Список. Питер Хантер

Аннотация: Со свойственной ему тщательной проработкой деталей, современный английский писатель Питер Хантер повествует о последних днях жизни старого вояки, волю которого сломили не только болезнь, но и те изменения в мире вокруг него, которые он отказывается принять. (Отрывок из триллера Питера Хантера «… смерть эротомана…» (… death of an Eroticist… by Peter Hunter). Литературный перевод с английского языка. Примечания и < *** > переводчика.)

Список   
Питер Хантер

    Теперь он был уже законченным алкоголиком…

    Эта мысль позабавила Сэма Филдса, пропускающего свою восьмую или девятую за этот вечер порцию водки – на самом деле, он уже давно потерял им счёт. Но это было совершенно неважно. Единственное, в чём он был абсолютно уверен, так это то, что умрёт не от алкогольного отравления.

    Обшарпанная квартирка была сносной – на взгляд, замутнённый акоголем. Дом? Едва ли – просто место, где можно поспать, ну и перекусить и держать приобретённые за эти годы жалкие пожитки.

    Сюда не пригласишь друзей, в эту нору с окнами, выходящими на Эндлес Стрит [ 1 ] в старинном кафедральном городе Солсбери. [ 2 ] Не из тех домов, за которыми следят, на которые тратят деньги и куда стремятся вернутся.

    И уж конечно – не в таком бы месте умереть…

    Благодарение Христу за алкоголь – от него становится чуть-чуть легче, уж лучше он, чем обычные болеутоляющие.

    В каком месте хотелось бы умереть?

    Каким могло бы быть последнее пристанище, достойное старого солдата вроде Сэма Филдса? Только не раковый корпус в той новой больнице, что построена в Одстоке [ 3 ] на окраине города. Только бы не в какой-нибудь чёртовой больнице. Чтобы не было вокруг него возни, чтобы не тыкали уколами, не осматривали. Он уже всё это прошёл – на протяжении почти двух чёртовых лет.

    Толку-то…

    Он уже ощущал начало угасания – чувствовал как в душу наползает тьма, вытесняя остатки света из его жизни. И от того, что ему не с кем поговорить, не было легче – не с кем поделиться, может даже получить хоть мало-мальскую поддержку. Вот это в армии было лучше всего – там всегда были товарищи, с кем можно поделиться.

    На гражданке – всем на всё наплевать…

    Ещё одна водка – неразбавленная – скорее не спиртное, а ракетное топливо, чтобы наподдать его гниющему заживо телу и вытолкнуть его на орбиту бесцветного мнимого благополучия.

    Почему он согласился?

    Месяцы операций и химиотерапии, затем унизительные манипуляции в палатах интенсивной терапии, пустые обещания, периоды надежды – и всё оказалось абсолютно бесполезно…

    За шесть-семь часов, прошедших с момента выписки из больницы, он, должно быть, побывал во всех пабах в центре Солсбери.

    Смахивает на рекорд? Последний на сегодня обход пабов «по-пластунски» в исполнении Сэма Филдса? Сержанта Сэма Филдса, если обратиться к нему по званию – что ж, вполне возможно, что его жизнь всё же не была полным провалом.

    Он знал и лучшие времена, когда был полон сил и энергии, и жизнь била ключом. В те дни в алкоголе не было нужды. Только не в десантуре: [ 4 ] нервное возбуждение, кайф от адреналина во время боевых действий – большего ему тогда и не требовалось.

    Блеснуло серебро лезвия, в замедленном вращении рассекающего столб солнечного света, падающего из окна. Последние пол-оборота – и острый, как игла, кончик с приятным стуком вошёл на дюйм [ 5 ] в бледную древесину вагонки, прикреплённой к двери – повисшее лезвие ещё некоторое время дрожало, потом застыло неподвижно.

    Скорость и угол, под которым нож был брошен с левой руки, были рассчитаны идеально – рукоятью вперёд, точно в «сердце» силуэта, нарисованного на деревянной доске.

    С едва заметной довольной улыбкой на лице, Сэм отмерил шагами расстояние в семь футов [ 6 ] до мишени, чтобы забрать метательный снаряд и повторить бросок чуть ли не в пятидесятый раз. Таким образом он расслаблялся – и одновременно размышлял: своего рода личная йога, привычка, которую он приобрёл во Вьетнаме, когда был прикомандирован к солдатне США.

