Кукла. II. 7

Энджел тихо опустился на край сцены рядом с Этьеном, печально повесив голову на грудь.

- Что с тобой, Прекрасный Энджел?, - шутливо спросил Этьен, остановив поток мрачных мыслей и, приподнявшись на локте, перевел серьезный взгляд на Энджела.

- Этот театр прекрасен. Я вижу, каким он был - роскошным и полным волшебного величия. И я могу представить себе на его сцене Вас, Этьен. И Вашего брата... И других прекрасных и более никем не превзойденных артистов и актеров. Но они как призраки - они ирреальны. - Энджел устремил свой взгляд вдаль, словно пытаясь рассмотреть на горизонте приближающееся вражеское войско, - они всегда были потусторонними, как и этот театр. Он всегда был окружен такой сильной и магической аурой. И сейчас он все так же прекрасен, но... Сейчас он прекрасен в своей смерти. Как бабочка, пронзенная булавкой и похороненная под стеклом. В чем-то я похож на него. Но театр все же неспокоен - где-то в глубине его, внутри этих холодных камней и осколков что-то есть, словно маленькие угольки, которые продолжают незаметно тлеть, лишь ожидая дыхания свежего ветерка, чтобы вновь разгореться. Он казался мертвым и спал совсем недавно, и здесь был настоящий покой, но не сейчас. Сейчас его сон стал более чутким и он готов проснуться. И он ждал, он хочет чтобы мы его разбудили. Волшебным поцелуем музыки и силой наших душ. Но видеть его сейчас в таком состоянии все равно очень больно и печально - красота так мимолетна; миг, как и последний луч заката, неповторим. Хотя, важно, наверное, не это - важна его душа.

- Вся наша жизнь - иллюзия, но те иллюзии, в которые мы верим, становятся нашей реальностью и порой обретают осязаемое воплощение. Я хотел всегда дарить людям иллюзии, которые делали бы их счастливыми... - Этьен задумался, опустив глаза и глубоко вздохнув, продолжил,  -  сам же я люблю боль... Самоистязание, душевные и физические страдания... Только через них я понимал всю полноту человеческих чувств и эмоций - любя и убивая свою любовь. Созидая и разрушая. А Соль такой же как и я, но в саморазрушении он зашел слишком далеко. И в конце концов это его убьет... Соль! - Этьен сжал в кулаке листок с только что написанными на нем нотами, - во что ты себя превратил,  дорогой Соль... Во что ты превратил наш мир? Но если нет шанса тебя вернуть, то лучше... - он снова крепко сжал кулаки и стиснул зубы. И в этот момент появились Рокси и идущий с ним под руку Себастьян.
Увидев своих друзей, последний наконец-то почувствовал себя дома, впервые за день, а, возможно, и за всю свою жизнь.

- Простите, что заставил вас всех ждать! - Себастьян, лучезарно улыбаясь, подошел и к Аме, чтобы пожать его руку, - пожалуйста, не смейтесь, я искренне и серьезно хотел сказать вам всем "спасибо!". Спасибо за помощь, спасибо за то, что изменили меня, за силу заглянуть в себя и не сомневаться в себе, не оставаться глухим к своим мечтам и зову своего сердца. Последнее время, даже находясь рядом с вами, я словно спал... И я продолжал думать и меняться. Это трудно за такой короткий срок, но я счастлив, что пути назад у меня по крайней мере уже точно нет. Все, что я когда-то думал, чувствовал, о чем мечтал, теперь предстает совсем иным. И я и обо всем этом хочу рассказать. Но не на страницах своего дневника или школьных сочинений. А музыкой. С детства я понимал и чувствовал только эмоции песен...   

- Значит, ты готов, Себастьян, возглавить вместе с Энджелом нашу маленькую труппу? Я чувствую, что мы уже на самом пороге знакомства в нашей публикой, аудиторией и дорогими друзьями. Осталось лишь взять в руки инструменты, поправить костюмы и начать диалог... К тому же близится день проведения ежегодного музыкального фестиваля, мои друзья, и для неискушенных зрителей было бы большой потерей не увидеть там нас!

