Ты помнишь обо мне и любишь меня

Кажется, ты теряешь меня. Это могло бы составить трагедию, если бы вначале, до потери, было бы какое-то приобретение. Но твои разговоры, взгляды, незатейливые ласки, остылые и еще теплящиеся на грани полузабытых обещаний истончаются, становятся прозрачными и призрачными. Их призраки все так же тревожат меня, прерывая мой сон или останавливая в суете дневных забот тонкой и теплой золотистой иглой внезапных возвратов.

Кажется, я тебя теряю. Что принесет мне эта потеря, какой дар парадоксально и неизгладимо таит в себе приближающаяся утрата? На освободившееся место может быть послан кто-то еще, но там не будет МЕНЯ – мы не встретимся. Душа моя, игристо переливаясь серебряными нитями, следит, как продолжается мое обреченное движение, влюбленно-тягостный бег за ускользающей, истаявшей тенью твоей симпатии.

Дар потому так назван, что дается даром, безвозмездно. А мы все-таки не можем без оплаты, чувствуя, как нарушается некое равновесие в природе. Мы платим своим выбором того, как этот дар будет нами использован.

…Ковры надо заменить, подумала я. Это же несолидно, гости не любят проявления даже самых первых признаков обветшалости, напоминающей им о неумолимом времени и приближении их собственной старости. А старость – это физическая немощь, бессилие, обрекающее на медленное и однообразное ожидание смерти в полной оставленности. подобное совсем не создает радостного настроя.

Ковры я заменю. Завтра на втором этаже большой банкет с девочками. Мне будет нелегко отобрать достойных, чтобы остальные не передрались от злости. Откуда у молодых такая злость, что она даже просачивается сквозь их нежную розовую кожу? Правда, она от этого становится только розовее, аппетитнее – все пульсирует, живет, рвется наружу.

Но - от злости.

А меня как-то спросил один из гостей, есть ли в мире любовь. Да, подумала я, есть. Но в мире. В смысле, в покое, во внутреннем равновесии, без взрывов и извержений на головы окружающих.

В мудрой книге написано, что любовь долготерпит, не требует своего. Я не требую своего и долго терплю. Люблю ли я? Да, я люблю жить, хотя и жду смерти, потому что только она завершит этот цикл, перелистнет страницу, на которой в подробностях записано все, что мне послано в этом воплощении. Если я пройду его с миром, значит, я узнала любовь. Я уже умею спокойно относиться к тому, что мне посылают, у меня была большая практика.

После пяти лет в одном из тибетских монастырей, смиренных молитв и изучения манускриптов, медитаций у стены и изнуряющей работы, я вернулась в Гонконг, чтобы все изменить раз и навсегда.

Там, на высотах, в холодном опустошающем сознание воздухе мне показали, насколько далека я была от истинного Пути до приезда туда. Я не умела принимать дары. Более того, еще до их появления всем своим поведением я всякий раз показывала, что моя воля важнее воли Провидения: я отказывала тем, кто приближался ко мне с дарами своего сердца, тепла и нежности, с верой во взаимность и душевным расположением.

Пять лет я училась принимать все. Я оставила монастырь в надежде на преображение. Наверное, оно частично произошло. В одном я ошиблась: испытания не закончились, впереди ожидал экзамен, который я успешно провалила.

…Он был хорош собою, хорош той силою, которая не позволяет много говорить, но своим присутствием создает напряжение восторга. Он менял девочек или подолгу приходил к одной и той же, но ему у нас определенно нравилось. Меня удивляла не его щедрость, а совсем другое.

Приходящих я всегда «просматриваю», заглядывая в их сущность, проходя по коридорам их сознания, – длинным и не очень, с высокими потолками и похожими на кроличью нору, замусоренными и наполненными мерцанием драгоценных камней. При таком разнообразии природа мужчины остается неизменной: природа мужчины есть Женщина.

Когда я попыталась «войти» в его сознание, меня не впустили. Это порою происходит. Тому может быть несколько причин: или он открыт сверх меры и внутри просто ничего нет, а я все ищу; или он погребен под многочисленными комплексами и придется потратить много сил на то, чтобы докопаться до сути. Есть еще вариант: он тоже умеет, он тоже практиковал Учение.

Но к нам в заведение такие не ходят.

Однажды, когда я стояла в холле и наводила порядок на журнальном столике, я услышала приглушенные ковром шаги. В доме было тихо, все по своим местам, у меня выдалась свободная минутка подумать. И вот кто-то послан, чтобы этого не допустить.
Я подняла голову. Он продолжал идти прямо ко мне. Улыбка его мягко оттеняла полные губы, глаза блестели.