    Пару минут назад, в поисках стакана почище, он мельком увидел своё лицо в зеркале. Неужели это его лицо? Конечно, чьё же ещё, но даже родная мать не узнала бы его.

    Впалые щёки, которые раньше были хоть отнюдь не мягкими, но полными и со здоровым румянцем; изрядно отросшая щетина скрывала складки, идущие вниз от уголков губ – знак отчаяния; плотно сжатые тонкие губы в ужасной гримасе, которая своей мрачностью могла бы посрамить и голый череп – что это было: признаки то ли болезни, то ли старости, то ли предельной усталости, вызванной тем, что он утратил волю к жизни в мире, лишённом хоть каких-то моральных ориентиров?

    Теперь его изборождённое глубокими морщинами лицо чем-то смахивало на карту железных дорог XIX века; а глаза – когда-то чрезвычайно привлекательные: взгляд этих серо-голубых глаз буквально пронизывал, отыскивая в других слабые места. Было время, когда эти бесстрашные глаза возбуждали женщин и приводили в смятение мужчин, но теперь они превратились в глубокие тёмные щёлки, расщелины, над которыми, как скала, нависал покатый лоб, весь в складках морщин. Сейчас он выглядел лет на двадцать старше – преждевременное старение наступило стремительно.

    – Спасибо тебе, государственная система здравоохранения… Спасибо за то, что так быстро превратила меня в старика, – пробормотал он, глядя в овальное зеркало, а потом сорвал его со стены и разбил вдребезги на тысячи мельчайших осколков, рассыпавшихся вокруг мусорного бачка.

    – Больше никаких чёртовых зеркал…

    Эти < *** > врачи – одна пустая трата времени, чёрт бы их побрал.

    Все эти долгие месяцы он мог бы прожить в своё удовольствие – пьяный и счастливый весь свой последний марш-бросок в небытие. Почему медики кормили его бесконечными ложными надеждами? Почему бы им было не убраться и не найти себе другого подопытного кролика? С самого начала он догадывался о правде, понимал неизбежность этого – с того момента, как начались постоянные боли в кишках.

    Почему он упивался их словами, увлекался их оптимизмом?

    Оглушив себя сочетанием алкоголя и сильных анальгетиков, он чувствовал сонливость. Достал из-под матраса большой полуавтоматический пистолет – кольт .44 калибра «магнум». Проверил содержимое магазина, потом ласково погладил стёртую воронёную поверхность тяжёлого оружия. Ясное дело, он не был зарегистрирован – этот небольшой презЕнт, [ 7 ] сувенир на память, пожертвованный ему посмертно аргентинским солдатом, ещё совсем юнцом, которого он неофициально казнил на склонах над Порт-Стэнли. [ 8 ]

    Он продолжал ласкать «пушку» – воспоминания о войне за Фолклендские острова [ 9 ] действовали на него не менее стимулирующе, чем тепло от водки. Это была чертовски хорошая война – главное событие в его жизни. Годы тренировок завершились, наконец, кульминацией, когда у него появилась возможность применить всё на деле.

    То, что происходило потом, казалось таким банальным…

    Пожалуй, подумал он, было бы лучше ему тогда там и умереть – быть убитым в момент, когда страх и волнение подстегнули выброс адреналина. Это было бы лучше, чем то будущее, которое его ожидает…

    Будущее?

    Звучит странно после всего, что произошло за день. Что там сказал консультант? Самое большее, три месяца, г-н Филдс. Простите – мы сделали всё, что в наших силах…

    Три месяца, ещё три паршивых вонючих месяца, каких-нибудь девяносто восходов и закатов. Две тысячи часов бессонницы; дышать, есть, пить – и думать о неизбежной вечной тьме. Боль будет становиться всё сильнее, а тело – всё слабее с каждой минутой, пока то, что когда-то было его внутренностями, разъедает рак. Каждое новое утро – проклятие рассвету, вместо подъёма флага. Лечь на Фолклендах было бы гораздо лучше – скажем, от осколка мины или шальной пули.

    Не то, чтобы он не был готов к этому. В глубине души все эти последние два года он всё знал, знал, что его ожидает. Тогда, что изменилось сегодня? Момент истины. Услышать это от специалиста – в чине офицера – услышать официальный вердикт?

    Как бы там ни было, два года боли, операций, дискомфорта – достаточно, чтобы подготовить себя психологически, чтобы начать выполнение единственной оставшейся у него цели. Долгими часами он размышлял и планировал, мысленно проигрывал, как ему реагировать, что делать.

