4

Есть слепые дни. Есть дни засвеченные вспышками чужих слов.
Стоя по пояс в океане, мы слышим звук дна.
Пройдут тысячи лет, но мы узнаем друг друга по одной мысли.
Старый диапроектор слайдами ходит по пустой комнате.
Большая планета страданий приведет в лес, который утонет в искусственной антигравитации.

Опустошенные разрушенные города, каменные постройки в джунглях, поселения на побережье океана, гигантские зеленые горы, река, в которую тысячи людей падают с огромного колеса обозрения. Кто-то подхватывает, унося километрами вверх. Все было. Все путешествия. Все время.
Сны, от которых подбрасывает, а голова забывает собственное имя. Сны, после которых хочется вдыхать, бежать быстрее, ускоряясь в свободном падении.
Люди, которых не знаю, но узнаю.
Сложнее понять, как утро может стать началом. От нас требуется только проснуться.
Сиреневое поле с хрустящим запахом полыни накроет рассветом.
Давно у меня был дом. Там вишни пытались протыкать облака ветками, устраивая весной вьюги из опадающих лепестков, а виноград с мутным налетом осени не помещался в коробки. Вечером солнце прижимало к себе остывающую землю, на которой горели сухие листья.
Дым щупал холодные зрачки. А пока ночь накидывала матовый чехол, соседские беседки тонули под музыку, захлебываясь туманом. Лиловый запах распустившегося табака что-то рассказывал звездам, зацепившимся за флюгер. Планета останавливала ход, я выходила в темноту, из вагона на платформу, пока луна рассматривала свое теплое отражение. Мотыльки не долетали до ее испуганного лица и немым снегопадом летели под ноги фонарям. Если сверчки и доставали скрипки, только чтобы лунная бледность не затопила небо от края до края.