Нежность в никуда

Великая мудрость гласит: не кидайтесь в крайности, выбирайте золотую середину. И добавляет для заинтересовавшихся: золотая середина – это четыре основных закона.
Ничего сверх.
Естественно.
Искренне.
Спокойно.

А другая мудрость утверждает, что главным законом на планете является Любовь.

Значит, любовь – это ничего сверх? Вы смеетесь? Это тогда, когда утрачиваешь свое «я», чтобы познать другого, и это растворение собственных границ и освоение глубин возлюбленной души оказывается столь сладким, что желаний возвращаться нет? Это когда, как та несчастно счастливая крыса с электродами в зоне центра удовольствия в коре головного мозга, нажимаешь и нажимаешь уже ослабевшей лапкой на рычаг, посылающий электрический импульс в твои райские сады…

Пресыщение наступает в тот момент, когда сосуд переполняется. А если у него отсутствуют границы? Если он становится безмерным по глубине, подобно вселенной? Хочется еще и еще. Любовь должна быть проявлена, как в свое время проявил себя Творец в созидании нашего мира Высшей Любовью.

Естественно. Естественно – это без напряжения, на том уровне, на котором ты находишься. Естественно – это соответствовать себе, не предавать себя, продолжая уважать свою собственную душу как часть Бога. Не подстраиваться под другого.

А как же с ним тогда разговаривать? Он же находится на ином уровне…

Нет, разговор-то получится. Но будет ли каждый удовлетворен его результатами?

– Ты ответь мне только на один вопрос: я тебе нужна?

Внутри него все словно замерло, движение остановилось, придавленное моею мыслью о нас. Не о нем, не обо мне – о нас.

Для обыденного сознания это страшно, когда утверждают, что мы – одно. Мы. Мысль. Мы – мысль. С этим надо разобраться и дать ответ, в котором и глухой услышит, и слепой увидит, что мы вместе, но не единое. Не путай, любимая, и меня не запутывай: это – я, а это – ты. Для того, чтобы вспомнить, как там, в Эдеме было, когда границ между нами не существовало, мы и встречаемся, и засыпаем в объятиях друг друга, и проникаем в плоть, чтобы соединиться в Духе. Утраченная мелодия райских проникновений.

– Нужна, – говорит он.
– А зачем? – я кладу ему на веки (на века?) свои прохладные тонкие пальцы, и так близко-близко остаются только губы. Они меня губят. Напиться красоты – это снова приобщиться к раю.
– Затем, – улыбка быстрым солнечным бликом соскальзывает с его губ и  золотистым оттиском жарко запечатлевается на моем плече. Теперь на мне его клеймо – уже не затеряться в толпе, не пасть под руки другого, не вернуться к свободе…
– А мне кажется, ты и сам не знаешь зачем, – говорю я. – Ну, хотя бы другое скажи: вот как ты так можешь (может, и я научусь) – быть влюбленным в одну женщину, а спать с другой?
– Не скажу, – у него просто коллекция неопровержимых улыбок-аргументов!

И что? Мы поняли друг друга? Мы оба вели себя естественно, но остались разделены пламенем непонимания. Именно так. Не пропастью – через нее все-таки можно перекинуть мост; не горным хребтом – тоннель, самолет, восхождение.

Но – пламенем от земли до неба. Его сила неизмерима. Его мощь непобедима. Его действие необратимо.

Или ты, двигаясь к единению с другим, вступаешь в это пламя, и твои, Феникс, пестрые хрупкие перышки, охваченные огнем, фейерверком сухого потрескивания в течение нескольких секунд поют изысканную Мелодию Преображений; или ждешь, когда эти шаги навстречу станут последними для того, кто по ту сторону огненной стены. А, может, одновременно устремиться навстречу? И сгореть?

Горстка пепла в центре.
И жди потом возрождения.
Возродились.
Но уже другие.
Заново знакомиться?

Мне кажется, искренность тоже несовместима с любовью. Нет, там, в надмирных потоках, в естестве изначальной Любви иначе и не бывает. Искренность как искра, мини-голограмма Великого Пламени Любви. В этой голограмме – вся вселенная.

