей, журчащий где-то рядом, под зарослями кустов и подушкой из мха.
Пока шли – разогрелись. Лес уже не казался таким сумрачным и выйдя на поляну они увидели звезды, чуть проступившие на черно-синем небе. Крупная, одинокая ель, посреди поляны, настороженно ожидала их прихода, охраняя покой леса.
Развели большой костер. Взметнувшееся пламя отодвинуло настороженную тьму до границ поляны. Васильев покопавшись в своем рюкзаке, достал бутылку с самогоном, куски лосиного мяса, завернутого в промасленную бумагу, головку остро пахнущего лука, соль. Алексей, в это время, сходил с котелками к невидимому ручью, спрятавшемуся в темноте, по черными тенями деревьев, принес воды и поставил кипятить чай.
Васильев по-хозяйски порезал хлеб, лук, мясо, сдувая со дна кружек несуществующую пыль, поставил их на кусок полиэтилена, заменяющий скатерть и булькая, разлил из бутылки. Алексей, поблескивая глазами отражающими пламя, улыбаясь, устроился рядом, сел, поджав под себя ноги. - Сколько таких ночей – начал он мечтательно, вглядываясь в стену деревьев под черным провалом неба - я провел в лесах…
Помолчав, взял кружку, затаив дыхание, отвернулся от дыма, продышался. Посмотрел на серьезного Васильева... - Чаще один… Редко вот так вдвоем, втроем – он снова покрутил головой...
- Ну, что Васильев, выпьем за удачу, и за эту лесную красоту, лучше которой нет ничего. Протянул кружку, а Васильев, чуть улыбнувшись, поднес свою. Неслышно чокнулись, крякая выпили и стали торопясь закусывать.
- Один раз я догонял своих братцев в лесу — продолжил Алексей. - Они за день до меня ушли в знакомое зимовье, на берегу далекой таежной речки. Идя туда, я на подходе случайно встретил старшего брата с его собакой. Постояли, поговорили, и от него так пахло перегаром, что я чуть не задохнулся… Я спросил, что они пили, а братец удивился и говорит, что ничего, только луку с вечера еще наелись…
Алексей засмеялся, дожевывая кусочек луковицы, а Васильев подтвердил: - Это нормально.
Алексей, уже сам разлил еще по одной и провозгласил: - За тех, кто вот так же, по всей России, сейчас сидят у весенних костров, в ожидании утра... Чтобы им было так же хорошо, как нам...
И опрокинул одним махом кружку в рот, выпив содержимое.
- Это так - согласился Васильев, и морщась выпил. Алексей рвал крепкими зубами вкусное мясо, чуть пахнущее чесноком, и предложил: - Ну расскажи, как ты этого лося добыл?
Васильев, сдерживая удовольствие, разлил крепко заваренный горячий чай, делая паузу, подложил сушняка в костер, поудобней устроился на еловом лапнике, пахнущем чащей и охотой. Алексей ждал, громко прихлебывая обжигающий напиток и дожевывая мясо.
- Ты помнишь, в конце зимы, я ездил к матери, дрова готовить. Дров мы напили и накололи, и тогда я, в предпоследний день все-таки выскочил в лесок с Волгой. Она засиделась на цепи, да и мне хотелось пробежаться, зверя посмотреть... Васильев пил чай не спеша, делая паузы в рассказе, заедал пряником.
- Только кончились поля – ты помнишь, где мы дрова готовили с Колькой. Братом?
Алексей кивнул, припоминая заснеженный лиственный лес, молодой осинник в речной низкой пойме, поляны, чащи, болотистую дорогу, извилисто бегущую вдоль берега речки.
- Только я вышел на полянку, - после задумчивой паузы продолжил рассказ Юра - смотрю, Волга моя что-то услышала и кинулась в осинник. Я тоже насторожился. Пошел потише. Только дорога завернула с поляны в лесок, слышу Волга где-то гамкнула. Я остановился...
- Ну, ну – блестя глазами, торопил его продолжать Алексей.
