Рундук

Юрке было десять. До Нового Года оставалось три недели, первая половина учебного года подходила к своему завершению, а погода на зимних улицах городка стояла расчудесная. Все эти факты привели к тому, что школьники всех возрастов всё своё свободное время проводили на лугу, превратившемся с первыми морозами в огромный природный ледовый каток. Внутри кварталов недалеко от Юркиного дома, конечно, были и искусственные катки, а один даже с настоящими хоккейными воротами, но на лугу было нечто более важное, чем просто лёд или ворота. На лугу была свобода.
И вот, группа свободолюбивых трех-пяти-семиклассников, разделив роли и инвентарь, заняли позиции на условном хоккейном поле. Защита импровизированных ворот, обозначенных с одной стороны старым валенком, а с другой - ржавой консервной банкой, легла на плечи Юрке. И приходилось ему быть вратарем одной из команд почти каждую игру, да, в общем, не почти, а каждую.
Юрка, крепко обхватив двумя руками свою клюшку, тщательно обмотанную накануне черной изолентой, с глубоким страхом всматривался в розыгрыш первой шайбы. Страх этот появился совсем не недавно, а еще в первый его приход на каток пару лет назад, когда во время очередной игры Максим из соседнего квартала нагло подкатил к Юрке на своих "Сальвах" и, схватив его за рукав, нагло предъявил:
- Ты еще раз своей культей махнешь, когда мои пацаны будут тебе в ворота кидать, я тебе кукушку прошибу! Понял, бл.. ?
Юрка, конечно, понимал, о чем речь, но совсем в его голове не укладывалось, почему эти претензии высказываеются ему, а не, например, тем, кто правила игры придумывал. Ведь, раз он вратарь, то его прямая обязанность ворота защищать. И он защищал. Юрка хотел бы поиграть и в защите, и в нападении, но было одно обстоятельство, что раз за разом заставляло его становиться на ворота. И причина эта была невероятно банальна. У Юрки не было своих собственных коньков.
Юрка был младше Максима на два года. Ну, а Максим был старше. А еще он был на два года сильнее и наглее. И еще Максим всегда приходил на каток со своим дружком Киселем. Никто не знал, как Киселя звать на самом деле, но никто никогда не отваживался эту загадку прояснить. Кисель держался около Максима беспрестанно, и всегда готов был напасть сзади на того, кто попытается дать Максиму отпор. Хотя это случалось невероятно редко, а на Юркином веку тем паче.
Однажды Максим сам был организатором игры. Он расставил каждого игрока по своим местам. Он сам объявил стартовый сигнал и сам же выбросил шайбу. Буквально через пол-минуты после начала игры двеннадцатилетний Денис из соседнего с Юркой квартала нечаянно зацепил Киселя клюшкой за полоз конька и тот с размаху рухнул на твердый лед. Падение было далеко не смертельным и даже не опасным, но для Максима тяжесть проступка определялась по его личному кодексу. Молниеносно оказавшись возле обидчика, Максим простым движением повалил Дениса на спину и отчаянно стал бить его коньками, стараясь удержаться на ногах. Денис попытался дотянуться до клюшки, которую уронил во время падения, но Максим, во время приметив намерение противника и, подняв ногу, с предвкушением ударил лезвием своего правого "Сальвы" по пальцам Дениса.
Денис заорал.
Юрка был во сне. В этом сне он медленно подкатил к Максиму, наотмаш рубанул клюшкой, не метив, но попал прямо в левое ухо. В том же сне он развернулся на 180 градусов и так же смачно опустил клюшку на плечо Киселю.
Сопротивляться было бесполезно. Юрка был без коньков.

Отца вызвали в школу.

Юркин отец был человеком особенным, и Юрка об этом всегда упоминал, если выдавался удобный случай. И главной особенностью Юркиного отца был его автомобиль. В простонародье эта машина называлась таблеткой. А в более тесных кругах - бл..довоз. Юрка не знал, что означает это слово, но действие оно оказывало умопомрачительное.
В отцовском автомобиле было всё. Всё для жизни, и в частности, для жизни отцовских друзей. Например, пассажиру на переднем сиденье стоило лишь протянуть руку, и из-под передней панели вываливался министолик с полкой, где всегда лежала  бутылка пива. Отец говорил, что это лучшее место для пенного напитка в автомобиле, так как там очень хорошо сохраняется удобоваримая температура употребления.
Позади, в центре салона, стоял огромный, на всю длину, стол из ДСП, обтянутый бардовым дерматином. Вдоль стола по оба борта таблетки были расположены невысокие кресла-скамейки, покрытые тем же материалом, что и стол. Повсюду были полочки, ящички, мешочки со всякой дребеденью, которая могла пригодиться (и пригождалась) во время увеселительных мероприятий Юркиного отца и его друзей.
Юркиного отца звали Виктор. Юркин отец Виктор пил.
Не то, чтобы он был беспробудный алкаш, но развлечения с друзьями в его жизни были уж точно не на втором месте после семьи, сына и работы. Виктор был особенным человеком. Он мог вдруг, не объясняя, откуда, принести в дом целый дипломат денег, выдать матери на жизнь пару пачек, а сам, упаковав в чемодан пару костюмов и трусов, уходил, садился в свою таблетку и уезжал на две-три недели неизвестно куда. Иногда мать сама заходила к отцу в кабинет, доставала из комода деньги, потому что у нее уже не было даже на еду. Отец никогда не замечал, или никогда не говорил об этом.