Даже не дожидаясь решительного согласия Себастьяна, Рокси, как подхваченный ветром лепесток, запрыгнул на сцену и держа в руках ошеломительного вида гитару, исполнил завораживающее соло, после чего низко поклонившись, сказал:

- Дамы и господа, юноши и девушки, ангелы и демоны, а в первую очередь мои любимые друзья - прекраснейшие куколки на свете, позвольте вам представить свою тезку - Рокси!!! Это она, моя прекраснейшая возлюбленная - с этими словами он нежно поцеловал гриф гитары - единственная и неповторимая гитара! Она - часть меня, моё сердце и моя душа! Очень прошу вас любить её! А не то... - он достал из кармана леденец в виде звездочки и погрозил им своим друзьям - Я о-о-очень сильно обижусь... а я ведь всё-таки демон, не забывайте! - Он поправил с серьезным видом розовый бант на своей шее и рассмеялся звонким серебристым смехом. - Ах, ну что вы, я шучу-шучу!!! Стоит ли ждать так долго, господин Этьен? Давайте начнем прямо сейчас? Разве нам что-то мешает? Даже простая импровизация под аккомпанемент хихиканья будет великолепным началом!

- Милый Рокси хочет устроить концерт под покровительством госпожи Ночной Розы?
   
- Давайте действительно сделаем это?  Мы вместе создали искренний комплимент красоте осенней ночи и, наверное, сейчас самое лучшее время просто сыграть для неё песню...  Для этого неба и этих звезд, которые пока ещё не видны. - Себастьян задрал голову в темнеющее вечернее небо, - давайте поприветствуем их всех. И тех прохожих, которые могут нас услышать... На сцене ведь все совсем не так.

- Прекрасно, друзья! Однако, остерегайтесь лицедеев и марионеток из зловещего цирка Соль... Я хотел предупредить вас, дорогие, что они будут нас преследовать и Соль нас не оставит - он будет пытаться нас уничтожить, как уничтожал всё, что мешало ему, всё, что не было расписано в его сценариях.

Вы же знаете эти страшные истории и лица, которые, кажется, только и живут, что на страницах комиксов да в страшных сказках? О злом демоне или гении, кто создает марионеткам иллюзии счастья в рабстве, иллюзии свободы.

- Что ж пусть ищет нас. Я хотел бы его увидеть и ещё раз увидеть его интересный мир, - опустив глаза вниз заговорил Энджел. - Я бы хотел заставить их стонать от боли, разрывая на части их померкший разум, разрушить эти иллюзии.. Как сказал мне сейчас Этьен, без страданий невозможно понять любовь, невозможно почувствовать истинную ценность красоты... И я хочу спеть им о той боли, которую они могли бы ощутить, вырвав из своих членов ядовитые гарпуны, удерживающие связывающие нити, о том, как будут кровоточить их раны, когда они потеряют равновесие, не поддерживаемые более руками кукловода, о растерянности и печали, о тоске по предсказуемости заведенного циркового распорядка и о той пьянящей свободе, о шансе увидеть новый мир, совсем другой и не такой - настоящий мир, его красоту и прозрачность придется защищать всё равно, постоянно от тех, в чьих душах осел пепел адского пламени. И от тех, кто не захотел расстаться со своим крестом, в чьих глазницах - тьма вечности небытия... Но я буду изо всех сил стараться сжечь их, сжечь ведомую их руку и того, кто за ними.  А пепел развеять над алтарем свободы, находящемся на опасном утесе, путь к которому смертельно опасен... Но я хочу туда дойти и.. Я готов отдать вновь обретенную жизнь, но последний свой вздох сделать именно там.  Я знаю - я всегда за это боролся и вернулся для этого. Я хочу их разрушить. Всех. Его и его помощников. Я хочу очистить нашу общую реальность от уродства, которым тут все заполнено... - медленно он опустился на землю, закрыл руками лицо и словно уснул.