- Слышу вдруг, кто-то ломится в чаще, от меня наискосок! Я побежал - думаю перехвачу его, на дороге, чтобы лучше было стрелять… Только выскочил из-за угла чащи, и вижу, он черный и большой уже почти скрылся в зарослях, а за ним чуть сбоку Волга, старается, ко мне хочет заворотить. Я встал, ружье вскинул, приложился и бабахнул. А бык уже почти в чаще… Там метров сорок было между нами - Васильев снова сделал паузу, довольно улыбаясь, посмотрел на встревоженного Алексея.
Ночь опустилась на лес. Костер потрескивал, отсветы пламени метались по поляне, то приближая границу тьмы, то удаляя. Кормящийся лось, услышав треск еловых дров, подошел к краю леса, увидел сквозь стволы алеющий костер, темные фигурки людей, втянул подвижными ноздрями запах дыма и рысью, задевая копытами валежник убежал в ельник… Увлечённые разговором, охотники ничего не заметили…
- Он, словно растворился, пропал, после выстрела – продолжил Васильев. - Я думал промазал – счастливо вздохнул он. - Пошел туда, и вдруг вижу из кочек хвост Волги крутиться. У меня сердце екнуло. Я побежал и вижу: Волга рвет черного быка за глотку, а тот лежит не шелохнется… Васильев, отвернув голову от дыма, прислушался, вглядываясь в неподвижный молчащий лес.
- Я тогда к обеду управился, разделал бычка. Молодой был еще, года два - три. Потом вернулся в деревню, и Колю нашел. Мы в тот же день, его и вывезли на тракторе...
Васильев вздохнул, отхлебнул остывший чай. - Так тоже бывает. Только выйдешь, бац и готово… А бывает, целый день гоняешь, и видишь несколько раз, но стрелять нельзя - далеко. И Волга устанет, к вечеру уже и бросит. А ты домой, усталый и злой идёшь, ни с чем… Васильев потер глаза. - Они ведь тоже в лесу-то не привязанные - заключил Юра, и вздохнул.
Пока допивали чай, пока разговаривали, время подошло к полуночи. Звезды россыпью блестели на далеком небе, похолодало, и казалось лес, задремал ненадолго. Васильев встал, отошел от костра в тень ели, постоял, послушал, вглядываясь в недвижимую тьму. Возвратившись к костру, позевал, сдвинул лапник, поплотнее лег на бок, укрылся суконной курткой с головой и почти тотчас же заснул.
Алексей казалось тоже задремал, но какой-то посторонний звук отвлек его внимание, он посмотрел на спящего Юру, поднялся на ноги, отошел от костра, долго слушал, потом вернулся, поправил костер и стал вспоминать…
… Он с Натальей, тогда, пришли на эту поляну к полудню. Солнце поднялось высоко, обогрело лес, размочило подмерзший за ночь снег. На оттаявших прогалинах, кое-где порхали белые и ярко красные бабочки, присаживаясь на сухие былинки, настороженно поводя бархатистыми крылышками. Середина поляны уже освободилась от снега, и под елью было относительно сухо, хотя земля повсюду была еще мокрой и сквозь пожухлую прошлогоднюю траву, прибитую снегом и морозами к земле, сочилась влага. Разведя костер, Алексей стал готовить лежанку для ночевки под елью, а Наташа готовила обед. Алексей, острым охотничьим ножом, срезал толстые длинные ветки ели, протянувшиеся над кострищем, и раскладывая их тут же рядом со стволом. Наложив толстый слой, он стал резать молодые веточки с яркой, зеленой хвоей, и складывал сверху.
Наташа сварила суп с картошкой, луком и тушенкой, - к тому времени лежанка под деревом была почти готова, - толстый слой хвойных веток, отделял сидящих и лежащих на подстилке от влажной, мерзлой еще земле. Попробовали есть у костра, но поднялся ветер и дым, мешая смотреть, есть, дышать. Перешли обедать почти на середину поляны, на обсохший бугорок. Расстелили большой кусок полиэтилена, подложили под себя куртки, разложили съестные припасы и сами прилегли. Наташа наделала много бутербродов с сыром и варёными яйцами.
