Балет дор блю. начало

Эрво Хелларович, на ходу застегивая пальто, выбежал из театра и поспешил по боковой темной улочке. Всего семь вечера, а темно как глубокой ночью. Ноги сами обошли выбоину – эту узкую темную улочку его ноги избегали за столько лет так, что и с завязанными глазами прошел бы, не дрогнув. Впрочем, не все шло гладко. С громким плюхом элегентный ботинок угодил в какую-то лужу.

- Электричество, суки, экономят, - буркнул Эрво Хелларович, выпрыгивая из лужи, - самая электрофицированная страна в мире. Убожество!

Балетная школа закрывается в восемь, нужно успеть до закрытия, по дороге нужно еще забежать к Вилене Александровне. Там же нужно будет почистить ботинок – страсть к чистоте появилась у Эрво Хелларовича примерно тогда же, когда и страсть к дорогим вещам.

Это дома, безумно давно, можно было ходить в одинаковых черных костюмах охраны, и не заботиться о внешнем виде. Здесь все по-другому.

Мысли спокойно поворачивались в красиво выточенной голове Эрво Хелларовича. Поворачивались так медленно, как вертушка на входе в министерство культуры. И все упрямо возрващались к Эвелине Петровне. Сволочная Эвелина Петрова, кто вам позволял такую блажь? Накануне важнейшего дела – и такая неожиданость… вечный промозглый холод пробирался под дорогое пальто, в этом городе всегда холодно. Снег с октября, грязь вечная, тупые серые очереди. И дома -  сыро и пусто. Впрочем, Эрво Хелларович не так уж много времени проводил дома, чтобы помнить об этом.

Темнота переулков отпугивала уставших граждан, хоть и самый центр, а все же.. Эрво Хелларович мысленно ощупывал финальную мизансцену и ни о каких опасностях не думал. За много лет умение уничтожать все вокруг себя пригодилось только однажды – когда в такой же липкий вечер четверо обступили его по квадрату.

- Сымай шапку, - хрипом рецидивиста скомандовал самый широкий из них. Кто-то из шпаны хихикнул, сверкнул нож. Шапку Эрво Хелларович отдать не мог – шапке цены не было. Вещь не просто дорогая – нежно-кофейный канадский бобер – вещь никому из простых граждан недоступная. Лидка какими-то неправдами ТАМ, на верхах, ее раздобыла. Да и красивая была невероятно, роскошная, мех гладкий, блестящий, холеный. Заедаться с хулиганами Эрво Хелларович не стал – молча двинул рецедивиста по шее, того, что справа – головой в дерево, того, что слева – свернул в какой-то узел, а когда обернулся к последнему, того мелкого уже и след простыл. Оставалось только отряхнуть пальто и идти дальше. Это случилось два года назад. За два года ничего не изменилось, все та же грязь и темнота.

Высокий темный подьезд Вилены Александровны снова вонял немыслимо. Оставалось только замотать шарфом нос и бежать на ее третий этаж. Бывало, такие подьездные штурмы напоминали ему спецназовские атаки с газам, но в руках был портфель, а не ручной пулемет, и со временем эта ассоциация стерлась, потускнела.

Торопливо затарабанил в звонок, который разлился там под высокими потолками. «Иду!» - крикнула Вилена Александровна из глубин – «Иду, голубчик, иду!». Открыла дверь, приговаривая «уже.. уже», отступила, улыбаясь уютной улыбкой, кутаясь в серую пушистую шаль.

- Запирать надо подьезды, - сердился Эрво Хелларович. – Гадят где ни попадя. А им культуру подавай!

- Здравствуй, дорогой, здравствуй, заходи. Да как же – свои гадить будут. Запирай-не запирай. Запирают только в обкомовских. Иди на кухню, все готово. Все Анатольчик привез, все на месте.

Анатольчик, он же Анатолий Федорович, крикнул из гостинной:
- Здорово, балет! Иди, сейчас футбол будет.

- Времени нет. Надо в балетную бежать. В восемь закрываются.

- Что ж случилось-то? – спросила хозяйка, следя с умилением, как гость вынимает из портфеля и кладет на столик в коридоре несколько контрмарок.

- С Танькой поговорить надо. Хочу на сольную ее забрать. Эвелину Петровну сегодня с аппендицитом увезли.

- Ах ты господи! – вскрикнула Вилена Александровна.

- Именно. Пришла с утра вся зеленая, говорит – плохо, ничего поделать не могу, живот болит. Репетицию так-сяк начали. После второго па смотрю – нельзя ей танцевать, носок тянуть даже не может. Она села посмотреть. Ну а потом – плохо и все тут, лежит. Вызвали скорую. Говорят, похоже на аппендицит. С Михайлишиным чуть истерика не сделалась. Теперь вот..

Они прошли на кухню.

- Чаю выпей, - участливо посоветовала хозяюшка, - Сколько-то до постановки осталось?

- Две недели. Все балерины заняты в постановке. И более того – никого другого кроме Эвелины я не эту роль и не видел..

- Что пляшете-то, балет? – спросил Антолий, забредая с газетой под мышкой.

Эрво Хелларович поднялся поздороваться и ответил:
- Идеологически правильная постановка «Освобождение Москвы от немецко-фашистских захватчиков». Как полет прошел?

- Отлично. Однако, - Анатолий почесал газетой затылок. – Буду в Москве – тоже пойду. И балерина главная заболела?

- Безответственность. – отозвался Эрво Хелларович.

Анатолий познакомился с балетом лет семь назад. Однажды после очередного полета, он вошел в свою квартиру и в гостинной обнаружил красивого мужчину средних лет в дорогом костюме и кашемировом шарфе, с газетой в руках и с чашкой кофе на придиванном мамином столике.

- Здравствуйте, - сказал он совершенно спокойно, - Я – Эрво Хелларович, знакомый вашей матери. Вы – Анатолий, верно?

- Ага, приятно очень, - ответствовал Анатолий, пожимая гостю руку. Поспешил на кухню. Мама расцеловала его и на вопрос «что это за кэгэбист?» ответила:

- Что ты, Анатольчик, это новый балетмейстер из Большого, балет танцует, талантливейший. Я ведь тебе о нем рассказывала.






автор фотографии - Rodney Smith