    Что делать, если вам осталось жить, в лучшем случае, месяца три?

    Протянув руку к полке, на которой стояло несколько книг, он достал зажатый между двумя его любимыми триллерами – «Время орла» [ 10 ] и «Время паука» [ 11 ] – лист белой бумаги. Он резко выделялся на фоне закопчённых от курения выцветших обоев и облезлой краски комнаты.

    На скольких ещё ему хватит времени – от силы на двоих? С левой стороны листа были аккуратно написаны в столбик пять имён.

    Два первых были отмечены галочкой – знак, что дело сделано. Его палец педантично остановился на третьем имени. Рядом с ним не было галочки. Он прочитал вслух, как будто пробуя слова на вкус: Джон Беллингем, генеральный директор «Уэссекс Фэбрик Индастриз». [ 12 ]

    Он взял пистолет и проверил магазин. Потом снова погладил пистолет, как гладят домашнего любимца, резким движением оттянул затвор и с громким щелчком взвёл курок.

    Очередной спазм из глубин его гниющего кишечника, и его лицо исказилось в ужасной гротескной гримасе. Подняв свой большой кольт двумя руками – захват профессионала, он прицелился в выцветшую фотографию матери, стоявшую на полке. Черты лица скрылись в сигаретном дыму, фокус стал размытым.

    Без спешки он прицелился в узкое пространство между глаз. Изображение расплылось, стало нечётким. Теперь это было лицо не его матери, а Беллингема.

    Он задавался вопросом, почему так много народу не могли понять такого рода «безумия» – мотивы тех, кто совершает злодеяния, такие как массовые расстрелы – массовое убийство, всякое такое.

    Что касается Сэма, то он прекрасно всё понимал: странно было, что это не стало самым обычным явлением.

    Он нажал на спусковой крючок…

    Тишина – затем резкий щелчок бойка, ударившего в пустой приёмник…

    – Да, – подумал он, – это был единственный, единственный возможный для него, выход. С двумя покончено – теперь очередь Беллингема. Как знать, может быть, и на второго ещё хватит времени? Чего ради ему, Сэму Филдсу, умирать в одиночку?

    Забрать с собой ещё нескольких из этих ублюдков, а если повезёт, то и самому лечь по ходу дела.

    Всё лучше, чем в этой убогой норе или на стерильной больничной койке.

    Гораздо лучше…

    Лучше, чем ожидать, когда эта страшная буква «Р» [ 13 ] погасит свет…

***

    Пугливый зверёк остановился – прекратил жевать, его тельце мгновенно замерло. Он сидел выпрямив спинку, двигались только уши – каждое медленно описывало полукруг, в разные стороны, независимо друг от друга, как два сканера радара. А его большие глаза – влажные, как будто наполненные жидкостью, отражали свет.

    Настороже, все чувства обострены, нацелены на возможную опасность…

    Над высоким папоротником, растущим вокруг крошечной полянки, на которой зверёк и его собратья состригли траву так низко, что она стала похожа на пышный дёрн, показалась чья-то голова. Чувства человека, его нос и вкусовые рецепторы наслаждались воздухом, теперь уже свежим и ароматным, с тем еле уловимым кисловатым запахом, который ещё долго держится после прошедшего ливня.

    Зверёк инстинктивно напрягся, приготовился к прыжку – задние ноги согнулись, чтобы вытолкнуть его под защиту растущей поблизости ежевики. Большие глаза, предназначенные для сумерек и полумрака, медленнее, чем его слух, могли обнаружить опасность. Короткий скачок – дюймов на восемнадцать [ 14 ] – затем он снова присел в ожидании угрозы отовсюду.

    Не зная, в какую сторону безопаснее убегать…

    Брошенная с расстояния пятнадцати-шестнадцати ярдов [ 15 ] буковая палка, длиной дюймов шестнадцать [ 16 ] и толщиной с запястье метателя, прокрутившись в воздухе, не долетела до кролика всего на длину ладони.

    Он выругался: не плохой был бросок, но за те пару секунд, что тяжёлая палка летела, зверёк немного сместился – чуть не попал, но «чуть» – не считается. Он подумал, что его попадания брошенной палкой составляли, от силы, один-два из десяти.

