Сказ о силе и слабости

               
    Жил да был на белом свете удалой молодец, Сила-богатырь. Молод он был, не так давно  воинскую выучку прошел, а равных ему среди соратников уже не было – по силушке, умению, выносливости да отваге.

   Любого  дружинника в схватке рукопашной Сила на лопатки укладывал. Бычка годовалого на бегу, за рога поймав, останавливал. Чучело в железных доспехах одним ударом меча рассекал. Поднимал товарища на спину и три версты одним духом пробегал. Да еще и песни звонче всех пел, и плясал веселее, а на кудри его русые да лицо румяное не одна девица заглядывалась…

    И все шло хорошо, но вот однажды  княжеского воеводу, у коего под началом богатыри служили, в походе вражеская стрела сразила. Стал князь раздумывать, кого ему теперь воеводою назначить. И, по раздумии,  Силу-богатыря он этим званием обошел, а поставил над своим войском старшего его соратника. Был тот не так ловок, не так силен, зато умудрен годами, опытен в боях и рассудителен. Не таков, как бесшабашный Силушка, на десяток супостатов, бывало,  в одиночку наскакивавший….

   Огорчился молодой удалец, обиделся – ведь одного себя почитал он достойным быть над богатырями начальником. Недолго думая,  оседлал Сила своего коня и поскакал, куда глаза глядят. А на прощанье сказал товарищам:

-- Ухожу от князя другого господина себе искать. Хочу служить царю всех мудрейшему, высочайшему, величайшему – тому, кто  службу мою по достоинству ценить будет.

     Долго скитался Сила-богатырь, много городов и княжеств миновал, но нигде остаться не захотел. И попал он наконец в места лесные, дикие, безлюдные, где торная дорога под его конем тоненькой тропочкой обернулась.

   Вывела его та тропочка на солнечную поляну. Хорошо на поляне – птички над нею  щебечут, гудят шмели да пчелы, цветики лазоревые тихо головками качают. Среди травы некошеной стоит потемневший сруб колодезный да избушка-развалюшка глядит в два окошечка; сидит на завалинке монашенка и нитку с веретена в клубочек сматывает.

  Поклонился ей богатырь и говорит:

-- Здрава будь, матушка-черноризица. Дозволь мне из колодца воды испить, коня напоить.

  Встала монашенка, поклонилась чинно:
-- И ты будь здрав, Сила-богатырь. Не моя водица – Божья; пей  вволю да коня пои. Впереди на много верст чистого источника не встретишь.
 
   Натаскал Сила коню воды в выдолбленную дубовую колоду, что возле колодца лежала, и себе ковшом берестяным из ведра зачерпнул. Цедит  по глотку студеную воду, а сам украдкой на хозяйку поглядывает да дивится. То старицей она ему кажется, то девицей, а то и вовсе Божьим ангелом. Лик у нее  белый, будто прозрачный. Очи строгие, долу опущены. Брови ровными дугами, как на иконах пишут. Уста  бледные, персты тонкие. И боязно стало молодцу отчего-то, хоть никогда никого еще он в жизни своей не боялся.

   Осушил богатырь ковш, отдал его монахине  и говорит:
-- Вижу  я, матушка, что мудра ты и прозорлива – как бы иначе ты имя мое узнала? Сотвори же милость, расскажи, где живет царь всех мудрейший, величайший и высочайший. Хочу к нему на службу поступить.

  Отвечает та спокойно:
-- Верно, знаю я, как найти Царя всех мудрейшего, высочайшего, величайшего, и скакать далеко до него не надобно. Да только ты, Сила-богатырь, в слуги ему  не годишься.
   Охватил удальца молодой задор:

--  Это почему же?— спрашивает. – Я ли не силен, не ловок, не отважен? Не к лицу молодцу хвастаться, но поверь -- нет мне соперников во всем княжеском войске!

  Взглянула тут монашенка на него пристально, и будто всю душу до донца насквозь разглядела.