Как гигантский хрустальный шар предсказателя, луна касавшаяся озера, делала ночь почти такой же светлой как пасмурный день, лишь укрыв все прозрачной синей вуалью и  спрятав в тени свои тайные помысли, мерцая серебряным блеском на зеркальных и металлических поверхностях, одинаково опасных и тем самым предупреждая о них. Из узенькой боковой  улицы на улицу вышли несколько человек, негромко звеня музыкальными инструментами и расположились на скамейке недалеко от того моста, с которого когда-то любовался городом Валентин. У них были с собой бумажные фонарики окрашенные в темно-алый и васильковый цвета. Стараясь запечатлеть в памяти красоту последних теплых дней, люди гуляли по на набережной допоздна и не могли не заметить эту странную компанию, а когда музыканты начали играть, немного поодаль начали собираться люди, заинтригованные возможностью услышать под луной настоящую живую музыку. И музыка эта была частью ночи, отражая в звуках лунные блики на озере... Никому эти мелодии знакомы не были, но тем паче им хотелось услышать следующую.


Открыв почтовый ящик, Адам с удивлением обнаружил очередное письмо без обратного адреса и, поморщившись, сунул его во внутренний карман своей кожаной куртки - уже много лет он получал подобные письма - по праздникам, на свой день рождения или даже просто так. Всегда в них были какие-то странные открытки, иногда рисунки, старые календари и письма со странным содержанием и витиеватыми пожеланиями, написанные переменчивым прыгающим почерком. Он полагал, что и это не было исключением. Держа под мышкой мотоциклетный шлем, Адам стремительно пошел прочь вдоль кирпичной стены жилого дома, громко хлопнув на прощание калиткой. От резкого металлического стука калитки пожилая леди, поливавшая цветы на втором этаже небольшого дома, грустно вздохнула. Она сейчас довольно часто сталкивалась с этим молодым человеком, который всегда пролетал мимо неё как ветер, не здороваясь и даже, кажется, не замечая вокруг вообще никого. Она пыталась оправдать его, но теперь уже не могла понять, куда и зачем так спешить, зачем быть таким мрачным и агрессивным. Иногда ей казалось, что стоит дотронуться до него и получишь ощутимый электрический заряд. Но едва ли можно было что-то изменить. Любые попытки общения с ним почти наверняка вызывали ли бы поток раздражения и злобы с его стороны.  Жил он здесь совсем недавно, хотя и был сыном одной из супружеских пар, живущих в этом доме.  Они и сами жили здесь недавно, но сына их до сих пор никто не видел. Надо полагать, по каким-то причинам, он не мог жить сейчас отдельно от них. Возможно, он пожертвовал полной личной свободой ради денег во имя чего то более ценного для него.
 
Адам хотел найти того, кого хотел назвать другом, того, кто лишил его иллюзии и того единственно ценного, что он хранил с детства - сделал реальностью и эту же реальность разрушил. И ещё этот разряженный в театральный костюм с цыганскими побрякушками тип металлическим голосом сказал, что он вовсе не Соль... "Что за чертовщина творится?", подумал Адам и мрачно вспомнил, что в общем-то всю его жизнь его сопровождала чертовщина, в которую он упорно верить не хотел. Видел, слышал, чувствовал, но продолжал отрицать как отрицают возможность элементарных вещей ученые зануды. У него болела голова, но все равно он должен был успеть на репетицию в точке недалеко от дома его знакомого - непутевого малого и довольно бестолкового, но все же басиста, который согласился играть предложенные ему партии. 

- Неужели ты никогда не влюблялся, Адам? - спросила его девчонка, которая приходила на каждую их репетицию и была то ли однокурсницей кого-то из участников группы, то ли подругой сестры подруги - он не помнил, ему было все равно. Его раздражала ужасно эта девка, которая постоянно осаждала его дурацкими вопросами и типично женской глупой болтовней, которую он терпеть не мог и не понимал смысла в этом всем. Равно как и не понимал причин её присутствия здесь.

- Никогда! И отстань от меня! Я не обязан отвечать на твои шизофренические вопросы! Не лезь в мою жизнь! Я тебя сюда не звал! Уберите кто-нибудь отсюда эту пигалицу - бесит! - закричал Адам!

- Что-о-о? Да как ты смеешь меня обзывать и оскорблять!!! Хам! И ты здесь НЕ ХОЗЯИН! - девушка подскочила к нему и шлепнула его своей пухленькой, но слабой ладонью по щеке, отчего он даже моргнул и даже не шелохнулся, словно мимо пролетел порыв летнего ветерка.

