Чёрные крысы в Прикладном Институте 4

Часть 4

     С каких-то пор автор этих строк перестал замечать разницу между людьми и крысами. Стоило мне познакомиться с любителями шахмат, и поучаствовать в их бесконечном турнире, прерываемом лишь по вечерам, когда участники расходились по домам, продолжая горячо обсуждать сыгранные партии, и... хлоп, и готово! Меня тоже царапнула, или слегка укусила крыса. Впрочем, прямо на моих глазах крыса эта превратилась в молодого стройного парня с изящной щёточкой усов, украшавших его и без того красивое лицо. Чем-то он напоминал прилизанного Кларка Гейбла в фильме «Унесённые ветром». А голос! Я впервые услыхал такой бархатный баритон, все слова были им отчётливо проговариваемы. Одним словом, диктор московского телевидения, да и только! И только тяжёлый запах его дыхания отталкивал, отвращал от него.

     Я играл с ним партию в шахматы, и он буквально подавил меня своими тяжёлыми фигурами, тяжёлым дыханьем, и постоянными комментариями моих слабостей и ошибок. Разгромив мою армию и поставив мне спёртый мат, этот игрок с каким-то странным именем Асаш тут же расставил фигуры на шахматной доске заново, и стал меня завлекать сыграть ещё раз. У меня закружилась голова от пронзительного взгляда его немигающих чёрных, как провалы, глаз, чуть не стошнило от его удушливого дыхания, и я сразу же отказался. Да и пора было заканчивать перерыв. И я снова забился в свою комнатку, продолжая свои бесконечные расчёты методом конечных элементов. Но снова и снова до конца рабочего дня у меня перед глазами возникало лицо Асаша, его чёрные немигающие глаза неотрывно глядели в мои, и его комментарии в стиле Николая Озерова всё длились и длились:

-А теперь мы надавим на эту слабую пешку, займём господствующую вертикаль ладьёй, и... мат!-

     После работы я снова едва отвертелся от его приглашения:

-Ну что, сгоняем пару партеек по-быстрому?-

На миг мне показалось, что его улыбающееся лицо превратилось в крысиную мордочку с длинными острыми усиками, направленными прямо мне в лицо, и острыми резцами, прищёлкивающими от нетерпения. Но тут же ассоциация с крысой пропала, оставив после себя слабый запах то ли подземелья, то ли общественного туалета.

     Стоило мне иногда поддаться, и... пошло-поехало! Очнуться удавалось в таких случаях лишь в полночь. Асаш, проиграв мне для видимости одну-другую партейку в шахматья, как он называл древнюю игру, затем громил меня, как хотел, приговаривая свои коронные присловья, полуиздевательские, полуобидные:

-А мы Вас пешечками поимеем, в уголочке зажмём, и заматюкаем, разденем Ваш королевский фланг, съедим Вашу турочку, не подавимся. Опять ферзя зеваете, тут Вам и маток в шестнадцать ходов.-

Торопясь на последний троллейбус, я выбегал из Института, проклиная свою слабость к шахматной игре, ругал себя разными словами, стоя под полуночным небом и ожидая транспорт. А ведь меня ждали домашние шесть часов тому назад с работы. Но... часть моей жизни сгорала в этих баталиях, в которых я всё равно не мог победить.
     Побеждали другие, юркие, становились начальниками отделов, докторами наук, замдиректорами. С некоторых пор я перестал встречать Асаша, ни в перерывах, ни после работы он уже не играл в шахматы, ходил важный, отрастил себе ещё более длинные вислые усы, стал говорить исключительно по-украински. Теперь он руководил лабораторией, и ему было не до игры в шахматы. Его бывший начальник лаборатории стал замдиректора, а на его место взошёл Асаш: в их отделе они оставались единственными Членами Партии, а служебный рост, как правило, наблюдался только среди них, Самых Достойных, Членов Партии.

     Да и кого же продвигать, в самом деле? Не меня же, борьбы избегающего, всё книжками да стишками своими занятого. И не Алика же, у которого в голове сплошные интегралы и кристаллические симметрии. А вступить в Партию вовремя он вначале не захотел, а потом не успел, и его не захотели. Ну что Вы хотите, если он, Алик, не только покойному директору Кузнецову не глянулся, но даже и собственному отцу, который своё мнение об Алике доложил всем своим знакомым в институте, где сын работал. Вот Алик и застрял на служебной лестнице, вверх не может, а вниз его молодые сталкивают, спешат по плечам других наверх выскочить. А вверху уж и так толкучка образовалась.

     Новый директор и так, и эдак пробует, чтобы амбиции всех жаждущих удовлетворить. Назначит двух новых замдиректоров, так они сразу в академики рвутся, всех себя этому посвящают, а работать-то некому! Назначит он двух других – и тут же результат: успехи только у них, а дела институтские всё хуже идут. Видит директор молодой, да зрелый уже, что все его заместители и помощники перегрызлись между собой, как стая крыс, и думу думает, как своих подчинённых очеловечить. Вот он стал картины писать благородные, да у себя в приёмной и актовом зале их вывешивать. Ну чисто художник-пейзажист! На первых порах управленцы присмирели, тоже себя с благородной стороны показать хотят. Тут борьба за наилучшие места под ковёр ушла, а снаружи тишь да благодать остались. А результаты всё хуже и хуже; финансирование государственное вначале уменьшилось, а вскоре почти прекратилось.

     Управленцы забегали, чтоб заказы для исполнения искать. А никому-то ничего-то и не нужно. Только мыло, стиральные средства, да бижутерия ещё остались в спросе. Да вот один оригинал из пригорода надумал шарики надувные раскрашивать и на улице продавать, и вскоре в миллионеры выбился. Кто знал, что резиновые шарики так людям в это смутное время понадобятся? А другой в политику двинул и, став очередным президентом бывшей советской республики, сотню-другую миллиардов (долларов!) скрысятничал, и теперь в перечне самых богатых людей планеты оказался, в каталоге Форбса не последнее место занимает. Вот это орёл!

     В Прикладном Институте дела шли всё под горку. Нет, не для всех. Управленческие кадры укреплялись, учёные же либо уходили на пенсию, если заслужили, либо уезжали куда подальше. А молодые и вовсе в бизнес удирали в надежде разбогатеть. И некоторым это даже удалось. Когда Науке, которая, как и все Музы, невесома, нечувствительна и незаметна для окружающих, некого стало осенять вдохновением, она тихо ушла из Прикладного Института.

     Кто знает, может в Прикладном Институте уже и крыс не осталось, все сбежали, как с тонущего корабля?

2 ноября 2012 г.