Правда Леонида Павильонова

Камчатка - край света…Земля, отрезанная от материка просторами сурового Охотского моря, покрытая вулканическим пеплом и продуваемая солеными ветрами, знаменитая своими гейзерами и излюбленным местом паломничества морских котиков, известная лютой зимой и бесподобно красивым летом. Земля, где навсегда для нас кончается великая Россия и одновременно здесь исходит ее начало. Земля со своей историей и патриотами, ценою жизни отстоявших ее от врага. Свидетели тому – грозные орудия «смертельной» батареи князя А. Максутова и по ныне стерегут вход в Авачинскую бухту.

Спустя сто лет назад в навигацию сюда из Владивостока раз в год приходил пароход со свежими газетами и зерном для казенного амбара. В кабаки сгружалась водка, а в артели зверобоев сносились мешки с порохом. Обратно пароход шел набитый пушниной и бивнями моржей. Более частыми гостями здесь были американцы, приплывавшие на маленьких быстрых шхунах торговать, охотиться и добывать любимый всеми желтый металл - золото. Но разгоревшаяся  по всей стране гражданская война стала концом не только их красочной жизни.

В 1921 году на Камчатку прибыл небольшой отряд белого генерала В.О. Каппеля. Приехали без оружия, поскольку воевать больше ни с кем не собирались. Недавние офицеры и солдаты, прошедшие с боями всю Сибирь сквозь холод, голод и тиф, не пожелали покидать родину, и смирившись, решили заняться мирным трудом. В надежде, что большевистская власть их здесь не достанет, они вели личное хозяйство и не вмешивались в борьбу за власть, бушевавшую вплоть до 1923 года. Но надежды людей остались тщетны. Волна репрессий НКГБ на Дальнем Востоке настигла и бывших «каппелевцев». Поводов на то было сколько угодно. Обычное домашнее застолье рассматривалось чекистами как заседание штаба контрреволюционного отряда, а наличие старой берданки в доме как подготовка к вооруженному свержению власти. Последнего белогвардейца «добивали» осенью 1941 года, во времена для страны тяжелые…

Инженер-нефтяник Павильонов Леонид Иванович слыл мужиком тихим и покладистым, трудностей не боялся и на житье-бытье не жаловался. Растил с женой двух сыновей: одному уже исполнилось четыре, другому полтора. Образование у Павильонова было незаконченное среднее. Вдобавок к этому еще в Ленинакане закончил советскую партшколу. После демобилизации из Красной армии, он пошел бурильщиком на «Грознефть», добывал черное золото из недр Башкирии и на Сахалине. Так судьба его и занесла на Камчатку. В 1938 году в свои неполные сорок Леонид Иванович был уже начальником буровой «Камчатнефтеразведки» на участке Корн.
- Лёнечка, иди кушать, - всегда ласково звала его жена Антонина Самуиловна к ужину, присаживаясь рядом. Непривыкшая за три года к суровому климату Антонина Павильонова каждый раз спрашивала у мужа о переезде на материк:
- Лёнечка, ты не шути со своим ревматизмом. Тебе подлечиться следовало бы. Не хочешь в Москву, поедем в Туапсе к сестре моей, Маше. Вот, посмотри, письмо от нее получила.
«Я не знаю, что советовать вам, - писала сестра А.С.Павильоновой Мария, - ехать или нет сюда. Если ваше здоровье еще ничего, то можно еще остаться. У нас с продуктами питания стало гораздо лучше, но с промтоварами плохо. Только в закрытых распределителях еще можно кое-что купить».

