Письма прошедшего времени. Письмо девятнадцатое

   Привет и прости, Котик, задушила дядьку слезой сентиментальность. Расскажу  историю одной бабушки. Не твоей. Просто бабушки. А ты расти, пукай, мечтай о лучшей доле и целуй мать, твой д Вадим.

                Подснежники

   Во дворе дома номер 80 по улице космонавта Титова в конце февраля белыми фонариками вылезли из земли подснежники. Зимы в том году не было, вот они и поперли что есть силы наружу. Случись такое в лесу, никто бы не заметил. А тут в городе! Событие! Во вторник о сенсации сообщило местное радио: вот, мол, еще одно убедительное свидетельство глобального потепления. В среду фотографией подснежников отметилась первая страница местной газеты.

   Впрочем, никто из журналистов не разузнал, не догадался, не додумался, что еще прошлой осенью, в качестве подарка себе на юбилей, цветы перед подъездом посадила баба Люба. В конце марта ей исполнялось 90. Доживу, порадуюсь – думала она. В лес ходить - ноги болят, а тут под окном хоть какая природа.

   Люба жила одна. Так получилось, что дети выучились и разьехались. Куда денешься? Перспектив здесь нет, рассуждали они. Городочек маленький, тысяч двадцать в лучшую пору было, а сейчас и того меньше. Мужа у Любы убило в войну. В самом начале. В ополчение забрали, и где-то сгинул. Ни могилы, ни похоронки. Прожили-то вместе всего ничего, лет семь.
    Три ребеночка у них было. Старший в Москве, на большой должности в мэрии. Очень занят. Мама, говорит, уеду, некуда возвращаться будет. Или снимут, или статью пришьют. Потерпи. Не то время. Вот она и терпит. Пятнадцатый год пошел, как последний раз виделись. Средний - шахтер на Украине. Поехал за длинным рублем, работать, а попал в заграницу. Давно на пенсии, по здоровью. Болеет. Младшая, Дашенька, замуж за офицера вышла. Услали его на Дальний восток. БАМ, тайга, романтика, бездорожье, безденежье, отрезанный ломоть. Просто так оттуда не выберешься. Уж сколько лет минуло. Внуки школу закончили, правнуки пошли, а все никак не свидятся. До Китая-то с Японией им и ближе, и дешевле выходит.

   Давно Люба видела по телевизору передачу. В ней лысый дядька интересно рассказывал про герцогство Люксембург. Мол, какое там все аккуратное, ухоженное, миниатюрное. И обьехать его можно на машине минут за пятнадцать. Очень с той поры Люба жалеет, что родилась не в Люксембурге. Но что поделать, где родился, там и живи.

         Отработала уборщицей в сельской школе. Мыла полы. Уже потом, как на пенсию вышла, старший подарок ей сделал: в райцентре квартиру купил. Вода-то в школе только холодная. Горячей не было. Под старость артрит руки и скрутил. Не то что сумку поднять, картошку чистить больно. Таблеток не попьешь, кости ноют, выпьешь - тоже, но слабее, а всё одно - спать нельзя. И обувь, кроме мягких тапочек, Люба давно не носила, а в тапочках по лесу не разгуляешься.

   Квартирка Любе вышла маленькая, но хорошая. И дом был добротный, большой, каменный, с толстыми стенами, дореволюционной постройки. Первый в уезде купец Овсянников деньги не транжирил. Заработав на армейских поставках в японскую миллионы, выписал из губернии немецкого архитектора, и тот построил ему, по райцентровским меркам, дворец. В революцию купеческий особняк для нужд партаппарата реквизировали и сразу начали перестраивать. Овсянников, хоть и с семьей, а всё ж один был. Большевиков в городе нашлось много больше. Нравы в то время были простые, а потому, где и сколько могли, наставили в дому перегородок, на том и успокоились.

    Вот и вышла кухня у Любы маленькой, 2 на 2,5, не больше, а потолки высоченными, метра четыре. Получалась не кухня, а параллелепипед какой-то, поставленный неведомым архитектором на маленькую сторону. Вот бы взять его да перевернуть, мечтала Люба. Что это было раньше: кладовка, часть танцзалы, девичья – неизвестно, не упомнит никто.

   На кухне с трудом помещались холодильник, мойка, плита и маленький стол. Причем, плита находилась на противоположной от мойки стене. Поэтому от двери до окна на равные половины кухню, как дорога, разделял проход, шириною метр двадцать. На рынке Люба купила  два раскладных стула, и, когда раз в месяц к ней приходила подруга, из-под стола доставался второй стул. Так они и сидели, друг против друга, в проходе. Даже в окно смотреть можно было только по одному и только стоя. А стоя у Любы болели ноги. 

   В стране, где жила пенсионерка, все было хорошо. Запускались новые спутники, взмывали вширь и ввысь небоскребы, укреплялась армия. Страна, как говорили радостные журналисты, вставала с колен, и по всему было ясно, что не сегодня-завтра мы всем ого-го как покажем. Да так, что все эти, кому мы показывать будем, увидев, обзавидуются и помрут от зависти и злобы своей кромешной.