Наконец все было готово. Алексей открыл бутылку вина, разлил по кружкам, и не смог удержаться, чтобы не сказать несколько слов. - Давай выпьем за тебя Наташа. Она тотчас возразила. - За нас - на что он решительно возразил. - Нет, нет. Вначале за тебя. Ты для меня как солнце…. Она смущенно потупилась… А он подыскивая слова, сделал паузу: - Ведь я уже начал думать, что я неудачник, никому не нужный человек. Но появилась ты, и я вдруг понял, что несмотря ни на что, я тоже могу быть счастлив. Глядя на тебя, я иногда спрашиваю сам себя - почему мне так повезло - и не нахожу ответа. Однако я понимаю, что все-таки моя прежняя жизнь готовила меня к встрече с тобой. Хотя встретив тебя, я конечно, никогда не мог даже подумать, что мы когда-нибудь будем близки. В этом для меня и есть главная тайна и очарование жизни. Ведь никто не знает, когда и где мы встретим человека, который нас сделает счастливым – он помолчал и подумав, все-таки произнес – или несчастным...
Давай выпьем за эту тайну, благодаря которой ты появилась в моей жизни... За тебя! – завершил он, закругляя словесную импровизацию. ...Выпили и стали есть. Алексей хвалил суп, хвалил бутерброды, хвалил погоду. Солнце поднялось в зенит, воздух нагрелся, деревья, трава, земля немного оттаяли и на солнцепеке зажужжали мушки и мошки. Снег шуршал, слоями опадая и уплотняясь, пропитанный влагой. Зазвенели капельки, капли и ручейки из талого снега; они постепенно стали сливаться в ручьи…
Талая вода, неудержимо устремилась вниз по ложбинкам и долинкам к рекам, а те, в свою очередь, взбухая от её избытка, ломали лед, выходили из берегов, заливая поймочки, поймы и приречные луга...
Все сдвинулось, полилось, наполняясь и пополняясь, в сторону низин и речных долин. В этой весенней круговерти, Алексей и Наташа оказались, словно на необитаемом острове.
Алексей через время разлил вино еще раз. И Наташа коротко, смушаясь проговорила: - За нас! - и Алексей повторил эти слова, как эхо непривычно короткое: - За нас!!!...
…Васильев заворочался и Алексей, отвлекаясь на время от воспоминаний, поправил огонь. Ночь незаметно подбиралась к рассвету. Созвездие «Большая Медведица» вращаясь вокруг Полярной звезды, «опрокинула» свой ковш. «Часа два до рассвета осталось – определил Алексей и стал подогревать чай. - Завтра высплюсь» – думал он, прилаживая котелок с чаем над огнем.
- Уже встаем? - вдруг пробормотал Васильев, заворочавшись.
- Спи еще… Я разбужу… - ответил Алексей, и Васильев тут же заснул вновь. …Кругом стеной стоял лес и небо над ним чуть потемнело, звезды стали менее яркими. Алексей сел, к стволу спиной, и подумал: «Ведь всего три недели назад мы были с Наташей здесь вместе, и тогда я был по настоящему счастлив, как бываешь, счастлив в начале любви, еще не ведая будущих разочарований или сомнений».
… Обедали долго. Наташа рассказывала о своих студенческих годах, о стройотряде, о своих поклонниках, о тех, кто ей нравился. Алексей слушал с интересом, допивая сладкий чай с ее домашним малиновым вареньем…
Потом убрав остатки обеда в рюкзаки, легли рядом под слепящим полуденным солнцем, одни в округе, в лесу, во вселенной. Почти случайно, как во сне, его рука легла ей на бедро, и она заметно вздрогнула. Рука медленно поднялась по бедру до талии, нашли полоску не укрытого тела между джинсами и футболкой и пальцы коснулись гладкой, прохладной кожи на девичьем втянутом животе. Алексей услышал стук своего сердца, и заметил, как она часто задышала в ответ на его прикосновения…
Поляна купалась в солнечных лучах. Осинки и березки, растущие на месте стоявшей, когда-то посередине леса заимки, обогрелись, расправили веточки, с набухшими почками. Снизу из оврага явственно доносился шум бегущей воды. Тень от высокой сосны, подобно часовой стрелке, незаметно для глаз, повернула на северо-восток, и солнце стало опускаться к горизонту…
Потом пили чай, и Наташа внимательно смотрела на Алексея, который допивал чай медленно, смотря рассеяно по сторонам, и думал уже о том повезет им или нет в этот раз. Она переводила глаза с широкой выпуклой груди, на сильную мускулистую шею, на черные густые волосы, на прямой нос, серые глаза, прищуренные от солнца.