– Вам понравилось? Все хорошо? – учтиво спросила я. – Как мои крошки?
– Сегодня не очень, – сказал он и развалился в кресле. – Я предпочел бы другой выбор. Как начет Вас? Мне требуется несколько уроков хорошего танца.

Я тоже села. Чего только не приходится выслушивать! Но правило одно: никаких непредусмотренных реестром контактов с клиентами!

– Вы обратились не по адресу, друг мой. Вам известно, что я не учитель танцев. Или это иносказание? Но к чему Вам переспелый плод, когда вокруг столько персиков?
– Они напоминают мне станки, на которых работаешь. А я желаю постичь тайну женщины.
– Если кто-то желает постичь тайну, подразумевается, что он должен, по меньшей мере, быть уверен в ее существовании.

Он расстегнул рубаху и сел поудобнее. Этот жест, когда он двумя пальцами подергал воротник, – он всплыл откуда-то из подсознания и зажег маленькую свечку в темных подвалах памяти. При ее свете мне ничего не удалось разглядеть, но я насторожилась.

– Я уверен, – сказал он. – Я уверен не только в существовании тайны, но и в том, что пока тебя обуревают чувства, она не будет доступна. С девочками у меня включается похоть, непреодолимая жажда наслаждения, пусть и мгновенного. Я за него плачу, меня нельзя упрекнуть. Но они не приглашают меня к познанию, я работаю с их телом.
– А тайна где? Не в теле, вы считаете?
– Не знаю. Может, тело – только канал, путь к ней, а она живет в иных пространствах. Ведь Вы все знаете!
– Может быть.
– Я готов, – он встал и одернул рубаху. – Куда, когда, сколько?
– Вы готовы много заплатить?
– Сколько назовете.
– А что будет с вами потом, мой прелестный ученик, после того, как вы достигните самых сокровенных глубин?
– Вы скажете, чего мне ждать.

Я всплеснула руками.

– Как все просто!  Но платить придется не деньгами.
– Так вы согласны?
– Почти. Считайте это попыткой удержать клиента.
– А какова плата?
– Плата? – я обняла его за плечи.

От него исходил запах усталости и пресыщенности одновременно с едва уловимым ароматом неведения. Это аромат меня дразнил. Хорошо, подумала я. Мастерство – категория вечная, есть повод это проверить. Бедный мальчик, он еще не ведает, что его ожидает. Но – тайна есть тайна.

– Что касается платы за мой труд, то она будет объявлена сразу же после того, как вы получите необходимое вам. Размер платы определите вы сами.
– А я не ошибусь?

Я рассмеялась и сама удивилась, слушая свой смех со стороны, как это было неожиданно звонко и радостно.

– Да нет, с этим вы не ошибетесь, дорогой друг! Уверяю вас!

Ночь была сырая и приземленная, она лежала на траве и на асфальте, как непростиранное слетевшее с веревки покрывало. Деревья вздрагивали во сне, а их тени блуждали под окном, словно сомнамбулы.

Он сидел, как-то странно съежившись, сложив ладони в молитвенном жесте. Его застывший взгляд был устремлен прямо перед собой, на свечу, стоящую на столике. Меня он не видел. Я стояла за его спиной и ждала, пока он освободится от мыслей, очистит свое сознание.

Когда это произошло, я положила руки ему на плечи. Он вздрогнул и повернул голову ко мне.
– Мне страшно.
– Это хорошо, – сказала я. – Страх есть начало тайны, а ты захотел постичь именно ее. Дай руку.

Я присела прямо перед ним, он протянул мне свою ладонь. Я стала ее нежно гладить, мои пальцы пошли вверх по его руке. Он снова вздрогнул.

– Такое впечатление, что у меня никогда до этой минуты не было ни одной женщины, – напряженно выдохнул он.
– Похоже на то, – сказала я, наконец-то найдя нужную точку.
– А мы раздеваться не будем? – спросил он, пытаясь привлечь привычные схемы для снятия своего страха.
– Обязательно. Но потом. Расслабься, насколько возможно.
– Хорошо, попробую.

Он откинулся в кресле и стал смотреть в потолок, так что мне пришлось подняться с колен, чтобы поймать его взгляд. Он смотрел мне в глаза не мигая. Пламя свечи затрепетало и сорвалось. В темноте я слушала музыку нашего дыхания – немного судорожного и глубоко размеренного. У меня все получалось.