    Зверёк не стал дожидаться следующей попытки – большими скачками бросился к своему убежищу в близлежащих зарослях ежевики. Он не увидел и не услышал, да вряд ли даже и почувствовал, чтО его убило – когда, испугавшись, он пересёк ярдов двенадцать [ 17 ] по выстреженному дёрну и уже нёсся по тропинке, ведущей к норе – и вдруг полетел вперёд.

    Когда трёхфунтовое [ 18 ] животное на скорости пятнадцати миль [ 19 ] в час резко останавливается, попав головой в проволочную петлю, возможен только один исход – сальто из-за внезапной остановки увесистого тела и мгновенный перелом напрочь его спинного хребта.

    Чуть ниже черепа…

    Освобождая жирного кролика из петли, мужчина хмыкнул с простодушным удовлетворением. Любители думают, что такие ловушки душат, но только никуда не годный охотник допустит такое.

    Силки на кроликов устанавливаются именно там, куда в испуге убегает зверёк. Его голова попадает в силок, палочка, растягивающая петлю на ширину в три дюйма, [ 20 ] выскакивает, петля затягивается – и при внезапной остановке, под собственным весом самого животного ломается его шея.

    Охотник и сам не отказался бы от такой внезапной и чистой смерти.

    Он довольно улыбался: этот трюк срабатывал уже множество раз – расчётливо поставленный силок мог компенсировать нередкий промах после броска палки, когда животное убегает в панике.

    Отработанным движением, надавив большим и указательным пальцем, он провёл по животу зверька от нижней части грудной клетки к хвосту. После одного-двух движений на густой дёрн тонкой струйкой полилась моча. Убедившись, что внутри не осталось больше мочи, которая может испортить мясо, он поочерёдно клал лапки животного на подходящий обрубок бревна и отрубал их ножом с тяжёлым клинком.

    Сделав надрез вокруг шеи, он пальцами отделил плёнку между кожей и плотью, и в считанные секунды освежевал тушку, сняв с неё шкурку. Ещё неостывшая, выделяющая испарения, покрытая мехом кожа легко отделилась от мяса. Шкурка держалась только на ножках – с них её надо было снимать особенно осторожно, чтобы не порвать острыми краями обрубленной кости.

    Взяв клинок, он разрезал живот кролика от грудной клетки до хвоста, стараясь не вдыхать вонь из кишечника животного, затем извлёк внутренности и осторожно отделил печень, сердце и почки.

    Обстрогал ветку орешника – получился отличный вертел – насадил на него кусочки мяса и стал жарить на костерке шашлык из кролика. Через полчаса он будет готов: вдохнув запах жареного мяса, почувствовал голод – и это было так необычно в его состоянии. Сняв кору с веточки потоньше, изготовил шампур для сердца, печени и двух маленьких почек. Вкус у них – несравненный…

    Быстро сгущающиеся сумерки скрывали дым от его костерка, да он и не видел никаких признаков присутствия егеря в этом уголке усадьбы. Чувствуя себя в полной безопасности, он съел только половину кролика – всё, что его желудок принимал в эти дни.

    Остальное утром пойдёт на завтрак.

    Подняв бинокль, он снова встал на пост – наблюдать, шпионить за Элтон Холлом, загородной резиденцией Джона Беллингема.

    Хоть на какое-то время он смог отвлечься от раковой боли в кишечнике…

***

    Сэм проклинал рассвет – последнее время каждое утро для него начиналось с этого.

    Становилось всё светлее, мир вокруг снова был полон энергии и жизни, а его эта бьющая ключом жизненная сила только возмущала, единственным желанием было погрузиться в свою личную вечную тьму, чтобы избавиться от чувства беспомощности, когда всё труднее становилось выживать.

    Каждый новый рассвет воспринимался им как предательство – и он проклинал отказ смерти покончить с ним и в эту ночь…

    Теперь боль была очень сильной. А у него не осталось ни обезболивающего, ни его старого друга Алкоголя, чтобы вырвать зубы смерти, притупить её агрессию. После очередного такого предательства, он обрушивал оскорбления на головы всех богов судьбы, хотя он и не знал их имён.

    С каждым днём настоящий сон наступал всё реже: мешала боль. Он глушил её средством, который извлекал из самого обычного растущего на берегу дерева.