Она старалась запомнить и этот день, и его отсутствующий взгляд, и спокойное приятное лицо человека, прожившего уже много лет в этой дружелюбной сосредоточенности, иногда взрывающейся вспышками гнева и даже жестокости…
«Как только я его увидела в первый раз, у меня сердце упало - вспоминала она. - Я совсем девчонка была, но и тогда уже почувствовала: с таким, наверное, можно всю жизнь быть счастливой, такой он сильный, спокойно решительный… А он тогда внимания на меня не обратил: поздоровался, улыбнулся дружелюбно и забыл…
А когда я узнала, что он женат, то сильно огорчилась, но потом как-то все само собой получилось. Его полу насмешливость сменилась уважительным приятельством. Помню как он мне мороженное принес в жаркий день, на спортивном празднике, на стадионе. И сделал это так легко и привычно, будто мы с ним уже очень близки. Меня это тогда просто сразило. Значит, он меня тоже отмечает?!»
Вдруг через поляну, хлопая крыльями пролетели две крупные, черные с белым подхвостьем, птицы, и сели в кустах на фоне темно-зеленого сосняка. Алексей вздрогнул, сделал жест, приложив палец к губам: «Тише!» и бесшумно, потянулся к ружью, лежащему под рюкзаком.
- Нет, нет, не надо! – сказала Наташа и задержала руку Алексея. Он посмотрел на нее внимательно и сказал: - Хорошо, но ведь они так близко, а я ведь охотник… А потом объяснил: - Наверное, дым от костра заметили и прилетели посмотреть.
И действительно тетерева, различив движение и услышав людей, насторожились, и вскоре медленно взлетев, через секунду исчезли из виду, скрывшись в глубине леса.
- Извини, но я не люблю, когда животных убивают - сказала она и погладила руку Алексея. - Все нормально - улыбнувшись ответил он и поднявшись, подбросил дров в костер, поставил подогревать котелок с чаем. Потом, когда пили чай, Алексей стал объяснять Наташе суть и смысл охоты: - Человек рожден охотником и я думаю, что человек больше конечно хищник, поэтому есть мясо. А становясь охотником, всего лишь вспоминает в себе свою извечную страсть и первобытное занятие – охоту...
Алексей сделал паузу, потер начинающую отрастать на щеках, жесткую щетину, зевнул. Наташа слушала его внимательно.
- Ведь человек еще 3-4 тысячи лет назад был охотником и если верить ученым, то занимался этим, как минимум 500 тысяч лет до того. У него было копье с каменным наконечником, нож из камня, а потом и стрелы с каменными наконечниками. Был и есть такой камень – флинт. Он на сколе очень острый и очень крепкий, так что можно порезаться, как бритвой. Вот его-то древние охотники и использовали задолго до того, как появился металл… Алексей сосредоточенно вглядывался в дымку испарений, поднимавшихся от нагретой солнцем земли, словно силился увидеть там прошлое.
- А последние три-четыре тысячи лет, он, человек, непрерывно воевал. Алексей улыбнулся: - Может потому воевал, что меньше стал охотиться. И вот я думаю, что нынешняя преступность, все эти страшные насилия, убийство и даже войны, происходят оттого, что в человеке сидит по-прежнему этот охотник. По-видимому, оттого, что сейчас модно стало жалеть животных и презирать человека, он, этот «внутренний демон охоты», выскакивает иногда из человека, и насилие, и кровь по отношению человека к человеку, происходит именно поэтому…
Алексей огляделся, и закончил: - Христианство понимало это особенность человека и потому Иисус говорил: «Возлюби ближнего, как себя самого…» А сейчас любят собак, кошек, хомяков, крыс, - но человека, который живет рядом, они эти любители животных презирают или даже ненавидят.
Он помолчал и вновь вернулся к теме охоты… - Я думаю охота, это сейчас средство направить зло и насилие, сидящее в человеке, в приемлемое для общества русло. Человек переживает охотничью страсть как этап своего становления. И Торо, и Толстой и Тургенев, и много, много других людей прожили, пережили эту страсть и стали вегетарианцами, и даже сторонниками непротивления злу насилием.