-- Да так ли это, Силушка? Я вот другое вижу—что слаб ты, неверен и труслив.  Не прогневайся на правдивое слово, но царю, о коем спрашиваешь, такие слуги не нужны.

   От досады кровь богатырю в лицо ударила.
-- Не ожидал я от тебя, матушка, такую нелепицу услыхать. С чего ты взяла, что слаб я, ответь мне!

-- А ты вспомни, как повстречал  три дня назад на дороге крестьянина с возом разбитым. Попросил он тебя пособить ему воз из ямы вытащить, да ты по слабости своей отказался…

-- Не богатырское это дело – телеги из грязи вытаскивать! Да и  мужик тот сам в своей беде виноват -- небось, заснул под солнышком, вот лошадь в канаву и своротила!

-- Да ежели б то первый случай был, когда  пожалел ты для ближнего силы своей богатырской… Значит, мало ее у тебя, коли на доброе дело не хватает!

  Почесал богатырь в затылке:
--Эк ты, матушка, мудрено рассудила!.. Ну а в чем неверен я, скажи? И когда трусливым оказался? Все товарищи знают—я в бою не подведу, в трудную минуту устою, раненого из-под стрел  на себе вынесу!

--В бою твердо стоять да раненых выручать—то долг твой воинский, и нет заслуги в том, чтоб его исполнить честно. А вспомни-ка лучше девицу Иринушку,  слободскую кружевницу, умницу да скромницу. Ты ведь на ней  жениться собирался. И что же? Улыбнулась тебе княжеская дочь – и ты за ней ухаживать пустился, а от  Иринушки с тех пор, как от огня, бегаешь. Что это, коли не трусость с неверностью?

   Скривился Сила, рукою махнул:
  --Вот уж, прямо, неверность…  Не обещал я ей ничего, а о чем она там думала да мечтала—не ведаю… А видеть ее не  боюсь я вовсе, просто бабьих слез не терплю…

  Сдвинула брови монашенка:
---Ой, кривишь ты душою, удалец, самому себе в немощи своей греховной признаться боишься! А ведь тому Царю, коему служить желаешь, все твои помыслы открыты будут…

  Рассердился тут Сила, ногою оземь топнул, да так, что вода в дубовой колоде ходуном заходила и конь от испуга уши прижал:

-- Раз так, не хочу я больше этого царя искать! Есть у меня и отвага, и умение – они богатыря везде прокормят. А воспитывать меня нечего, я уж не дите несмышленое!

   Вздохнула инокиня, головой покачала:
-- Что ж, доброго пути тебе, Сила, и Ангела-хранителя в дорогу. Три тропы отсюда ведут. Кто налево пойдет, тот сам царем станет. Кто направо пойдет – любого неприятеля одолеет. Кто прямо пойдет – прежние беды и печали позабудет, а новых вовек  не узнает. Да  еще запомни, удалец: если позади себя дурную славу оставил, то и впереди доброй не сыщешь…

   Вскочил Сила на коня, нагнулся, чтобы стремя  поправить, а когда выпрямился, не увидал больше  ни избушки, ни монахини; зато  тропинка, по которой он сюда прискакал, вдруг за колодцем натрое разделилась. Протер богатырь глаза, головою покачал и, недолго раздумывая, налево свернул. «Довольно, -- думает,-- я на своем веку послужил, пусть теперь другие мне послужат».

   Привела его та дорога к широкой реке. Вольно катятся по реке  высокие волны, отливают червонным золотом, легкой пеной золотистой кудрявятся. Подивился такому чуду Сила и коня своего в воду направил – ведь тропа на берегу закончилась.

   Выбрался на другой берег могучий конь  – и вдруг, откуда ни возьмись, пал на левое плечо молодцу  грозный орел в золотом оперении. Когтями загнутыми в кольчугу вцепился, крылья распустил, заклекотал человечьим голосом:

-- Наконец-то мой ты, Сила-богатырь! Никогда с тобою теперь не расстанусь!

  Двинул Сила плечом – не может орла стряхнуть; захотел его правой рукою схватить – рука не поднимается. Рассердился молодец:

-- Кто ты? Откуда на мою голову взялся?
    