Однажды Леониду Ивановичу уже довелось бывать в Москве. Целый год он слушал лекции в Институте минерального сырья Наркомата тяжелой промышленности, а вечерами гулял вдоль набережной реки столицы, рассматривая вычурные вывески вновь открывшихся контор и товарищеских обществ. В Москве обосновалась и сестра Валентина с мужем. Но последнее письмо от нее было подозрительно тревожным.
«Мои дорогие, - было в письме, - если у вас условия сносные, то не советуем пока возвращаться на материк. Сейчас жизнь хорошая только в Москве, где можно достать все, что только захотите, правда, по очень высоким ценам, и все без очереди. Вам с малышами жить будет очень тяжело, пока малышей учить еще рано... хоть и там жизнь несладка...»
 - Вот дождемся весны, а там посмотрим, - располагал Павильонов.
На календаре был январь 1941-го года, а весна на Камчатку приходит в июне…

22 июня Германия вероломно напала на Советский Союз. Враг рвался к Москве. Из коротких радиопередач жители полуострова с горестью узнавали, что пал Минск, оставлен древний Смоленск, немецкие передовые части вышли к устью Днепра.  Присутствие рядом враждебной Японии вызывало особую тревогу.
Леонид Иванович имел ранение с гражданской и в виду своего заболевания под мобилизацию не подходил. И жил бы он себе и жил дальше, если бы не событие одного дня,  сломавшее в одночасье судьбу всей семьи Павильоновых.

Спустя месяц Павильонову случилось быть на совещании агитаторов в сельском клубе Усть-Воямполка. Все было, как положено по регламенту: стол, накрытый красным бархатом, на нем графин, пара стаканов, позади над президиумом портрет товарища Сталина. В зале рабочие, охотники-зверобои, рыбаки, каюры, представители местной интеллигенции. В тесном помещении табачный дым стоял коромыслом. Совещание проводил и.о. начальника планового отдела "Камчатнефтеразведки". Повестка дня шла к скорому завершению. И тут один из присутствующих, заведующий местной школой Осипов, спросил его:
- А какая разница между коммунизмом и фашизмом?
Председатель собрания оказался мужиком ушлым, не спешил отвечать, а сказал по-своему:
  - А как сам ты понимаешь?
Осипов ответил, что разницы ни в чем не видит:
- Так как коммунизм и фашизм уничтожили другие партии. Так считают и многие политические деятели.
Председатель начал объяснять, в чем разница, но тут Павильонов, не дожидаясь пока тот закончит, воспользовался возникшей паузой:
- Да, в чем-то вы, товарищ, правы. Между коммунизмом и фашизмом никакой разницы нет. Они происходят из одной основы, из марксизма, но берут противоположные стороны.
Но интеллигент с аргументами не соглашался:
- Если фашисты называются национал-социалистами, значит они имеют какие-то социалистические цели.
- Послушайте, уважаемый, - продолжил принципиальную беседу Павильонов. - Социализма в фашизме нет. Фашизм ничего общего с социализмом и марксизмом не имеет. Социализм и фашизм - две противоположности. Вот не знаю правильно это или нет, но я слышал это от Борщевского.
Уже будучи дома Лёня Павильонов рассказал жене о происшедшем споре. Антонина Самуиловна, женщина умная, долго молчала, прижимая к себе мальчиков. Потом тихо молвила:
- Не спокойно что-то у меня на душе, Лёнечка. Не нужно было тебе ничего им объяснять…
Лишь с наступлением ночи, уложив детей, она дрожащими руками зажгла свечу у иконы Николая Угодника. Оплавленный воск медленной слезой сбегал вниз…