Алексей взял сухую веточку улыбнулся и сломал ее сильными пальцами. - А сейчас люди охотятся друг на друга и это отвратительно. Если бы они были людоедами, то я бы это понял – саркастически хмыкнул он.
Солнце чуть опустилось к горизонту и Алексей улыбаясь, погладил Наташу по тёплой спине. - А нам уже пора…
… Алексей проснулся внезапно, как и заснул. Было темно, костер прогорел и дым легкими струйками, растекался над землей. Налетевший порыв ветра зашуршал еловой хвоей и Алексей увидел вдруг границу леса и неба, на дальнем краю поляны. «Проспали…» - вскинулся он и раздувая костер поставил котелок с вчерашними остатками чая. - Васильев - просыпайся - громко сказал он и дернул Юру за ногу.
Васильев зевая, задвигался, поднялся на ноги, потер лицо ладонями, сходил за ель в темноту, потом возвратившись, подавляя зевоту, налил себе горького чаю, хлебнул несколько раз, и выплеснул. - Есть будешь? - спросил Алексей, но Юра покачал головой - потом, сейчас не хочется.
- Ну, тогда пошли - Алексей одел теплую куртку, кинул ружье на плечо и пошел первым. Васильев следовал за ним и входя в лес, оглянулся: маленькое пламя, над маленьким костерком, светило им вслед из серой тьмы рассвета…
«Надо было залить» - сожалея, подумал Васильев, и попав между кочками, на пол сапога провалился в глубокую лужу. «Не дай бог наберу в сапог, потом все утро придется хлюпать» - ворчал он, поспевая за Алексеем, который шел быстро и уверенно. На перекрестке просек, остановились и недолго послушали, сдерживая разгоряченное дыхание. Сквозь шепот сосен под предутренним ветерком, из чащи тонко пропела первая птичка, а где-то далеко простучал дятел. - Опаздываем - прошептал недовольно Алексей, и они, уже не торопясь, оглядываясь и прислушиваясь, пошли вглубь темного сосняка, хлюпая сапогами в залитом водой, мху. Алексей подумал – «Недаром глухарей в европейской части России называли мошниками. Тут, если глухой лес, то обязательно в низине, где сыро и мох».
Пройдя шагов двести, остановились на закрайке большой лужи, блестевшей поверх мха… Стали слушать… Птицы то тут, то там, прочищая горло и пробуя голоса пищали, свистели свои первые утренние песни. Сердито протрещал дрозд-рябинник, и ему издалека ответил другой. «Какой гам» - с досадой подумал Алексей, и вдруг, как это всегда бывает в этом набирающем силу утреннем шуме, услышал глухаря.
… Тэ-ке, тэ-ке – донеслось из светлеющей тьмы, и вслед длинная пауза, словно обвал тишины, а потом еще тэ-е, тэ-ке, и вновь пауза. Молча, Алексей показал рукой направление, и Васильев замотал головой утвердительно. Чуть погодя, на месте паузы, Алексей различил точение, и так четко и понятно емубыло все это, что Алексей подумал - как мы раньше его не слышали. Глухарь был далеко, и Алексей не скрываясь, подошел к Васильеву, и вполголоса проговорил: - Поскакали! Он там – и указал направление. Васильев вновь покачал головой, поддакивая, но непонятно было, слышит он или нет.
Я первый пойду - проговорил Алексей.- Два-три прыжка под песню, а потом слушай, и снова под песню два-три раза… - и он решительно шагнул в лужу, делая первые большие шаги.
Кровь заходила ходуном в теле, сердце застучало, и стало жарко. Алексей почти не слышал скачущего позади Васильева. Он все внимание сосредоточил на глухариной песне. Только услышав точение, он делал первый прыжок, сильно отталкиваясь, потом второй, и если успевал, то третий, и замирал, стоя на широко поставленных ногах и дослушивая конец точения...
Все ближе, все отчетливее песня. Вот еще два прыжка… еще… потом еще три… Васильев стал выдвигаться вправо, почти сравнявшись с Алексеем. Наконец остановились и остроглазый Васильев, прошептал: - Я его вижу. Вот там… Алексей тоже различил черную птицу на вершине стройной, высокой сосны. «Как он там сидит? – удивился про себя Алексей,- ведь ветки-то на верху тонкие, а он ведь тяжелый».