-- Как же не узнал ты меня?- с насмешкой орел отвечает. — Я ведь гордыня твоя, Силушка. Давненько ты меня лелеешь, похвальбой да тщеславием вскармливаешь, а сегодня и воочию увидал… Ты не бойся меня, не смущайся. Славно мы с тобой теперь заживем, всласть поцарствуем!

   Делать нечего; поскакал Сила дальше. Вскоре перед ним городские стены поднялись, а из-за них народ высыпал. Увидали люди богатыря на коне, с золотым орлом на плече, и на колени перед ним пали.

-- Наконец-то, -- кричат, -- встретили мы царя своего долгожданного! Правь нашим царством, удалец-богатырь, во всем тебя слушаться будем!

   Так стал Сила царем. На первых порах трудно ему было к новой жизни привыкать. Бывало, в походе ляжет он в поле на травушку зеленую, под голову седло подложит и спит себе, как убитый. А во дворце, на перинах лебяжьих да под одеялом атласным, собольим мехом подбитым, до утра ворочается, заснуть не может. Раньше с товарищами на трапезе ел он богатырскую еду – щи да кашу, да нахваливал. А теперь сидит один за столом, тонкими яствами уставленным, и кусок ему в горло нейдет.

   Долго смущался Сила, когда слуги его одевали, обували, по пятам за ним ходили, ничего самому делать не давали. Топнет, прикрикнет  в сердцах, да  всех и разгонит. А золотой орел тут как тут:

-- Как же, Сила, царю без слуг обойтись? Вспомни – ты же хотел, чтобы тебе другие служили!

   Придут, бывало, на царский совет спорщики,  попросят рассудить их, а богатырь в законах не силен – как раз и запутается. Советники его боятся: слушают,  да только головами кивают – никто дельного слова не скажет. Осерчает Сила, прикрикнет – тут же кланяться начинают:

-- Прости,- говорят, -- надежа-государь! Как ты рассудишь, так и правильно!
  И орел в левое ухо шипит:

--  Ты же царь, в твоей руке и суд, и правда; о чем тебе заботиться? Скорее дела заканчивай, а то обед простынет!

   Надоест Силушке в палатах сиднем сидеть, выйдет он к своим дружинникам размяться в схватке рукопашной – только все богатыри, как один, ему поддаются, от первого удара снопами на землю  валятся. А орел знай свое твердит:

-- И охота тебе с ними возиться! И без того сильнее тебя никого на свете нет! Твое теперь дело царское -- не сражаться, а командовать!

   Мало-помалу привык Сила к лести, к угодничеству. Сам поверил, что всех важнее он, всех разумнее, а что сильнее – то и раньше знал. Разленился богатырь, разнежился, потерял былую сноровку. Ест, да спит, да на охоту ездит. А на охоте егеря ему под самые стрелы зверье подгоняют…

   Долго ли, коротко ли Сила царствовал, а только грянула вдруг над его уделом беда. Пошел на него войною соседний царь. Налетели тучей вражеские войска, пустились деревни жечь, города разорять, людей в полон угонять.

   Собрал Сила свое войско и повел его на неприятеля. Скачет он впереди конницы, а орел сипит ему на ухо:

-- Ну, с напастью этой мы легко управимся! С твоею-то силою, с твоей мудростью да умением бояться нечего!

   Командует Силушка опрометчиво, воевод своих не слушает. Налетела его конница на вражеское войско, да не устояла. Противник хитрее оказался – в лесочке засаду устроил, сзади внезапно напал. Раскидали враги дружинников, самого Силу-царя от войска оторвали, со всех сторон окружили. Рубится богатырь, от неприятеля отбивается, а сам все слабеет и слабеет. Выпал вдруг меч у него из рук, и в глазах потемнело…

   Очнулся Сила уже к ночи. Лежит он в чистом поле под конем убитым среди дружины своей порубленной, шлем на голове рассечен, меч сломанный рядом валяется. И орел золотой куда-то пропал…

   Встал Сила на ноги и побрел, пошатываясь, куда глаза глядят. Тяжело у него на сердце, душит его горькая обида, гнев ярый очи застилает. Не о том думает, что сам свое войско под удар подставил, а о том, как врагам отомстить да царство себе вернуть.