Дни на Камчатке шли обычным чередом и супруги, занятые своим бытом, об этом случае уже не вспоминали. Жили как все, ни о чем не подозревая.
Пока однажды вечером 15 августа (это была пятница) в дом Павильоновых не постучали:
- Гражданин Павильонов, откройте…
Хозяин дома открыл дверь. На пороге стояли люди в форме сотрудников госбезопасности.
- Вы гражданин Павильонов? - Он не успел им ничего ответить. - Вам надлежит сейчас проехать с нами.
В тот день Л.И. Павильонова арестовали. Следствие по делу вел старший oпeруполномоченньй Корякского окружного отделения НКГБ. История сохранила для нас его имя – сержант госбезопасности Выходцев Поликарп Ефимович. Каким образом он склонил Павильонова к признанию своей вины, можем только догадываться.
На первом же допросе следователь потребовал от бывшего начальника буровой изложить свою автобиографию и выпустив сигаретный дым ему в лицо, добавил:
- Гражданин Павильонов, думаю, следует начать с рассказа о службе у белых. И не вздумай мне юлить здесь! Нам доподлинно известно, что ты, контра, еще в двадцатом служил в армии барона Врангеля. Вот они документики то! Знаю, гнида, все самураев из-за океана ждете! – разгорячено тряс руками Выходцев.Его усеченные треугольники в петлицах отливали ярким рубиновым цветом.
Павильонов молча смотрел в глаза следователя.
Впрочем, ничего из своего прошлого он не скрывал, и скрывать не собирался. Леонид Иванович хорошо помнил, как еще в октябре 38-го, заполняя личный листок по учету кадров в графе о службе в белых и других контрреволюционных армиях, он откровенно записал, что с 15 марта по 2 июня 1920 года он был рядовым 165-го Керчь-Евникольского полка.
  - В 1918 году на Кавказе было восстание белоказачьих войск против советской власти. В начале 1919 года комендантом города Моздока был назначен муж моей двоюродной сестры Груздовой Александры Николаевны штабс-капитан Миньтюков Георгий Акимович. Я в это время еще учился, - начал свой рассказ Павильонов. Чекист торопливо записывал показания в протокол. - В марте 1920 года белая армия начала отступать. Миньтюков рассказывал много страшных вещей о зверствах большевиков и убедил меня также уходить с белыми...
- Где сейчас Груздова? - прервал следователь.
- Я не поддерживаю с ней связь. Знаю, что учительствует в городе Грозном.
- Продолжай, - видно такой расклад следователя устраивал.
  - Эвакуация белой добровольческой армии Деникина из Моздока началась в середине марта двадцатого года. Я также выехал из Моздока во Владикавказ… - тут Павильонов запнулся. - Не помню точно когда, приблизительно числа 17-18 марта я вступил добровольцем в 17-ю Северо-Кавказскую учебно-стрелковую роту, находившуюся во Владикавказе, в которой служили бывшие ученики нашего Моздокского реального училища, фамилии коих я уже забыл... Через несколько дней белые части начали отступление из Владикавказа по Военно-Грузинской дороге. С ними отступал и я.