    Неоднократно… Сэм восставал против этих богов, проклинал их, осыпал всякими ругательствами как последних ублюдков, бросал им вызов, призывая показать свою власть – и вышибить из него жизнь. Ни один не поднял перчатку, не принял его вызов – то ли из-за садизма, то ли в наказание или просто не могли – этого ему, скорее всего, не дано узнать. И никакая молния его не  ударила. В настоящее время только обитатели полей и лесов: кролики, вороны, изредка – олень или белка были поблизости и могли ощутить его боль и услышать его крики.

    С каждым днём с наступлением рассвета страдания становились всё невыносимее; утро неспешно вступало в свои права, а ему становилось всё хуже и хуже: изо рта, в коричневых пятнах от наркотического настоя, которым он себя постоянно одурманивал, чтобы заглушить муки, шёл неприятный запах. Ближе к ночи его как будто немного отпускало, без сомнения, это была надежда на то, что это будет его последняя ночь.

    Частенько он гладил и даже целовал ствол своего автоматического кольта – в ночные часы, когда его одиночество скрашивало уханье совы или шорох крадущейся лисицы. Бывало, сняв пистолет с предохранителя, он вставлял дуло в рот. Ощутив на языке привкус смазки и стали, смешанный с уже знакомым привкусом страха, когда слюна как будто отдавала медью, он слегка потирал изгиб спускового крючка подушечкой большого пальца.

    Последний минет, подумал он… а потом…

    Давления всего в два фунта [ 21 ] на этот плоский стальной рычажок достаточно, чтобы его мир разлетелся в раскалённом добела взрыве, сокрушающем плоть и ткань мозга.

    Последний оргазм или просто мучительная боль?..

    Кто из живых мог, действительно, это знать? Может быть, уход окажется даже лучше, чем приход в этот мир?..

    Его увлекала идея такого драматического исхода, но каждый раз он отступал в последний момент, не решаясь совершить непоправимое. И каждый раз осознавал: одно едва заметное неверное нажатие на этот стальной рычажок будет означать билет в один конец.

    Ну конечно же, если бы боги действительно существовали – хоть один из них, наверняка, уже вступил бы в его игру?

    Наступала очередная долгая болезненная ночь, чтобы мучить и терзать Сэма Филдса…

    Возможно, больше ему не придётся проклинать рассвет, если следующий рассвет для него не наступит. Каждый раз, когда он так играл с пистолетом, искушение становилось всё сильнее и сильнее – он ли это, тот, что никогда не сомневался: если кто и выживет, то именно он?

    Он понял, что смерть всех превращала в обманщиков…

    Давно прошли те времена, когда он причинял боль другим людям, но редко испытывал её сам. Только чужие, кого он считал ниже себя, кричали от боли, умоляя своих богов послать им смерть как избавление. Тогда он презирал их за слабость. Вот и он жаждал того же самого, но какие-то укоренившиеся в нём представления, возможно, исконный инстинкт самосохранения, не давали ему покончить с собой.

    Теперь он только изредка шпионил за усадьбой Беллингема. Каждый день ему приходилось напомнать себе о своей цели: он здесь, чтобы убить человека. Ощутить кисло-сладкий вкус мести – блюдо, которое он предпочитал холодным. Но с каждым днём стимул становился слабее – всё более немощное тело утрачивало и силу духа.

    Пожалуй, ему стоило остаться в городе Солсбери – и спиться до смерти. Неплохая шутка, он скривился в усмешке…

    Большую часть времени он теперь проводил лёжа в устроенном им укрытии, потягивая обезболивающий настой < *** >. Он соорудил шатёр наподобие цыганского – из наклонённых друг к другу шестов из орешника, накрытых толстым слоем зелёных сосновых лап. Он был очень осторожен и построил его в укромном безлюдном месте в центре густых посадок деревьев ели, достигших среднего возраста.

    Шатёр неплохо защищал от ветра, почти не пропускал дождь и был хорошо замаскирован. Было маловероятно, чтобы его тут обнаружили, а тысячи растущих вокруг сосен загораживали шатёр от сильного ветра.

    Его импровизированное укрытие было удобно, можно было даже жечь маленький, почти бездымный костёр из давно отмерших и высохших за многие годы прутьев. Крайне маловероятно, чтобы его обнаружили. Сосновых веток вокруг было в изобилии – ещё одна причина не покидать это логово, но воду приходилось носить из ручья в полумиле [ 22 ] отсюда. Делать вылазки ему надо было, главным образом, чтобы пополнить запасы обезболивающего – из-за рака у него не было аппетита, и его походы, чтобы поставить ловушку или собрать добычу, были нечастыми.

