***

Где припрятан весь мой зрительский арсенал, где зарыты отсыревшие боеприпасы священных войн, начатых не мной, но мной продолженных во имя дорог, проложенных в края недозволенных надежд. След вечности еще не простыл, он стелется тем, кто привык смотреть выше и дольше. Ступай, в мой непочатый край душистых трав и спелых яблок, может, это рай возьмет тебя за хрупкие предплечья, мне опостылел этот скроенный рукой дрожащей холст земных увечий.
Легко ступающий, маневренно под кожей,  едва задетый мной странник, желанный ребенок Неба и Земли, где, какой стороной проплывают твои корабли, где находят приют и покой? С парусами шитыми моей беспокойной строкой, мятежной струной или беспробудно сладкой тоской, по вечному дому, ах, мы едва знакомы, не на дне ли спит этот мачтово-позвоночный скелет, сколько лет еще таять в туманах неизведанных океанов? Непотопляемый, странствующий по синусоидам земных блаженств. А я то по-прежнему вспахиваю город, ввинчиваюсь в любой мягкий грунт, я не знаю знакомы ли мне оковы, или из любых легко выскальзывают мои запястья? Нам давно знаком код счастья, нам ни к чему многолетний труд. Я прочесываю эти поселения на предмет неземной любви, чтобы однажды проснуться у неба внутри, чтобы слышать этот разноголосый прибой или просто проснуться с тобой..
Там где-то распускается желтым канареечно мелочное пустозвонное постылое отчаяние,  вольфрамовая спираль, солено каленое железо, остро мне. Или тихо, пусто, необъяснимо. Оттого что мои слова потеряли своего хозяина и разбредаются теперь, падают бисерной россыпью, разлетаются по буквам мотыльками, или просто выпадают из рук на мокрый и теплый асфальт, слова мои- непогода, и такой ноябрь, полный ледяной воды из колодца, я бы ходила босиком, нет ничего лучше ледяной воды, нет ничего лучше колодца, двора-колодца, в котором пустота, и так гулко разлетаются струи, потоки ледяной воды, водопады. Они внутри меня, струи ледяной воды, живые вены, ожившая кровь, я покусана и побита и оттого еще живее, еще острее я чувствую свое сущее, свою утвержденную материальность. А день глянцевый, слезливо-туманный, я умею дышать. И у меня есть руки, мои руки не пустые и не праздные больше, мои руки не хотят держать ничего дольше часа, они не хотят обладания, я погружаю их в прозрачную воду сидя у кромки воды самого лучшего города мира, который пробыл таким несколько часов кряду. Взрывная волна унесла его, как только я вышла за его пределы, теперь его больше нет, косых рельефных улочек, верфей, всех его художников и музыкантов.