- Я к тебе как к другу, со всей душой, с открытым сердцем, а ты... Ты... - щеки девушки залились румянцем и она от обиды и надругательства над лучшими её чувствами начала всхлипывать. Потом стукнула кулачком по усилителю, на котором сидела и отвернулась ото всех, скрестив на груди руки. Адам не обращал на неё никакого внимания, продолжая настраивать гитару. Остальные собравшиеся музыканты смотрели на сцену с ленивым удивлением. Будущий басист подошел к ней и обнял за плечи. Она его капризно оттолкнула, после чего он подошел к Адаму и положив руку ему на плечо, тихо произнес:

- Ты сильно задел её, наверное. Она очень эмоциональная и чувствительная девушка. Может, извинишься перед ней? Она будет очень счастлива и, возможно, все-таки перестанет уделять все внимание только тебе...

- А я не эмоциональный и не чувствительный. Мои эмоции включаются в совершенно иной плоскости. Не той, о которой ты подумал, поганец! Вот иди и успокой! Получишь себе дополнительный допинг и дополнительный способ убиения своих мозгов. Мне на неё плевать. Я её не звал и просил не лезть ко мне, а теперь ещё должен и извиняться? Ха!

Он сделал резкий взмах рукой, давая тому знак отойти, и в этот момент почувствовал во внутреннем кармане куртки твердость лежащего там письма... Черты его лица разгладились и все лицо сразу приобрело такое спокойное выражение, полное величия и достоинства, словно и не было всей этой дурацкой перепалки, которая в глубине души казалась ему абсурдом и бесполезным сливанием жизненной энергии в никуда, мышиной возней, на которую все растрачивают свои никчемные жизни. Но ощущение письма заставило его обо всем этом забыть, напомнив, что существует какой-то иной мир, далекий от его теперешнего, мир, которого не знает он, но который знает о нем. И что есть Соль с его куклами и то, о чем знают только Адам и Соль. 



- Нет, пожалуйста! Ты ведь их убьешь!!! - закричала Луна, кидаясь к Соль и хватая его за руки, - Пожалуйста, остановись!!!

- Ты хочешь сделать из меня человека? Подобие ангела? Я давно не верю в добро, в них, и не испытываю к ним ни капли любви и сострадания! И у меня нет ни сердца, ни души - они все ЗДЕСЬ!!! - он схватил кулон в виде алого сердца, отражающего пламя свечей тысячью граней, висевший на шее Луны. - Я не позволю этим ничтожествам! Они будут молиться своим демонам о том, чтобы доползти до завтра! Гадкие ничтожества.

- Не ты ли их такими сделал?

- Я?!!

После исчезновения Адама, Соль принялся снова всё сокрушать и ломать своих кукол, превращая своё царство в сюрреалистичную картину войны в зазеркальном кукольном домике ужасов. И приступы его гнева оставляли поистине чудовищные картины: везде осколки, обрывки грязных  истрепанных кружев, бус, фарфоровых лиц... Луна не любила его ужасающие игрушки, но видеть разрушения и подобную символичную смерть ей было больно и иногда тайком, словно призрак, пробиралась она к нему и пыталась спасти то, что ещё можно было спасти. Несмотря на всю ненависть к нему и его сущности, она готова была пожертвовать и собой ради краткого мига призрачного счастья этих обезумевших созданий, несмотря на то, что многие из них были уже давно пусты и мертвы. Она все же не теряла надежду, что, возможно, души их где-то спят глубоким сном, украденные его ядовитым коварством, и терпеливо продолжала ждать того момента, не считая бесцветных дней и кровавых лун, когда можно будет их разбудить и выпустить на свободу или вернуть туда, где они не успели догостить...

