Ястребы и ласточки - глава 20

  20.

Марина продержалась месяц, а потом закурила. Читать о мужестве и полной самоотреченности сестер милосердия в Первую и Вторую мировую войну и считать, что она способна на такое, было явной переоценкой своих качеств. Так  думала она, но не военные хирурги госпиталя в Ташкенте. И полковник Никитин, и майор Савицкий были удивлены желанию молодой, красивой женщины заняться военной хирургией добровольно. На первых порах ей не доверяли оперировать самостоятельно, она ассистировала, но простоять на ногах несколько часов подряд, видя изуродованные мужские тела, рваные, резаные, осколочные ранения – само по себе испытание. Девушка справилась с ним, во всяком случае, они не слышали от нее жалоб и нытья. А то, что по ночам ей снились обрубки ног и рук, брошенные в таз, кровавые внутренности, знала лишь она. Горечь подкатывала к горлу и разъедала его. Однажды, видя, как она бледная вышла из операционного блока на крыльцо, кто-то из раненых предложил ей закурить, и она приняла сигарету. Это была «Прима». Горький дым, ударил в голову, Марина закашлялась, боец удивленно спросил:
- Первый раз?
Марина кивнула:
- Да.
- Зря я  Вам дал, не стоит к этому дерьму привыкать. Да Вы сами врач, чего  Вам говорить.
Но Марина в тот же вечер купила себе «Опал», эти сигареты не липли к губам, а горечь  вместе с выдохом дыма, перетекала из сердца на язык. И она, сплюнув ее, вновь готова была идти к больным. Очень непросто каждый день заходить в палату, где не смотря на запахи крепкого мужского пота и гнойных ран, герои-мальчишки встречают тебя, как спасительницу. Ей врезались в память глаза солдата с осколочным ранением в голову, он не мог видеть снесенную часть черепа с затылка. Выжить с таким ранением невозможно, но он большей частью, находившийся в бреду, при ее обходе, приходил в себя и, улыбаясь, шептал:
- Я выживу, сестренка, у нас головы дубовые. Наверное, только Марина и понимала его слова, так они были тихи, будто рождались от шелеста пересохших от жара губ. Она гладила его руку, наклонялась к самому уху и говорила:
- До свадьбы заживет. Но он умер ночью, когда девушка, уставшая от очередной операции, притулилась в ординаторской на кушетке и заснула. Кто-то из коллег накрыл ее простынкой. Марина, пришедшая на обход на следующий день, не могла спокойно смотреть на свернутый матрац. Еле-еле закончила обход, а потом плакала в бельевой. Его звали простым русским именем Коля, и фамилия была самая замечательная Ромашов. Потом Марина будет учиться относиться в раненым, как к пациентам. Только так и не научится. Может быть потому, что все они напоминали ей о брате и Саше, ради которого, она и приехала сюда. Она расспрашивала бойцов, не слыхали ли они о них. Кажется, кто-то слышал, только там почти у всех парней были прозвища. И об одних и тех же людях шел разговор или нет, было неясно.
  Но весной тысяча девятьсот восемьдесят третьего она узнала точно. Придя утром в госпиталь,  получая чистый халат от кастелянши, она услышала разговор:
- Не жилец парень, а красавец.
- Почему ты думаешь, что не жилец?
- Да ты, что сама не видела: желтый весь, худой, говорят без сознания уже больше недели. Инфекцию вместе с осколком в живот занесли.
- О ком это вы? – спросила Марина медсестру и нянечку, стоявших возле закрытой двери в палату.
- Да, вот, вчера из Кабула перевезли парнишку.
- Как фамилия бойца?
- Кузнецов, Игорь Кузнецов.
Марина оттолкнув, оторопевшую женщину, распахнула тяжелую дверь.