Внучка Тхены

Передо мною – озеро. Поверх облачных отражений слева направо плывут увлекаемые легким течением бурые травинки. На другом берегу плотной темно-сизой каймой стоят ели, и их двойники в воде делают ее еще более глубокой и холодной на вид.

За поросшим склоном высятся голые вершины гор, кое-где отмеченные бледными пятнами снега. Справа на том берегу прямо в небеса устремляется шпиль высокой ели, одинокой и величественной. Когда смотришь на ее вершину, касающуюся облаков, и в зеркало озерной воды, где она отражается, возникает мысль о том, что именно деревья связывают эти два мира – верхний и нижний, мир реальный и иллюзорный. И хочется петь нежные протяжные печальные песни.

Когда я писала эту картину в первый раз, я не пыталась осознать силу притяжения этого места, затерянного в пространствах Северной Канады. Первую картину у меня купили, ее копию я подарила подруге. Узнав, что мой друг мечтает жить в Канаде, я с любовью и самыми теплыми мыслями написала ее в третий раз и подарила ему. Четвертая копия (так и не смогла представить, что ее у меня не будет!) висит на стене, дома, в Персиковой гостиной. Иногда я отправляюсь в далекое путешествие, мысленно погружаясь в ставший родным пейзаж.

Почему – родным, мне было трудно понять до сегодняшнего дня, который навеки останется Тайной, потому что никто мне не скажет, что же произошло со мною на самом деле? Была ли это живая фантазия больного ума или же виртуальный мост в прошлую жизнь. Я прошла по этому мосту легко и быстро, но стараясь не останавливаться. Однако и этого хватило, чтобы многое увидеть, чтобы понять, насколько тесно  все мы связаны между собой.
Удивительно полно и до деталей точно знаю я это место с его болотами и ровными реками, узорным льдом на берегах стремительных горных потоков и перекличкой оленей, криком совы в ночном лесу и ежиком, живущим у нас под порогом.

Я была индеанкой. Я ушла за Ним из племени, нарушив обычаи, оставив там того, кому была обещана в жены. Я уже носила в волосах знак будущего супружества, когда в нашей местности появился Он.

Их было несколько человек, пришедших издалека, и, судя по спокойной речи, дружелюбно настроенных. Наш вождь принял их в своем вигваме. А его жена рассказала всем скво, что принесли чужеземцы в дар. Мне очень хотелось получить бусы и платок, украшенный алыми, как огонь, цветами, но я понимала, что все лучшее возьмет себе Атха. Она была толстой и важной.

Весь день я пряталась за соседним вигвамом, разводила костер, играла с ребятишками в палочки и плела плетку, а сама не сводила глаз с вигвама вождя. Какое-то томительное предчувствие не позволяло мне отлучиться хотя бы на минуту, свободно дышать; оно превращало все мое тело и сознание в один единственный устремленный взгляд. Я, как пума во время охоты, вышла из себя, из своего тела и бродила вокруг в ожидании добычи. Моей добычей был Он. Откуда-то мне было известно, что Он и есть то, ради чего моя душа пришла на землю. Я не могла упустить возможность убедиться в этом. Бабушка Тхена всегда говорила, что самые трудные битвы – это битвы с очевидностью.

Почему я была так уверена, что он обратит на меня внимание? И если даже обратит, сумеет ли понять, что я – Та Самая?

Откинулся полог вигвама, и я застыла с метелкой в руках, не отводя от Него глаз. Он вышел, посмотрел по сторонам, закурил и скользнул взглядом по моей фигуре.
Вдруг сзади кто-то дернул меня за ногу. Я чуть не упала, всплеснула руками, а Он откинул сигарету и бросился ко мне. Я задела ладонью его по лицу и упала прямо к нему в руки. От него шел запах чужого дома, табака и другой женщины.

Он поставил меня на ноги, улыбнулся и повернулся, чтобы уйти, но я удержала его за руку. Мы долго пристально смотрели в глаза друг другу, и было в глубине его глаз видно все то, что он прожил до встречи со мною. Я прочитала его, как меня тому учила бабушка Тхена.

Он передернул плечами, еще раз улыбнулся и высвободил свою руку.

Вечером я стояла у его вигвама и слушала разговоры на чужом языке. Языка я не понимала, но видела картинки их мыслей и знала, о чем идет речь. Бабушка всегда говорила, что нужно уметь на время отказаться от своего языка, чтобы понять чужой.

Они договорились о помощи, о противодействии племени сиу, которое постоянно охотилось за чужеземцами. Дружба с нами должна была дать понять сиу, что белых людей трогать не надо.
Рано утром я открыла глаза и села. Все еще спали, только тихо стукнул один камешек о другой. Я знала, что он уходит. Быстро накинув одежду и взяв нож, я влезла в мокасины и бесшумно выбралась наружу.

Он был уже возле леса. Я подождала, пока он скроется среди деревьев, и побежала следом. Я замирала в кустах, перебегала от дерева к дереву, застывала в самых разных позах, когда ему казалось, что за ним кто-то идет.

Ближе к вечеру он разложил костер, я вышла к нему и села напротив. Он поднял брови и долго смотрел на меня. Но потом подбросил хвороста в огонь и протянул мне кусок оленины. Я, принимая еду, коснулась его пальцев и задержала свою руку. Через руки наши души общаются теснее всего, говорила бабушка Тхена.