Мутным серебром, как отражение в талых лужах, светило здесь солнце, почти не касаясь поверхности уродливой маски в руках Луны, на которую она смотрела с отвращением. Она ненавидела эту маску, ей хотелось разбить её вдребезги, разбить себя и забыться тяжелым сном настоящей марионетки -  не помнить своего прошлого, не помнить единственного, кто искал и мечтал её вернуть, освободив от тяжелых оков и уз. Она бы больше не проснулась и смотрящие в неведомое глаза её не наполнялись бы слезами, а сердце не сжимала необъяснимая тоска и не билась бы она в беззвучном крике о стенки её постели-гроба. И стала бы навсегда тем, чем и была рождена. Но смерть её сердца означала бы и гибель других, и с этой мыслью она смириться не могла - не могла лишить сердца себя, принеся в жертву других. И пока оставалось только жить и страдать, одевая с каждым пробуждением эту маску. Без неё обитатели этого искаженного мира видели её слишком уродливой.
На самом деле Луна была актрисой - самой красивой в мире живых и единственной,  на кого мог часами, молча и не отрывая глаз, смотреть кукольник Соль. И в это время его игрушки могли вздохнуть свободнее. Она была единственной, чья красота и кажущаяся кротость могли пробудить в нем добрые и нежные чувства, если таковых могли быть хотя бы искорки в воплощении дьявола, но она же могла и вызвать самую страшную ярость, от которой начинали дрожать стены, а низкое темное небо озарялось вспышками багрового пламени, разражаясь громовыми раскатами.

Под огромным шатром его королевства не было места дружбе или любви - только яростной ненависти или безответной испепеляющей страсти, либо просто мертвому безразличию. И от неё он видел только последнее. И любой шанс взрастить здесь хотя бы какое-то извращенное и искаженное подобие любви был проигран. Навсегда. Когда осыпались лепестки со старого букета алых роз, хранимых столетие в его спальне. Когда они стали бесцветно-бескровными и одели вечный траур, украшенный лишь замысловатым узором паутины. А потом они рассыпались и  так же с ними рассыпались и его воспоминания о последних минутах счастья, которые остались где-то там - очень далеко, в прошлой жизни и другом мире, где он любил и своего брата, и загадочную Луну...

И теперь снова и снова, выходя на сцену, она одевала уродливую маску, играя Радость, Счастье или Красоту... Потому что приходившим на представление её подлинная красота была чужда, непонятна или казалась пугающей, уродливой или слишком бледной и невыразительной. Но всякий раз, завидев её маску, они начинали реветь от восторга как раненые звери, метаться как львы в клетках и совершать порой чудовищные или непристойные действия.
Когда уроды Соль продолжали вокруг неё веселиться, вознося хвалы новым кумирам его ужасной паствы, Луна безучастно глядела на них, как последний цветок на бесплодной почве и копошащиеся вокруг гадкие твари. Нелепые карлицы с непропорциональными телами, похотливо разукрашенными лицами и в отвратительных лохмотьях прыгающие вокруг и скачущие как безумцы, остервенело-радостно что-то крича, предаваясь разврату на глаза других, ползая на четвереньках как свиньи и жалобно скуля что-то нечленораздельное. Луна не могла понять гротеск это, бред, уподобление безумному веселью ярмарок и празднеств прошлого, когда люди называли весельем сатанинские шабаши, или... Или Соль просто обнажает их сущность до костей и все люди таковы, если лишить их воли и силы духа? И что такое эти воля и сила духа и могут ли они существовать вне тел этих странных существ, людей?.. Луна знала, что могут. Сама, полускрывшись за занавесом, она заметила, что с противоположной стороны со злой понимающей усмешкой за ней наблюдает Соль.



Афиша на рекламной стойке возле распахнутых ворот городского парка гласила "Мы ждем вас на ежегодном дьявольском рок-фестивале! Роковые демоны всех конфессий и любого происхождения, добро пожаловать! Смертные, жаждущие знакомства со своими самыми смелыми фантазиями, приходите прикоснуться к кумирам будущего... "
Этьен почтительно склонился перед пестрой афишей, оформленной в традиционно цирковом стиле:
- Мы обязательно придем. И ваши демонические кошмары станут явью. Не опаздывайте, сладкие юные души! - Добавил он, улыбаясь двум парням, разглядывавшим афишу, которые проводили его удивленными взглядами:
- Чего этот псих от нас хотел?
- Черт его знает. Пойдем за билетами, пока школьницы всё не расхватали - то-то я не мог понять, о чем с утра болтала как безумная моя сестрица. Она просто в обморок падает при виде любого парня, похожего на рокера - смех да и только!