   Словом, в этой райский период небывалого расцвета на областном телевидении вышла новая программа, спонсором которой стала местная лесопилка. Раньше прелприятие поставляло свои изделия из лучших пород дуба, ясеня, а в основном-то из сосны, местным компаниям ритуальных услуг и гнала за бугор кругляк с евровагонкой.

    Однако с недавних пор стала удовлетворять растущий спрос соотечественников на деревянные избы и окна. Юная ведущая передачи и областные дизайнеры ходили по квартирам и на халяву, как считали доверчивые зрители, переделывали людям интерьеры.

   Лесопилка руками программы дарила горожанам роскошные ванные, античные гостиные, милые детские и, конечно, кухни. То, что счастливчики были сотрудниками лесопилки, их родственниками или работали в городской администрации, тщательно скрывалось. Потому как любой царь, мэр и даже рядовой директор знает: у народа можно отнять все,  мечту отнимать нельзя. Будут неприятности.

   Так совпало, что, когда подруги нашей героини написали в редакцию трогательное письмо о том, что Люба прожила долгую и трудную жизнь, потеряла на войне мужа, вырастила замечательных детей, посадила перед своим подьездом знаменитые в городе подснежники и что она как никто заслужила к своему юбилею подарок в виде ремонта кухни, в редакции случился скандал.

   Репортер местной опозиционной газеты, некто Хрюков, неведомым образом пронюхал, по какому принципу передача облагораживала квартиры горожан, и грозил разоблачением. Приближались выборы. Владелец лесопилки Гузнов метил в кресло мэра, проблемы ему были не нужны, и письмо пришлось как нельзя кстати.

   Во-первых, в отличие от других просьб, спонсора приятно порадовала площадь нуждающегося в переделке обьекта. Деньги по любому приходилось отдавать на сторону, а здесь, сумма выходила была минимальной. Во-вторых, какую-либо связь между ним и Любой обнаружить не смог бы никто, даже принципиальный Хрюков, как и он, метящий в кресло мера.

 - Ие-хе-хе,– размышлял на досуге расстроенный необходимостью делиться Гузнов,- вот, оно, общее несовершенство жизни, всех много, всего мало, два человека, одно кресло, ие-хе-хе… Зато на дебатах неожиданный альтруизм Гузнова, сделавшего несчастной пенсионерке доброе дело, должен был принести ему много плюсов.

    Изучив пришедшее в редакцию письмо, Гузнов вызвал к себе ведущую программы «Перестройка» Анжелу и ее подругу Снежану, косившую под дизайнера.
 - Девочки, нужно проявить человечность и сообразительность. Бабушке девяносто! И это я не про вес. Надо сделать конфетку! – и широким жестом отсчитал две тысячи условных единиц.

   Анжела быстро забрала деньги и возмутилась: Игорь Юрьевич, но что я сделаю за эту сумму?

 - За эту сумму, котенок, ты сделаешь все! Добавишь немножко из того, что осталось у тебя после переделки квартиры моего шурина, и всё получится. Не получится - не бери AEG, возьми Samsung. Мне ли тебя учить? А не нравится, возвращай деньги и гуляй, красавица! Ибо дизайнеров и телеведущих нам Боженька, как ковыля вдоль дорог, послал, за день не скосишь. Стоят одна к одной, былинки ненаглядные, вдоль трассы, улыбаются.

   Анжела тут же расцвела, назвала Гузнова пупсиком, прощебетала, что она что-нибудь придумает, пусть тот не волнуется, все будет в ажуре, чмокнула босса в лобик и пошла на задание.   

   Когда девушки появились на пороге любиной квартиры, старушка чуть не расплакалась. До этого выигрыш в лотерею, счастливую любовь и красивую жизнь она видела только по телевизору. Аж сердце защемило.

 - Господи, доченьки, счастье-то какое! - шептала она, осев на пол прямо в прихожей. И девчонок проняло. Они бегали возле нее, как курица квохчет и носится вокруг выводка. Снежана бросилась вызывать скорую. Анжела перевернула вверх дном квартиру в поисках кoрвалола. А телеоператор и осветитель были отправлены вниз ждать врачей и показывать им дорогу.

 - Бабочка Любочка, все хорошо будет! Вот увидите! Мы Вам такую кухню заделаем – жить в ней и жить! На пироги к Вам ходить будем! Люба после капель счастливая лежала на диване. Столько внимания! Всё силилась вспомнить: когда в последний раз такое было, да, так и не вспомнила.

   Наконец, успокоилась. Приехавшая бригада скорой заверила: опасности никакой, и Люба еще молодца - сказал доктор. Неделю спустя Снежана с Анжелой помогли бабушке собрать вещи и переехать к подруге.