    Время от времени он наведывался в усадьбу Беллингема в трёх милях [ 23 ] отсюда, а самые далёкие вылазки делал, чтобы собрать материал для настойки. Он старался никогда не возвращаться на одно и то же место, чтобы надрезы, которые он оставлял на деревьях, не вызвали подозрений, если их случайно заметят.

    К этому времени он уже пристрастился к своему лекарству. Вкус, на самом деле, был отвратительный, едкий, как кислота, после него оставались неприятное горькое послевкусие и сухость во рту и горле. Но это помогало выжить. Без него к этому времени он уже вернулся бы в Солсбери, чтобы спиться до смерти.

    Полулёжа в сумраке под соснами, он удивлялся, как хорошо действует это снадобье. Когда-то давно, на курсах выживания, им подробно всё объяснили.

< *** >

    Сэму требовалось так много этого снадобья, что, находясь на своей стоянке, он был непрерывно занят его изготовлением. Как только содержимое в бидоне было готово, он процеживал его через чистый носовой платок в двухлитровую пластиковую бутылку. И тут же приступал к изготовлению следующей порции. Запах настойки был гораздо приятнее, чем вкус – чуть сладковатый травянистый запах, гармонирующий с сосновым ароматом леса вокруг него.

    Можно было поклясться, что и  насекомых он отгонял…

    У Сэма было достаточно времени на размышления и воспоминания. Он запутался: как специалист по выживанию, он не мог примириться с неизбежностью собственной смерти, но боль заставляла ждать её как желанное избавление. Кроме того, у него было странное ощущение, что и миру вокруг, тому самому миру, который когда-то приносил ему столько удовольствий, как и ему, пришёл конец.

    У него уже давно вызывали возмущение жадность, лицемерие – культ денег как единственного реального бога, пренебрежение к традиционным ценностям, которые всегда были опорой для него и его единомышленников.

    Может быть, смерть исправит это, очистит его что ли, может быть, перенесёт его к разбрасывающему искры костру на небесах, где он сможет согреться в компании товарищей – людей одной с ним породы, с которыми можно поделиться рассказами и воспоминаниями о временах, знавших, что такое честь. Всякий раз, когда боль немного утихала, воображение переносило его в это место.

    Где старые воины могли бы наслаждаться обретённым, наконец, вечным миром.

    С другими такими же бродягами…

    Сержант Сэм Филдс не был Последним Воином, он это прекрасно понимал, но он считал себя одним из последних представителей этой породы. Его вид быстро исчезает, утопая в сумасшедшем электронном мире мигающих огней и мерцающих экранов – мире, где компьютеры контролируют всё… возможно, в конечном счёте, даже то, во что люди верят?

    В воображении ему представлялось, что больше не осталось места для личных решений или творчества. Всё размечается заранее, планируется, инициатива и оригинальность вытесняются – возможно, даже лидерство. Война с пульта дистанционного управления – гигантская компьютерная игра, в которой больше нет роли героя, за ненадобностью…

    Мир, безумно жаждущий самоуничтожения.

    Он был бы далёк от него…

    А сейчас у него впереди ещё несколько ночных часов под шорох тёмной хвои на ветру. Сэм привычно глотнул своё < *** > снадобье. И ему показалось, что за отвратительным острым горьковато-кислым вкусом скрывается аромат призрачной вечной ночи.

    Ночи, освещаемой только костром, вокруг которого греются его старые товарищи – в ожидании, когда к ним присоединится и он…

***

    Недавно нанятый Беллингемом личный телохранитель испытывал какое-то беспокойство: ему казалось, что за ним следят. Военный в отставке, несколько лет он провёл в Кении в качестве профессионального охотника. Теперь, вернувшись в Британию, нанимался только на достаточно интересную и рискованную работу, где могут пригодиться его навыки. Он редко пользовался своим настоящим именем – многочисленным знакомым был известен как Трэкер. [ 24 ]

    Внимательно и медленно рассматривая деревья, растения и почву у узкого ручья в поисках каких-нибудь необычных признаков, он обнаружил свежую грязь на малолюдной тропе, ведущей к броду. Этой тропой в основном пользовались при верховой езде, и она была всегда мягкой и влажной. Среди отпечатков копыт, оставленных наездниками вчера, были и свежие следы, появившиеся ночью или рано утром: похожие на канавки отпечатки копыт лани и следы любимицы Трэкера лисы, но особенно бросались в глаза отпечатки подошв армейских ботинок.