В одно воскресенье Виктор зашел в комнату к Юрке и объявил:
- Вставай, давай, помогать мне будешь.
Юрка молчаливо поплелся за родителем. Он всегда был рад поучаствовать в жизни отца, хотя возможность такая выпадала не часто.
Вскоре Юрка выгружал из отцовской таблетки листы фанеры и инструмент.
- А чё делать будем, пап?
Виктор расставлял на дворовом асфальте пошарпанные табуретки.
- А те разница какая? Чё скажу, то и будем. Рундук делать будем.
Юрка в жизни не слыхал такого слова, но продолжать расспросы не стал.
Расчертив на фанере ровные линиии по размерам, которые отец указал, Юрка принялся орудовать ножовкой по металлу. На вопрос, почему нельзя пользоваться обычной пилой по дереву, отец однозначно отрезал, что ему нужно, чтобы было красиво.
Пилил Юрка долго. Виктор тем временем рисовал что-то на тетрадном листке.
Прикручивание петель и натяжку традицирннного бардового дерматина поверх куска паролона Виктор сыну не доверил. Но зато Юрке удалось поучаствовать в установке рундука в салон автомобиля. Рундук оказался обычным ящиком с той лишь особенностью, что на нем можно было сидеть.
- Пап, а зачем он тебе?
Юрка искренне не понимал, чем рундук лучше скамейки, которую они пару часов назад открутили и вытащили из таблетки.
- А ты видел, сколько барахла в машине? Вот, всё в рундук сложу, и будет порядочек. Ты как обрастешь хозяйством - сразу понимать отца начнешь, а пока поменьше разговаривай, да побольше делай.
Юрка молча стал собирать инструмент.

Ужин был традиционным: макароны по-флотски и свежие помидоры, сдобренные солью. Отец выпил "Жигулевского", которое у Юрки всегда вызывало восторг своими квадратными пузырями. Мама почти ничего не ела, но не выпускала из рук бокал с каким-то вином, от которого на всю кухню шел сильный запах ягод. Юрка угадал этот запах по воспоминаниям о Мурманске, куда они ездили несколько лет назад и где бродили по сопкам, собирая в эмалированное ведро бруснику и чернику.
Праздничным на столе были печеные орешки со сгущенкой и огромный кекс с изюмом в виде олененка. Юрке не терпелось отгрызть олененку ухо.
Сосна в зале заливалась сотней разноцветных лампочек, по телевизору пел Кобзон, а за стеной орали веселые соседи.
- Пошли, покурим.
Виктор встал из-за стола и потрепал Юрку за ухо. Приглашение покурить, хоть Юрке и было рано, всегда означало серьезный разговор.
Юрка безмолвно натянул полупальто и вышел вслед за отцом из подъезда на морозный, теперь уже январский, воздух.
Виктор подошел к таблетке, припаркованной около дома, и раскрыл задние двери.
- Заглянь.
Юрка недоуменно взглянул на отца.
- Рундук открой, чё тормозишь?
Рука недоверчиво потянулась к мягкой крышке ящика, и Юрка медленно поднял её, уперев в стенку.
Сверху на куче хлама лежала пара коньков "Канадок".

В первое время, пока ступня была маленькой, Юрка надевал на ноги две пары простых носков, а сверху еще и шерстяные, чтобы хоть немного приблизиться к размеру коньков. Он шнуровал коньки так, что в глазах темнело от боли. Но он катался. Катался на своих собственных коньках. На коньках, которые подарил ему отец. Потом, когда нога стала больше размера, указанного на подошве он стал шнуровать коньки без носков. Он катался и просто терпел. Терпел холод и боль. И он любил этот холод, боль и свои обескровленные побелевшие пальцы. А когда пора было возвращаться домой, Юрка никогда не снимал коньки, а шел прямо в них с луга до самого дома, и, войдя в арку, ведущую внутрь квартала, падал на колени и полз на них до самого подъезда, чтобы накопить силы перед подъемом на четвертный этаж.
Он играл в хоккей там, где ему хотелось, а не в отведенной ему зоне. А еще он катался наперегонки с соседской Наташкой. И однажды они даже целовались. Лежа прямо на льду.

Вскоре Виктор умер. Умер как-то странно: его нашли соседи по гаражу в закрытой наглухо машине, как будто спящим. Стол в таблетке был накрыт, хотя и присутствовал небольшой беспорядок. В бардачке на переднем сиденье лежала традиционная непочатая бутылка пива. До этого дня, конечно, было всякое. Было даже, когда Виктор бил Юркину мать и ему приходилось вставать между ними. И Юрка никогда не мог понять, что же ему делать. Ему было трудно. Но он всегда помнил о том, что родителям еще труднее. Потом были похороны. И был гроб. Гроб, который невероятно был похож на рундук с бардовой крышкой.

***

- Дядь Юр, - Саня высунул голову из-за большого монитора, - А чё такое рундук?
- О как... - выходивший в июльский зной из офиса главный инженер Юрий Викторович ненадолго замешкался в дверном проёме, - Это, Сань...   ...ящик такой с крышкой. На нём сидеть можно, а внутрь вещи складывать.
- Какие вещи-то? - тридцатилетний Саня настойчиво придурялся.
- Разные, Сань, разные... В интернете посмотри.

Юрий вышел за порог, осторожно прикрыв дверь, и не спеша направился к зданию цеха. И никто не видел, как откуда-то из глубины его огромного тела медленно выполз горячий комок чего-то тяжелого, такого непонятного и забытого. Комок вначале упёрся в кадык и попытался перекрыть дыхание, а потом опустился вниз и тяжко надавил на сердце. Но обращать внимание на подобные метаморфозы было некогда. Нужно было идти и работать. И Юрий пошёл дальше, закрыв в голове доступ к полке с ненужными, забытыми словами...