Под ногами было почти сухо - незаметно они прискакали на невысокий пригорок. Уже чуть рассвело, и вверху, на фоне неба, хорошо были видны остроконечные вершины сосен, и на одной из них отчетливо отличаясь чернотой, сидел самозабвенно поющий глухарь.
Пахло прелой осиновой листвой и влажным мхом. То тут, то там темнели молодые ели, среди которых человеческие фигуры были почти не различимы. - Дай я, дай я! – раздался просительный шепот Васильева. - Под песню, под песню - прошептал в ответ Алексей и разрешая, махнул рукой. Он знал, что Васильев хороший стрелок и не промажет.
Васильев, приложил ружье к плечу, поводил стволами и не медля, под точение, выстрелил. Гул выстрела расходился кругами эха по окрестностям, а глухарь по диагонали, снижаясь на раскрытых крыльях, пролетев мимо Алексея, упал на мягкий мох. В три прыжка Алексей настиг птицу, поднял ее за длинную шею. Глухарь, вращая черными бусинками глаз, под красными бровями, крякнул несколько раз сердито, ничего не понимая и замолк навсегда…
Подбежал Васильев, взял глухаря бережно, долго осматривал, поворачивая большую птицу во все стороны. - Хорошо – начало есть – почему-то сдавленным шепотом произнес Алексей, и отойдя на несколько шагов в сторону, стал слушать.
После выстрела, на время, в лесу наступила тишина, но чуть погодя, птичье пение возобновилось с удвоенной силой. Сквозь эту мешанину звуков, Алексей силился услышать глухаря и ему повезло. Чуть левее густого сосняка услышал уже новую песню - не тэ – канье, а точение. Он радостно вздрогнул и повернув голову к Васильеву, зашептал: - Слышу! Слышу его!
Васильев был опытным охотником и все понял. - Я здесь! А ты скачи… – махнул он рукой, и Алексей поскакал. Было уже почти светло, там в вышине, но на земле, еще властвовали сумерки и трудно было увидеть с дерева, человека, то замирающего, то скачущего внизу, в просветах кустов, сосен и елочек. Да глухарь и не смотрел вниз. Он песню за песней посылал в небо, как непрекращающийся вызов всем соперникам в округе. Казалось, он призывал медлительное солнце поскорее взойти из-за горизонта и дать жизнь новому весеннему дню.
… Подскакав метров на тридцать, тяжело дыша, Алексей стал высматривать токующую птицу, и увидел ее на прямой высокой сосне, в переплетении веток и пятен хвои: в такт тэканью, черный силуэт дергался, выделяясь этим из неподвижного окружения. Алексей торопился: было светло, и глухарь мог окончить пение в любой момент.
Охотник прицелился, приложив ружье к стволу березы за которым он прятался. Уже нажимая на курок он знал, что промажет. Заряд дроби ударил прямо под глухарем, срубив одну ветку, но выстрел был сделан под точение и потому, ничего не услышав, но перелетев на соседнюю группу сосен, глухарь затих, прислушиваясь и осматриваясь.
Алексей затаился… Еще не все было потеряно… Но птица тоже молчала и изредка шуршала оперением, в гуще хвои.
Осторожно, стараясь не шуметь, Алексей перезарядил одностволку, и достав бинокль из-под свитера, стал осматривать кроны сосен, там, где сидела птица. Было неловко стоять, неловко смотреть в бинокль, скривив шею и чуть наклонив голову, но вот, наконец, Алексей различил глухаря.
Он спокойно сидел вытягивая длинную шею вверх и обрывая клювом молодую хвою на веточках. «Ах, злодей – тихонько посмеивался Алексей – жрет, словно ничего не произошло. А потом уже серьезно подумал, - лишь бы Васильев не пошел сюда, не понимая, что происходит: ведь выстрел уже был. Зашумит Васильев и глухарь улетит. Тогда конец охоте…»
Он быстро, но осторожно, не отрывая взгляда от глухаря, поднял ружье, прицелился и нажал на спуск.