   Долго блуждал богатырь по полям, по лесам и не заметил, как снова на распутье трех дорог оказался. Припомнил, что монахиня ему говорила, и, не раздумывая, по правой тропе не то что пошел – бегом побежал.

   Вскоре  добрался он до быстрой реки, в смущении на берегу остановился. Бегут по  реке красные волны, злыми кровавыми бурунами вскипают. Зажмурился молодец, чтобы страшной той воды не видать, бросился в реку и поплыл. А как вышел на другой берег, показалось ему, что на груди у него, где сердце бьется, зашевелилось что-то, будто рыбка ненароком под рубашкой запуталась.

   Запустил Сила руку за пазуху и вынул оттуда маленькую алую змейку. Отшвырнул ее от себя поспешно, а змейка, о землю ударившись, вдруг расти стала и обернулась  крылатым змеем в медно-красной чешуе. Бьет страшилище хвостом колючим, из пасти дым с огнем выпускает, когтищами аршинными землю роет.

  Схватился богатырь за ножны, а змей ревет:
-- Наконец-то я с тобою, Сила, встретился! Породили меня гнев твой со злобою, и гордыня твоя – мне родная сестра! Я не враг тебе, а верный помощник, и помогу отомстить  тем, кто тебя царства лишил. Садись ко мне на спину, полетим  неприятеля разорять!

  Забрался Сила к чудовищу на спину. Развернул змей перепончатые крылья и полетел над лесами, над горами в соседнее царство.

   Напали они первым делом на дворец, где как раз в это время царь победу свою праздновал. Дохнул змей  раз, другой, и  тут же запылали палаты бревенчатые. Выбежали во двор дружинники, замахали мечами и копьями, да змей  с ними быстро расправился – кого огнем пожег, кого когтями похватал, по округе раскидал. А когда царь из горящего дворца выскочил, разинуло чудище пасть и  целиком  его проглотило.

   Радуется Сила, змея на врагов науськивает:

-- Так их! Держи, хватай! – покрикивает. А страшилище на глазах растет, раздувается, наливается злобой и яростью. Покружив над пожарищем, полетел красный змей над городскими слободками, принялся избы жечь да людей хватать. Выбегают из домов мастеровые – кузнецы, сапожники, гончары да плотники, бабы с ребятишками плачут, коровы мычат, куры да гуси мечутся … Никого не щадит чудовище.

   Опомнился тут Сила, закричал:

-- Эй, довольно, отомстили уже! Хватит!

  Только не слушает змей богатыря – да и как услышать, если теперь хозяин перед ним, что воробей перед горою? Ревет  чудище  победно, крыльями пожар раздувает, и приходится молодцу  изо всех сил за чешуйчатую шею цепляться, чтоб  не упасть да не разбиться.

   Только тут понял богатырь, какое зло на волю выпустил. Жаль ему людей, ни в чем не повинных, а как помочь им, не ведает. Заплакал он от бессилия горькими слезами.
Задымились те слезы на медной змеевой чешуе, насквозь ее прожгли.  Взвыло   чудище отчаянно,  заметалось и вдруг с шумом огненными искрами в воздухе рассыпалось.

   Грянулся молодец оземь, сознание потерял. А когда очнулся, снова перед собою три дороги увидел.

   Впервые остановился на распутье Силушка, стал раздумывать – уж не вернуться ли? Но стыдно тут ему показалось ни с чем домой воротиться, товарищам в глаза взглянуть. Захотелось богатырю легкой жизни вкусить, все беды да печали навеки позабыть. И отправился он по той тропе, что прямо вперед вела, беззаботное житье сулила.

   Оказался снова молодец на речном берегу. Тиха, спокойна водная гладь, черная вода стоит, как зеркало, свинцовым тусклым блеском  отливает. Набрал Сила в грудь воздуха и в темные воды опустился.