    Трэкер напрягся: в это раннее утро он был не единственным человеком в лесу. Осторожно свернув обёртку от батончика «Марс» в плотный шарик, он положил его в карман куртки. Оставив мёртвую лисицу рядом со стволом лежащего на земле старого дерева, он взял своё ружье «зауэр» и обернулся.

    Прислушался. В лесу стояла полная тишина. Необычно для этого раннего часа, когда должно вовсю звучать громкое пение птиц. Возможно, подумал он, это было вызвано его присутствием, его вторжением. Нет, едва ли. Он уже давно умел двигаться по лесу почти бесшумно, инстинктивно становясь с ним одним целым – редкий и ценный дар. Нет – что-то другое тревожило этот уголок леса.

    На него смотрело чьё-то лицо – сквозь прицел тяжёлого автоматического пистолета кольт…

    Подняв винтовку на бедро, Трэкер одним плавным движением снял её с предохранителя и выстрелил – но пуля только зацепила край куртки человека, бросившегося в сторону в заросли жгучей молодой крапивы. Уже во второй раз за это утро в лесу прозвучал ружейный выстрел: первым выстрелом, немного раньше, Трэкер убил лисицу.
 
    Не сводя глаз с Трэкера, тот бросил пистолет – жалкий знак капитуляции – когда охотник загнал в патронник патрон для следующего выстрела.

    – Не стреляйте. Я не причиню Вам вреда, – голос человека звучал слабо, казалось, он задыхается. – Всю энергию из меня вышибло, приятель. Ничего не осталось.

    Трэкер уставился в лицо стоящего перед ним человека…

    – Мы уже где-то встречались раньше? – что-то знакомое было в этом истощённом, бледном на фоне земли лице.

    – Каттерик, [ 25 ] конец семидесятых, – услышал он. – Ведь Вы – Макс Эббот?

    Так давно никто не обращался к нему полным именем, что Трэкер не сразу кивнул в знак согласия.

    – Я – Сэм Филдс, – продолжил тот, – … Вы, похоже, не узнаёте меня…

    Каттерик, 1977-й, из сержантов, постепенно всплывало в памяти, неужели это действительно Сэм Филдс? Этот старик перед ним, на лице которого уже явно лежит печать смерти – неужели это тот, кто был когда-то полковым чемпионом по боксу в лёгком весе и всегда был в отличной форме?

    – Понимаю, о чём Вы думаете, – сказал человек, – … Вы правы, теперь я ни для кого не представляю угрозы – даже для того типа, на которого я здесь охочусь…

    В течение часа или около того они разговаривали. Физически Сэм сейчас очень ослаб. Весь ещё остававшийся в нём адреналин ушёл на последнее усилие, когда он уклонился от пули Трэкера. Он рассказал о своих проблемах со здоровьем – что он доживает свои последние часы.

    Он признался, что пришёл сюда, чтобы убить Беллингема, но у него больше не было ни сил, ни желания.

    – Мне конец, товарищ, – сказал, вернее, прошептал он Трэкеру, – … свет для меня почти погас. Наверное, даже вернуться в свой бивак не смогу…

    – Где это? – спросил бывший охотник.

    – На запад отсюда – в двух милях… В еловых плантациях по дороге на Девизес. [ 26 ]

    – Знаю где это. Помочь Вам добраться туда? – Он потянулся вперёд, чтобы помочь умирающему подняться на ноги. Но Сэм только отмахнулся.

    – Нет, спасибо, товарищ. Либо я дойду сам, либо упаду по дороге. Будь что будет, но я хочу в этот момент быть один… без посторонних, понимаете?

    Трэкер понял…

    – Ещё одна просьба, услуга старому армейскому товарищу… – Он посмотрел на Трэкера – его глаза быстро тускнели.

    – Да?..

    – Если обнаружите моё тело – похороните меня рядом с… прямо там, где меня найдёте… только Вы. Больше никого… Хорошо?

    – Хорошо, – согласился Трэкер.

    – Закопайте поглубже… – втолковывал Сэм, – чтобы не выкопала какая-нибудь паршивая собака. Не хочу возвращаться в город. Не хочу, чтобы рядом были люди… Найдите такое место, чтобы я лежал в могиле лицом на закат…

    – Обещаю… – сказал Трэкер, собираясь покинуть старого солдата – своего бывшего товарища по оружию… чтобы отправиться в собственный путь, назад к дому Беллингема…

    Чуть позже, в третий раз за это утро, в лесу раздался выстрел. На этот раз это была не винтовка, а короткий резкий щелчок тяжёлого автоматического пистолета кольт. Трэкер остановился, прислушался, чтобы понять, где именно раздался звук, потом пошёл в том направлении.