Бам-м-м – грянуло по лесу и глухарь, уже падая, раскрыл крылья, и по касательной «снизился», стукнулся, о землю. Алексей, заметив место куда упала птица, быстро пошел туда. Подойдя, стал осматривать мох и коряги вокруг, когда услышал голос Васильева. - Он здесь, я вижу его... Алексей облегченно вздохнул, пошел на голос. Васильев затрещал ветками, сдвинувшись с места, и когда Алексей приблизился, Юра уже держал большую черную птицу с распущенным крылом.
Алексей улыбался, осматривая добычу: длинный с белыми отметинами хвост, шею с зеленовато-бронзовым отливом перьев, голову с бело-зеленоватым клювом и красными, словно вытканными, большими бровями, над прикрытыми черно-серой пленкой, глазами. - Ну, вот и с полем! - радуясь, поздравил Васильева Алексей.
Лес вокруг, вовсю уже гремел птичьими песнями и утренней суетой; вдруг, над соснами, очень низко пролетали гуси, переговариваясь. Но охотничье утро уже закончилось и друзья, не обратили на них внимания…
Не спеша, охотники вышли на просеку, которая еще час назад, в полутьме рассвета была такой мрачной и таинственной, а сейчас показалось веселой и просторной, посреди сырого леса. Перейдя перекресток, вспугнули из зарослей орешника лося, который стуча копытами и мелькая черно-серыми ногами, убежал вглубь густого ольшаника…
Вскоре, первые лучи солнца пробились сквозь ветви и хвою, заиграли золотыми пятнами и пятнышками на коре берез и сосен, делая первых бело розовыми, а вторых коричнево-золотистыми. Добытых птиц несли аккуратно сложенных подмышкой, спрятав озябшие пальцы в карманах курток. Сойдя в болотисто-ручьевую низину, в небольшом озерке выпотрошили птиц, и помыли лицо и руки. Стало свежо и легко. Поляна с елью и потухшим костром, была уже освещена солнцем и снизу из еловых распадков поднялся холодный ветерок.
Разожгли костер, разворошив серый пепел на углях, поставили кипятить чай, достали продукты из рюкзаков и поели без аппетита, позевывая и моргая сонными глазами. Васильев не дождавшись чая, незаметно уснул и Алексей прикрыл его сверху своей курткой. Он не спеша заварил кипяток индийским чаем, положил еще смородиновых веточек и несколько кустиков брусники. Потом сел поудобнее и прихлебывая из кружки ароматный напиток, задумался, проваливаясь в воспоминания, как в дремоту…
… Первый раз, здесь, он побывал два года назад, оставив Васильева отдыхать у костра, на лесной просеке. Тогда, Алексей, пройдя по сенокосным лугам, с развалинами деревянных сенохранилищ, поросших бурьяном, увидел дорогу, ведущую в сосновый лес, сразу за полянами. Он свернул на неё и долго шел среди густого леса, осматриваясь и гадая, куда она приведёт. Дорога, полого поднялась на холмы, и пошла верхом, прямиком на север. Солнце в полдень светило в затылок, и когда чуть слева и впереди взлетел крупный глухарь, ярко отсвечивая черно-стальным блеском широких крыльев, Алексей даже вздрогнул. Он мгновенно вскинул ружье, но стрелять не стал, боясь промаха, подумал: «А вдруг тут ток? Как бы не распугать!»
После он долго кружил вокруг этого места, тщательно осматривая покрытую хвоей землю под соснами и наконец увидел палочки глухариного помета, под одним из них. - Тут может быть ток, тут может быть ток - бормотал он вслух. Пройдя по дороге дальше, он вышел на берег ручья, который шумел небольшим водопадом, в большой бетонной трубе, уложенной вдоль течения. Немного не доходя до ручья, прямо у дороги, нашел еще одну сосну с глухариным пометом, под ветками, внизу, на земле. - Так, так – говорил он сам с собой. - Тут можно и ночевать: вода, сухие сосны – все есть.