   Пока плыл он через реку, покинули его сердце  и горе, и заботы. Ушли тревоги и волнения. Не осталось у Силы ни чувств, ни желаний, и позабыл он все, что с ним за жизнь приключилось – и худое, и доброе.

   Вышел богатырь на песчаный берег, а что дальше делать – не ведает. Некуда ему больше стремиться и незачем. Одного хочется — заснуть и крепко спать, так, чтобы снов не видать.

   Улегся Сила на песок и заснул. А как заснул – тут же серой каменной глыбою обернулся.

   Лежит огромный валун на речном берегу, будто тысячу лет тут пролежал. Оброс мхом зеленым да бурым лишайником. Волны речные ему бок лениво лижут. Прыткие ящерки на нем под солнышком греются. Мышка под ним норку вырыла, мышат вывела…  Ничего не чувствует Сила. Спит себе каменным сном,  ни горя, ни забот не знает, но и не живет вовсе…

   Тут и конец был бы доброму молодцу, да, на счастье,  прилетела по весне  на тот берег маленькая птичка-малиновка. Села на камень и завела свою немудреную песенку. Услыхал ее голосок спящий богатырь, и приснилась тут ему родимая сторонка. Как поет соловей на раскидистой иве, по которой Сила столько раз мальчонкой взбирался, чтобы за рекой  княжеский терем разглядеть. Как матушка его старенькая с коромыслом к ручью спускается -- еле плетется, бедная, а помочь-то ей некому.  Как богатыри-товарищи дозором городские стены  объезжают, между собою говорят да его, Силу, вспоминают. Как девица Иринушка в белом платочке возле церкви голубей кормит  и слезинки с зернышками вперемешку на землю роняет…

  И так жалко стало Силе своей жизни загубленной, так захотелось былое воротить, что вырвался у него из самой глубины сердца тяжкий покаянный вздох. Треснул тут валун, на куски рассыпался, и обратился снова камень добрым молодцем.

   Разогнул Сила спину, глаза протер, огляделся – и ничего понять не может. Уж не стоит он на берегу черной реки, а сидит верхом на своем коне перед избушкой-развалюшкой; монашенка по-прежнему нитку с веретенца сматывает, и даже клубочек в руках у нее каким был, таким и остался – больше не сделался.

   Соскочил тут с коня богатырь, в ноги монахине поклонился:

-- Спаси Бог тебя, матушка, за то, что меня, глупого, вразумила! Сам я теперь вижу, что недостоин не только Мудрейшему, Высочайшему, Величайшему  служить, но даже и товарищам своим другом называться! Скажи мне скорее, кто ты – чтобы знал я, кого добрым словом всю жизнь поминать! Ведь сдается мне, будто знал я тебя когда-то, да позабыл…

  Улыбнулась монашенка и отвечает:

-- Потому раньше не узнал ты меня, Сила, что зачерствело твое сердце, иссохло, корою гордости и самолюбия обросло. Вот и  голос мой долго тебе не слышен был. Я ведь совесть твоя, Богом данная! Коль не захочешь снова каменным стать, я и впредь тебе советами помогать буду. А Царю всех мудрейшему, высочайшему, величайшему ты и на своем старом месте послужишь, только всегда верен да честен  оставайся – и в большом, и в малом…

   На том странствия богатыря и закончились. Вернулся он в родной город, князю повинился, что самовольно место свое оставил, у товарищей прощения попросил, перед Иринушкой покаялся. Обошелся князь с ним милостиво, разрешил в дружину вернуться. Соратники обиды не попомнили, а со временем и  полюбили Силу, ибо скромен стал молодец и приветлив, не в пример прежнему. С  девицей же  Ириной обвенчались они и всю жизнь в согласии вместе прожили, семерых сыновей-удальцов вырастили -- отцу на воинской службе достойную смену. Никому никогда Сила о своих странствиях не рассказывал, только Бога за милость Его благодарить не уставал – Царя всех мудрейшего, высочайшего, величайшего, коему все помыслы наши всегда открыты.