    Обнаружив Сэма, он молча остановился, на минуту задержался, из уважения и по привычке отдал честь.

    Позже он обязательно вернётся и исполнит своё обещание…

    Конец

© Peter Hunter 2012
___________________________________

1. Эндлес Стрит (рус. «Бесконечная улица») (Endless Street) – улица в Солсбери, на которой расположен городской автовокзал (Примечания: Материал из Википедии – свободной энциклопедии и др.)

2. Солсбери (Salisbury, New Sarum) – город в Великобритании, на юго-востоке графства Уилтшир в Англии

3. Одсток (Odstock) – деревня в 4 км от Солсбери

4. The Paras (рус. «десантура»; жарг. «курки») – сокр. от Parachute Regiment – Воздушный Десант Британской армии. Парашютный полк, учрежденный сэром Уинстоном Черчиллем в 1940 г., после завершения Второй мировой войны участвовал более чем в 50-ти кампаниях и заслуженно занимает достойное место среди самых престижных частей Британии.

5. 1 дюйм – около 2,5 см

6. 7 футов – около 2 м

7. «презЕнт» (ирон.) – англ. “present” – рус. «подарок»

8. Порт-Стэнли (Port Stanley) – административный центр заморской территории Великобритании Фолклендские острова, единственный город островов. Порт-Стэнли находится на востоке о. Восточный Фолкленд (East Falkland) около Гавани Стэнли (Stanley Harbour).

9. Фолклендская война 1982 (Falklands War) – война между Великобританией и Аргентиной за контроль над Фолклендскими островами (в Аргентине их называют Мальвинскими). Ни Аргентина, ни Великобритания формально не объявляли друг другу войны; с точки зрения обеих, военные действия представляли собой восстановление контроля над своей законной территорией. Война закончилась решительной победой Великобритании, которая контролирует острова по сей день. Основные боевые действия в районе Фолклендов начались 1 мая 1982 года, когда британская авиация и корабли подвергли бомбардировке аргентинские позиции в районе Порт-Стэнли, а аргентинская авиация впервые попыталась атаковать флот противника.

10. Триллер Питера Хантера «Время орла» (Time Of The Eagle by Peter Hunter)

11. Триллер Питера Хантера «Время паука» (Time Of The Spider by Peter Hunter)

12. «Уэссекс Фэбрик Индастриз» (“Wessex Fabric Industries” – рус. «Текстильные предприятия Уэссекса»)

13. Big C (заглавная буква “C”: “cancer” – рус. «рак») – рус. «большая «Р». «Эта страшная буква „Р“» (“The Big C”) – американский телевизионный сериал в жанре комедийной драмы. Кэти Джемисон (Лора Линни) – женщина из пригорода, хорошая жена и мать, у которой есть одна проблема – на приёме у врача она узнаёт, что у неё рак. Но это не сильно её пугает, а наоборот, становится стимулом к исполнению своих желаний и всего того, что она не успела сделать в своей жизни.

14. 18 дюймов – около 46 см

15. 15-16 ярдов – около 13,7-14,6 м

16. 16 дюймов – около 40,6 см

17. 12 ярдов – около 11 м

18. 3 фунта – около 1,4 кг

19. 15 миль – около 24 км

20. 3 дюйма – около 7,6 см
 
21. 2 фунта – около 0,9 кг

22. 0,5 мили = 0,8 км

23. 3 мили – около 4,8 км

24. англ. “tracker” – рус. «охотник, выслеживающий диких зверей; следопыт»

25. Гарнизон Каттерик (Catterick Garrison) является одним из основных гарнизонов Британской армии расположенных в Северной Англии. Это самый крупный Британский гарнизон в мире. В гарнизоне дислоцируется 4-я механизированная бригада и пехотный учебный центр, где все пехотинцы получают базовую подготовку.

26. Девизес (Devizes) – это старый город в графстве Уилтшир, с населением более 10 тыс. человек. Он берёт своё название от того, что расположен на границе двух усадеб XII века.

Перевод Ларисы Изергиной

The List by Peter Hunter