В тот день, вернулся Алексей к Васильевскому костру часа через три, а тот уже собирался домой, на дачу. - Ну, что видел? - был обычный вопрос, и Алексей рассказал про происшедшее в дальних сосняках, я потом уговорил Васильева заночевать в лесу и утром проверить есть ли ток…
Заночевали в одном из распадков на границе между полями и лесом. Места было неприглядные. Осинник стоял на склоне глинистого оврага и потому травы здесь было немного и земля грязная. Но спускались сумерки, и выбора не было – места ведь были тогда мало знакомые… Посидели у костра, потом задремали под шум воды в нижнем ручье. - Это к перемене погоды, такая отличная слышимость – предположил Алексей и как оказалось, он был прав.
В три часа ночи, только они взялись пить утренний чай перед походом на ток, как застучали вокруг крупные капли дождя и пришлось срочно все собирать в один узел, запихивать в рюкзак и отправляться. Но даже, когда уже пришли к месту предполагаемого тока, проливной дождь не кончился. В лес соваться было бессмысленно. Постояли на перекрестке, послушали – ничего кроме шума дождя не слышно.
Алексей стал полушёпотом рассказывать какие яростные тока бывают в Сибири во влажную туманную погоду, но это уже не вдохновляло, ибо был настоящий, обложной дождь. Посидели вместе под одним куском брезента, дожидаясь настоящего света, и пошли, не солоно хлебавши, к дачам. Тогда -то, Алексей и присмотрел эту лесную поляну, оставшуюся на месте былого лесного кордона.
В то утро, шли заросшими визирками часа три, промокли насквозь. Их ватные телогрейки так набрали воды, что весили по полпуда, а то и больше. Алексей в тот год, долго ещё помнил то дождливое утро и холод от влажной одежды в метро, на эскалаторе, под сквозняком…
… Ветер усилился, на голубом небе появились стада облаков, лес зашумел… Похолодало...
… Алексей очнулся от воспоминаний. Васильев спал посапывая, костер почти потух, чай давно остыл и казался горько невкусным. Он выплеснул старый чай, сходив за водой к ручью, развел в очередной раз огонь, поставил котелок и стал будить Васильева.
- А ты чего не спал? - спросил Васильев,поёживаясь и одевая сверху, для тепла, брезентовую куртку. Алексей соврал: - Да, нет, подремал. Но время идет и надо возвращаться, вот я и подшурудил костер - надо попить чайку, да возвращаться...
Весной погода быстро меняется. Пока пили чай, пока Васильев оживленно-веселый и довольный, рассказывал как в детстве они браконьерили: спрятав ружье в штанину под куртку, ходили с друзьями в лес на тетеревов, которых тогда были сотенные стаи; как варили добытых тетеревов, в общем котелке и довольные и чумазые возвращались по домам, - прошел ещё час…
Незаметно, облака в небе, словно растаяли. Солнце во всей красе поднялось на ярком, картинном небосводе.
То ли от крепкого чая, то ли от солнца, но настроение Алексея стало праздничным. «Ну, что я действительно – думал он в пол уха слушая Васильева. - Ночь была чудная, охота удачная. Впереди еще целый месяц весны, но главное, я уже прожил одну лучшую ночь в лесу и снова чувствую себя свободным, беззаботным, как тогда в Сибири, в молодости, в двадцать два года. Тогда ведь тоже были какие-то проблемы… Но, главное, был праздник в душе: я был молод, здоров и силен, и все было впереди… И тогда я не боялся одиночества, и искренне радовался лесу, солнцу, воде, воздуху…»
Васильев шел впереди по гребню осушительной канавы и что-то увлеченно рассказывал.. Алексей изредка вставлял полувопросительное: Да?… да?, не вникая в смысл этого рассказа.
«…Приеду в Питер, и тут же позвоню Наталье – думал он… - Скажу, что был сегодня на нашем току. Приглашу ее готовить глухаря. Она ведь чудесно готовит курицу…» Он заулыбался, поправил лямки рюкзака и услышал конец Юриной фразы «… и вот я прикладываюсь, бац, а он стоит, и только чуть качается из стороны в сторону. А я зарадовался, думаю, попал! Хорошо попал!!!»


28 августа 2001 года. Лондон. Владимир Кабаков.

(Из сборника рассказов и повестей "Таёжные походы")

Остальные произведения автора можно прочитать на сайте «Русский Альбион» http://www.russianalbion.narod.ru/

или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?" http://russianalbion.narod.ru/linksIstina.html