   Месяц, пока шел ремонт, пролетел для Любы в приятной тревоге. Ей было невозможно уснуть на новом месте. Все-таки возраст, да и привычка. Незнакомые запахи и шумы будили ее. Каждый день она приходила в свой двор, издалека, чтобы не расстроить девочек, пыталась разглядеть, что происходит у нее на кухне. Впрочем быстро забывалась и подходила к подъезду вплотную. Она ждала чего-то и боялась одновременно. Боялась, что ей не понравится. Боялась за оставленные вещи - не покрадут ли, как там ее любимый лимон, всегда ли полит? Боялась обидеть девушек, если ей не понравится.

   И ждала. Ждала чуда и новой жизни. Анжела со Снежаной представлялись ей феями. В мечтах она видела, как в новой кухне стоит огромный стол, за которым уместились все: ее дети, дети их детей и даже правнуки. И она, Люба, в новой плите печет всем пироги.

   Они едят, шумят, смеются. Подходят к окну, которое преобразилось, стало широким, во всю стену, дошло до пола и превратилось в дверь. Через нее они спускаются в сад. Ни одной грядки. Все, как у английской королевы: зеленая трава, постриженные кусты и цветут подснежники. Сплошной, словом, Люксембург.

   Баба Люба поднимала глаза. Снежана с Анжелой высовывались в окно, махали руками и кричали: так нечестно, никакого сюрприза не будет, ну, мы же договаривались! Баба Люба вздыхала, улыбалась и шла обратно. В последнюю перед «новосельем» ночь не сомкнула глаз. В пять встала, попила чайку, обула на тапочки галоши и в шесть утра уже была на рынке. Долго выбирала девочкам цветы и торт. Еще два часа до оговоренного срока провела, прячась от телевизионщиков в доме напротив.

   И вот поди полчаса как Люба стояла перед собственной дверью, не решаясь нажать звонок. Анжела со Снежаной волновались по другую сторону. Прошло ещё время. Наконец Анжела не выдержала, посмотрела в глазок и, увидев стоящую на пороге Любу, крикнула:  - Ой, Людмила Макаровна, что ж Вы стоите? Мы Вас ждем! Только тогда Люба, наконец, решилась и нажала на кнопку. Звонок отозвался новой, волшебной трелью.

   Все, что происходило потом, Люба не помнит. У нее осталось только общее ощущение сказки и волшебного сна. Ее под руки подвели к новой двери, и, когда она ее открыла,  попала в другой мир. Конечно, кухня не изменилась в размерах и проход шириной метр двадцать остался. Но в ней стояла новая мебель. Пол был выложен мозаикой в прованском стиле. А потолок! Стены! Были немыслимой красоты. Там росли цветы, присели, вот-вот взлетят, разноцветные бабочки... Чистый Бежин луг, подумала Люба и услышала июльское гудение пчел.

   А встроенный холодильник! Новая, похожая на космический корабль, плита! Мойка, навесные шкафчики, украшенные резьбой, модная стеклянная посуда, окно. Девчонки решили не крысятничать и вставили хорошее, не гузновской лесопики, а известной заграничной фирмы окно. Таких во всем городе штук десять не наберется. Возле окна стоял обитый с обратной стороны мягкой тканью откидной стол. Когда он был в сложенном состоянии, образовывалась ниша, в которую можно было поставить первый стул, рядом второй. Сесть. Вытянуть ноги. И смотреть в окно!
   Любе даже поставили посудомоечную машину.

- Девочки, ну, зачем, я и подойти к ней боюсь! Куда там пользоваться! Что мне надо? Одна тарелка, одна кружка и все, плакала от счастья Люба. А мы в гости к Вам, на пироги придем, нас много, будет что мыть, грозилась не забывать ее Анжелла. Вот, баба Люба, держите инструкцию. Когда, съев торт, передельщики ушли, она вымыла в новой мойке новую посуду, притащила из спальни матрас и постелила себе на кухне. Заснула сразу. Ей приснились парк с зеленой травой и подснежники.

    Проснувшись, Люба позавтракала, откинула стол. Поставила в нишу новый стул. Села на него. На второй положила ноги и стала смотреть в окно. Там цвели цветы, деревья начали покрываться еле видимой зеленой пыльцой, ходили люди, шла жизнь. Сегодня мне обязательно позвонит Леша, старший, подумала Люба, обязательно.

     Аккурат в тот день в городе был запланирован массовый забег - навстречу весне. В области проходил спущенный сверху месячник физкультуры и спорта, который курировали губернатор с соратниками, а потому с массовостью все было в порядке. Бежали школьники и студенты, горадминитсрация, сотрудники пожарной охраны, ГИБДД, врачи скорой помощи и, страшно подумать - не то что сказать, местные контрразведчики.

   Дом бабы Любы находился на углу Титова и Красноармейской, как раз там, где маршрут изгибался и его было удобней срезать. В одиннадцать утра на старт вышли дети, и к одиннадцать тридцати любина клумба с подснежниками перестала существовать.
   
  Участковый вместе с домоуправом и слесарем пришли к ней через две недели. Соседи забили тревогу: давно не выходила, запах в подъезде стоит неприятный. Когда вошли в квартиру, она сидела на своем новом любимом месте, у окна, глаза ее были открыты. Любе снились подснежники,  Люксембкург и она улыбалась