Тогда агония белой гвардии только начиналась. Во второй половине апреля 1920 года на французском пароходе рота Павильонова вместе с другими частями белых была перевезена в Феодосию, и была влита в 135-й Керчь-Еникольский полк Русской Армии генерала Врангеля. С месяц изучали военное дело, проводились строевые занятия. 22 мая генерал Врангель произвел смотр войск, которые направлялись десантом в тыл Красной армии, в район Мелитополя. Состоялся парад и молебен. Затем десант погрузили на пароходы и под охраной английских военных кораблей прошли через Керченский пролив в Азовское море.
- Я не знал, куда и зачем нас отправляли, - вспоминал Павильонов, - посылка десанта хранилась в строгой тайне. Нам говорили, что мы едем на фронт. Пароходы остановились в полутора-двух километрах от суши. По трапам и мосткам мы сходили в воду и по плечи в воде шли к берегу. Наш полк не пошел сразу на берег, а разгружал пароходы со снаряжением и продовольствием. За Давыдовкой произошел бой. Белых прикрывала артиллерия, я со своими однополчанами лежал неподалеку от пушек. По нам и другим противник вел орудийный огонь. Мы никаких выстрелов не производили.
- Бой продлился несколько часов, - продолжал подследственный, - красные отступили, мы продвигались вперед походными колоннами, шли ночью и под утро пришли в занятую белыми деревню Новониколаевку. На позиции за деревней стоял 166-й Таганрогский полк. Мы отдыхали после ночного перехода, затем обедали. Во время обеда на позиции началась стрельба. У нас поднялась тревога, мы также выступили за деревню, залегли в огородах. Красные войска вели наступление тремя цепями. Я видел это своими глазами, были они еще далеко, не ближе километра. По наступающим цепям стреляли пулеметы и войска 166-го Таганрогского полка, который были впереди нас. Красные войска перешли в атаку. Таганрогский полк стал бежать, бегущие не дали нам возможности открыть огонь. В это же время у нас с правого фланга появилась красная конница. Сколько их было, я не знаю. Знаю, что она появилась неожиданно, сразу окружив нас в огородах.
- Я выстрелил не больше десяти патронов по наступающей красной пехоте. - Это место чекист особо выделил красным карандашом.
- Будучи окруженными, мы сдали свое оружие, - продолжал  Павильонов. - Сорок шесть человек вместе со мною и тремя офицерами, были взяты в плен и под конвоем кавалеристов пришли на станцию Федоровка, где был произведен допрос всем пленным. На допросе я скрыл, что рожден в 1902 году, сказал, что я рождения 1901 года и служу у белых по мобилизации. Скрыл также и тех трех офицеров, которые находились среди нас - пленных. Скрыл, потому что боялся за свою судьбу, потому что здесь была фронтовая полоса, были раненые красноармейцы, которых приносили и привозили прямо с позиций. Они кричали и требовали нашей смерти. Потом пленных доставили в Павлодар, опять допрашивали. Один из офицеров бежал. Другой, это был поручик Кирющенко, сам объявил, кто он такой, а третьего выдали пленные. Там, в Павлодаре я признался, что вступил в белую армию добровольно...
Следователь торопливо, не глядя на Павильонова, писал протокол.
- Начавшийся в стране Советов голод заставил меня вступить в ряды Красной Армии. Как никак, но каждый красноармеец имел свой паек. Я служил в восьмом Кавказском стрелковом полку, пока в двадцать первом в стычках с белозелеными в районе Моздока меня не ранили. После чего, я попал в госпиталь.
- Это мне не интересно, - вдруг внезапно прервал его следователь. - Лучше расскажи, при каких обстоятельствах и как давно был знаком с гражданином Борщевским?
- Александром Гавриловичем?.. Я работал под его началом в Башкирии и на Сахалине. Когда в Германии к власти, - вспоминал Леонид Иванович, - пришли нацисты, Борщевский по просьбе товарищей, как руководитель, объяснял сущность фашизма. Кажется, его расстреляли в тридцать седьмом…
Тогда следователь разложил перед Павильоновым фотографии людей:
- С кем из них ты поддерживал связь?
- Извините, гражданин следователь, но я здесь никого не знаю…
Это был очередной ход. Павильонов никогда не знал и не мог знать людей на фото. Бывшие «каппелевцы», чьи фото держал у себя опер, были расстреляны в 1937 году, когда Павильонова на полуострове еще не было.

После очных ставок неожиданно для всех свидетелей Павильонов заявил:
- Я признаю факт своего контрреволюционного выступления двадцать второго июля сорок первого года. И то, что я слышал это от Борщевского, не верно. Этим я старался замаскировать свое выступление.
Следствие велось быстро и скоро Павильонову в камеру принесли обвинительное заключение. Два дня его дело в закрытом заседании рассматривала уголовная коллегия Корякского окружного суда. Жену «врага народа» в зал не пустили, ей ждать у порога. Суд правили не долго.
- Свидетель Осипов, подойдите ближе. Что Вы можете сказать по делу? Отвечайте!
- Уважаемый суд! Все что написано в моем протоколе я подтверждаю. Изменений не имею. Гражданин Павильонов считал силы коммунизма и фашизма равными, доказывая это законами физики, как-то действие равно противодействию, - промямлил интеллигент.
- Подсудимый, встаньте! Поясните суду, это правда, что Вы состояли в Коммунистической партии?
Было видно, что Павильонов ждал этого вопроса.
- Я рос в семье дьякона, - начал он, – но я никогда не терял надежды выбиться в люди. В четырнадцатом судьба свела меня с людьми, коих все называли «политическими». Они и поспособствовали моему вступлению в партию большевиков. Когда меня принимали в партию, я согласился прервать с отцом всякие отношения как со служителем культа. В партии я состоял шесть лет. При всем этом, я всегда оставался противником всех революционных проявлений в России. Пожалуй, так я был воспитан в реальном училище, да и дома тоже. В молодости я мечтал стать офицером, но не красным, а царским, если бы вернулась старая власть. Это и стало причиной моего добровольного поступления на службу в Русскую Армию Врангеля. Летом двадцатого комиссией по чистке я был исключен из партии за службу у белых…