–...Где я? – он растерянно оглядывался. Руки его хватали воздух. Глаза были широко раскрыты.
– Ты во мне. Смотри и внимай, чувствуй и обретай. Я – то, что ты ищешь, тайна, к которой ты стремился.

Я увидела, как его тело стало медленно плавится, теряя свои формы, оплывать, как горячий воск. До меня донесся внутренний крик то ли ужаса, то ли наслаждения.

–  Не кричи, прошу тебя. Это только начало. На весь путь сил хватит?
– Я не знаю, – ответ исходил уже от новой формы. Это было встречавшееся мне прежде в медитациях крылатое существо, соединяющее в себе птицу и бабочку, ветер и мысль одновременно.
– Лети, друг мой! – сказала я.
– Куда?! – он был почти в отчаянье. – Куда мне лететь? Зачем мне эти крылья?
– Успокойся, я верну тебя, как только ты скажешь «пора». Продолжаем?

Минутное молчание нарисовало пеструю картину его смятения – он разрывался между желанием продолжить и страхом неизвестности. А искал любви, потому что она и есть главная женская тайна. А любовь и страх несовместны.

– Мы продолжаем, – он немного успокоился.

Никогда бы не могла предположить, что такой искушенный человек не знал в своей жизни Женщины. И главного, значит, тоже не знал: это - навсегда. А всегда есть Вечность.

Познавший тайну Женщины вступает в пределы Вечности. Ему остается только решить, чем он займет свое бесконечное существование.

Я внимательно следила за тем, как он проходил все этапы, незримо вела его там, где страх мог умножиться. Но он был примерным учеником – любовь в нем прибывала. Его образ трансформировался, менял цвет, звучал в разных тональностях, наполнялся прежде неиспытанной радостью единства.

И я, конечно, чувствовала, как во мне возрастает волна устремления к небесам. В тот момент, когда эти две волны – моя и его – наложились одна на другую, возникла молния.

Сияющий столб от земли до неба был дорогой ввысь, и мы, два огненных пульсирующих любовью шара, понеслись по нему, увлекаемые силой взаимного притяжения.

Наверху все было спокойно. Мы вновь обрели привычный земной облик. Только одежды наши немного светились пробежью золотого остывающего огня. Он посмотрел вниз.

– Удивительно! – сказал он, увидев нас, по-прежнему сидящих в комнате. – Ничего не изменилось, а я другой!
– И я другая,  – ответила я. – И так каждый раз, когда прикасаешься не к поверхности, а совершаешь погружение в тайну.
– Тайна в том, что можно оказаться на небесах, даже не взаимодействуя телесно? А я все еще в тебе?
– Нет, ты – это уже просто я, – ответила я с улыбкой. – Тебе нравятся ощущения женщины? Ты еще не желаешь познать тайну мужчины?

Он рассмеялся.

– Ты хочешь пригласить меня поработать в твоем доме девочкой?
– Возвращаемся, – сказала я.

...Он смотрел на меня такими глазами, какими смотрит совершенно счастливый ребенок; все преграды были сметены, я его легко читала. Он целовал мне руки, не желая прерывать состояние восторга, потому что именно в нем ему предстояло жить вечно. Это был мой дар ему.

Когда я прочла в нем страницу, на которой было написано, кем он является, я поняла, что все годы в монастыре прошли напрасно: экзамен я провалила. Его послали именно для этого.
Я вспомнила его жест с воротником, я вспомнила его постоянное место для медитаций.

Теперь он предлагает мне в дар то, от чего я уже отказалась однажды, оставив монастырь.

Я снова отдаю, не решаясь принять.

– Знаешь, – он с улыбкой приблизил свое лицо настолько, что меня увлекло в самую глубину его глаз. – Ты совершенно права, что отказываешься. Любовь в тебе уже есть, раз есть тайна, так?
– Не забудь о плате, – напомнила я. – Пора платить по счетам.
– Моей платой будет… – он задумался всего на мгновенье, – мой уход из твоего дома.
– Это хороший выбор, – ответила я. – Я согласна. А ты?

Вот уже десять лет, как я оставила свой бизнес. Вот уже десять лет я живу тихо, не выделяясь из толпы. Раз в год на пару месяцев я приезжаю в Тибет, чтобы быть в форме.
Он неизменно следует за мною повсюду. Это была его плата, и он не сумел нарушить закон, который гласит о том, что сопричастность Тайне делает людей едиными навеки. Просто уйти он не смог – я всегда была сильнее него, когда мы жили в монастыре.
Наверное, все-таки я приняла дар. Или я опять ошибаюсь?