А нас, едва мы появились на свет, учат спектаклю, гасят искру, искореняют. Холодный ушат клишированных фраз – на голову. Стереотипы реакций – инъекцией в самый центр сердца.
А искренне – это спросить, когда хочется. Это отодвинуться, когда больно. Это знать, что не оттолкнут не по предписанным и притворным правилам навязанной заботы об абстрактном человеке, а непременно осознанно, желая этого приближения всею своей сутью. И скажут об этом открыто! Зачем молчать?

Почему он снова молчит? Тихо, бережно качает меня в своих объятиях, вытирает мои слезы, гладит по волосам, позволяя выговориться, но молчит.

– Я ведь много раз просила тебя больше не приезжать. По какой-то причине ты все время считаешь это шуткой с моей стороны. Скажи, ну почему надо кричать, ругаться, требовать, а когда просто говоришь, тебе не верят? Ведь после наших встреч я две недели не могу придти в себя, вернуться в жизнь…

Ты просто не представляешь себе, как это, когда каждую секунду на каждом шагу, куда бы я ни взглянула – снаружи, внутри – везде ты. И это невыносимо! Такой удар по солнечному сплетению! Представляешь, солнце внутри тебя содрогается, смещается с нормальной орбиты, рушится вся Солнечная система, планеты, спутники, астероиды – все кувырком, и везде гибнет миллионы лет взращиваемая жизнь…

Я больше так не могу! Моя нежность уходит в Никуда… И не возвращается. Отпусти меня. Я никогда не забывала, что пути у нас разные. И понять сама я не могу, для чего тебе нужна, а ты все молчишь! Почему ты молчишь?

Я счастлива и без тебя. Правда, с тобою – без сознания. Слушай, ну что такое человек без сознания и без нежности!

Вот. Четвертая позиция золотой середины – спокойствие. Это – с покоем действие, с-покой-ствие.

Уже хватит говорить «нет». Уже я соглашаюсь. Любовь есть спокойствие. Но это относится к Божественной Любви, а мы-то – люди.

В какую сторону за несоответствие спокойствию отложить страсть? А с нею рядышком – тоску по любимому, когда он далеко; поющую и танцующую радость при его приближении; крики восторга, сам восторг – все то время, пока он рядом?

Вы думаете, я не могу быть спокойной? Очень даже. Это уже было, в одном до боли знакомом детстве.

Однажды на школьной переменке, среди беготни и криков, доедаемых на ходу пирожков с повидлом и списываемых у отличников примеров, я, стоя у окна, болтала со своими подружками. В следующий момент свет стал меркнуть, предметы начали утрачивать очертания и плотность окраски.

– Девчонки, – совершенно спокойно сказал я,  – я сейчас в обморок упаду.

Девчонки рассмеялись. А я так же спокойно, как и говорила, упала в обморок.

Когда медсестра привела меня в чувство, первое, что я увидела, – жуткий страх в глазах своих одноклассниц. Похоже, прежде никому из них не доводилось видеть обмороки так близко.

Они стояли рядом с кушеткой, одна из них держала, крепко прижимая к груди, стакан с водой, который уже наклонился настолько, что вода живым существом балансировала на самом краю, не решаясь спрыгнуть.

– Ты что?! И молчала! – услышала я упрек.
– Я вам сказала, – ответила я.
– Кто ж так говорит?!

Они знали, как надо говорить. Для тех, кто не слышит простых слов на фоне тихой беззвездной заводи спокойствия. Мне не поверили.

И не поверят. И он, наверное, тоже. Потому что до тех пор, пока мы говорим «он», «она», «они», мы свидетельствуем о разделенности.

Пусть так.

Пусть моя нежность уходит в Никуда. Никуда – это без точного адреса. А значит – для всех.
Может, где-то в запредельной дали, в плотной неизвестности она капнет слезой понимания кому-либо на щеку и пробудит от вечного сна. И он станет делать то же, что и я, – посылать свою нежность в Никуда.

Зачем?

Чтобы вся Вселенная вскоре осознала себя как Нежность.