Он не отвел мою руку сразу, а некоторое время безотрывно и не мигая смотрел мне в глаза. Вздрогнул. Что-то спросил. Я промолчала. Ночью, когда пришла пора спать, он навалил поближе к огню лапника, расстелил плащ и позвал меня. Ночью даже летом холодно. Когда мы легли, Он обнял меня сзади и заснул. Я не спала до рассвета, слушая его дыхание, которое соскальзывало по моей щеке, а спиною воспринимая все, что ему снилось.

Я взяла его руку, которой он меня обнял, приложила ее к губам и стала нашептывать заклинания, которые входили в нее через кожу, приникали в вены, растворялись в крови и омывали все его тело, душу и дух воина. Я знала, что он будет моим. Не знала только когда.

Там, у костра в лесу, лежа в его объятиях, я пробовала видеть будущее, как меня учила бабушка. И я увидела. Свое будущее и его.

Я увидела две бусины, висящие на длинной серой нити на значительном друг от друга расстоянии. Бусины переливались всеми цветами, от них исходил свет. Несмотря на то, что нить провисала, бусины не скатывались одна к другой.

Я спросила, что это. Мне был ответ: прикосновения к Его судьбе. Их было два, этих прикосновения. Дальше нить Его судьбы долгой линией исчезала где-то в бесконечной неизвестности.

Потом я увидела Его в каком-то большом доме с высокими окнами;  там кругом стояли полки с нарезанной бумагой, и ярче факелов горели какие-то странные белые фонари. Кроме него там были еще люди, они или ходили среди бумаг, или сидели за столами. Такие столы я видела на картинках, которые показывали нам белые люди; такие же стояли и в их жилищах.
После этого я увидела большого кондора, который долго и плавно парил над ущельем, а внизу, у самого водопада на большом валуне сидел Он. Кондор медленно спустился вниз, сложил крылья и подошел к Нему. Эти птицы никогда такого не делают, а тут было похоже, что они знакомы. Я даже подумала, не обладает ли Он Великим знанием. Но нет. Раз не видит мой образ в соседних пространствах, значит он пока не маг.

Он вдруг уменьшился, сел кондору на спину между крыльев, и они взлетели. Я летела рядом и видела, как Он говорил что-то кондору, и тот поворачивал в нужную сторону.

Потом картинка исчезла, потому что у Него сменилось дыхание: он глубоко вздохнул, и волна теплого воздуха омыла мне волосы.

Я увидела себя сидящей на деревянных порожках Его жилища. У порога умывалась кошка, за домом весело смеялись двое детей, но мне было очень грустно. Я смотрела на сосну, которую Он посадил для меня. Она выросла высокой и сильной, а Он все не возвращался.
Мы с Тонким Пальцем жили в Его хижине, у нас было двое детей. Девочку звали Дженни, так Он ее назвал, а мальчику, своему сыну, давал имя уже мой муж.

Однажды я проснулась еще до восхода солнца, слыша, как рядом с домом разговаривают двое.

Это был Он. Они сидели с моим мужем, потом вставали, ходили, садились снова. Я хотела сойти к ним, чтобы сказать, что никто, кроме богов, не может решить мою судьбу, но знала, что мужчинам всегда требуется больше времени, чем нам. Я смирюсь с любой долей уже потому, что я любила Его все эти годы и буду любить и дальше, останется Он или уйдет.
Мой муж, Тонкий Палец, взял ружье и зарядил его. Я бросилась к выходу, желая предупредить его глупость. Когда я выбежала из дома, мой муж уже уходил по тропе в лес, закинув ружье за спину.

Когда он скрылся в чаще, мы обнялись. Он держал меня в объятиях, я держала в объятиях его сердце и понимала, что ни века, ни люди не способны разлучить две родных души. Читая свои заклинания тогда, у костра, я заклинала себя Любовью. Она всегда помогала мне ждать.
Вдруг в лесу раздался выстрел. Мы переглянулись и бросились по тропе. Мы бежали до тех пор, пока не наткнулись на лежащего Тонкого Пальца. Ружье валялось рядом, а с другой стороны лежал убитый заяц. Мы наклонились, Тонкий Палец открыл глаза, усмехнулся и сел.
Я взяла Его за руку, и мы молча пошли прочь. За спиной было слышно, как Тонкий Палец перезарядил ружье. Внутри себя я видела, как он прицеливается то в меня, то в Джерри, и лицо его становится серым и мертвым. Но я знала, что у нас обоих сила духа велика, и ее достанет, чтобы не оглянуться. Поэтому, когда прогремел выстрел, мы так же продолжали идти, держась за руки.

Только я перестала чувствовать тепло и силу пальцев Джерри. А он как-то странно посмотрел в мою сторону, а потом оглянулся. Глаза его были широко раскрыты, такие любимые губы дрогнули – я поняла, что он стал «видеть».

Ему, конечно, придется туго с двумя детьми; возможно, он даже уедет из наших мест в город, чтобы найти им няньку, а потом отдать в школу. Но мы уже не расстанемся. Я буду рядом, потому что он не вычеркнул меня из своей жизни ни тогда, когда уехал на долгие годы, ни сейчас, когда меня убили.

…Костер совсем догорел. Я протянула руку, чтобы подбросить хворосту, но Он от моего движения проснулся, повернул меня к себе и накрыл моими волосами свое лицо. Теперь мы дышали друг другом.

("Пейзаж Северной Канады". Художник Л.Д. Назарова. Масло, картон)