Его прошлое и явилось основанием всего уголовного расследования, и серьезно повлиявшее на приговор суда.
Кто-то осудит и скажет: не может быть!  Чтобы член партии большевиков был по другую сторону баррикад, и сражался в рядах сил контрреволюции - это невозможно!
Убеждать в обратном я не берусь, но и факты истории перекраивать не стану. Пожалуй, достаточно, вспомнить рабочие полки ижевцев и воткинцев,  до последних дней сражавшихся на стороне Колчака под красным кумачом и с лозунгом «За Советы без большевиков!».

Сквозь разрозненное сознание Павильонов слышал только последние слова  прокурора:
- … Таким образом, гражданин Павильонов Леонид Иванович обвиняется в совершении преступления, предусмотренного пятьдесят восьмой статьей действующего уголовного законодательства… и заслуживает наказания в виде…
В последнем слове Павильонов просил суд вынести ему наказание, только бы оно было условным.
- Гражданин Осипов, задав, по существу, контрреволюционный вопрос спровоцировал меня на контрреволюционное выступление, - убеждал он слуг Фемиды.
Но в день 6 сентября 1941 года (это была суббота) суд вынес подсудимому свой вердикт: восемь лет лагерей с конфискацией личного имущества.
- Подсудимый, Вам понятен приговор? – был последним вопрос судьи.
Ответа не последовало. На скамье подсудимых сидел жалкий, подавленный человек. Жернова государственной машины сделали свое дело.
- Конвой! Подсудимого можно увести!
Что произошло дальше, не знает никто. Поместив в одну камеру с уголовниками, ожидавших своего этапа, о Павильонове на время забыли. А спустя две недели его нашли в камере мертвым. Медицинское заключение по факту смерти не проводилось, а жене объявили - «покончил… самоубийством».   

Внезапно ставшей вдовой Антонина Павильона тщетно обивала пороги, слезно прося отдать ей тело мужа.
- Схоронили уже. Не до тебя сейчас. Ступай с Богом, - отмахивались от вдовы, но вещи и ценности осужденного все-таки отдали.
Соседки по бараку шептались меж собой, поглядывая на убитую горем вдову:
- Слыхала я, Нюр, что ее то мужику пообещали условным отделаться, ну что б бумаги ихнии подписал, но выходит обманули его, а он вишь, не перенес этого… Мужик то правильный был. Господи, упокой душу его грешную…

Я никогда не верил и не смогу поверить в то, что человек, прошедших в своей молодости все жизненные испытания, выковавший свою железную волю, словно лемех на наковальне, человек, который предпочитает какую ни есть правду любой лжи, и наконец, человек, которого дома ждут любящая жена и детские ручонки, никогда не пойдет на поступок, сродный тому человеку, вдруг испугавшемуся нового внезапного поворота в своей судьбе.
То, что на зоне осужденных по 58-й уголовники разных мастей на дух не переносили, об этом известно давно. Для них всех они были «врагами народа», которым, по их мнению, не нашлось пули в застенках карательных органов. Вероятно сокамерники Лени Павильонова и поспособствовали скорому наступлению его смерти. И приговор был приведен в исполнение до того, как это сподобит сделать уполномоченная на то уголовная коллегия суда.

Судьба семьи Павильоновых осталась для нас неизвестна. Она растворилась в общенародной безвестности, как и миллионы других семей, переживших личную трагедию. Пройдет шесть десятилетий, прежде чем сотрудники центра документации новейшей истории Камчатского края, разбирая стеллажи со старыми архивами, наткнутся на пожелтевший от времени томик уголовного дела № П-55838. И скоро в списках на ходатайство о реабилитации значилось имя Леонида Ивановича Павильонова - человека с трагической судьбой.

А красно-желтые склоны камчатских сопок в сентябре по-прежнему таят в себе лунные ландшафты и мертвый лес…

                30 декабря 2011 года