Другая сказка на ночь

«Из всех опасностей,   в мире  нет  большей, чем исключительно
одаренный  и  искушенный  разум, особенно, если он пытается
вникать в духовные  вопросы  о  душе  и   Боге.  Легче  научить
осла читать, чем обуздать такой разум, поскольку разум должно
обмануть,   ослепить  и  сокрушить.    Вера   должна  полностью
искоренить разум,  восприятие и  понимание,   закрыть глаза на
все,  что  встает  на  ее  пути,  и стремиться знать только Слово
Божие.»               
(Мартин Лютер)

           Так вышло, что мы все во что-то верим. Мы верим в себя или кого-то другого, в Бога или Черта, в волшебство или здравый смысл, в силу природы или силу науки или даже в силу денег. Каждый верит в свое по-своему. Человек просто не может жить без какой-нибудь хотя бы маленькой веры: такова человеческая природа и правда жизни. Вы мне не верите? Попробуйте ни во что не верить - вряд ли у вас это получится.
          
          Вопрос «Веришь ли ты?», даже если задающий его не конкретизирует во что именно вы верите, девять из десяти воспринимают с религиозным подтекстом, делясь таким образом на два лагеря: верующих и неверующих. У большинства верующих их вера не подкрепляется какими-то конкретными знаниями и прямыми доказательствами - они им не нужны. Эти люди просто веруют и все. На то она и вера, говорят они.
           Вероятно, просто верить было бы самым естественным и правильным, если бы кто-то не посчитал, что делать это следует в рамках, по определенным канонам, и не придумал бы однажды религию.

                ***

          "Мне было одиннадцать, когда меня крестили, -  перечитал Максим только что набитую на клавиатуре строчку. - А сейчас тридцать три – возраст Христа". "Весьма символично, что я вспомнил об этом почти забытом эпизоде своей жизни именно теперь», - подумал он с грустной иронией. Воспоминания проявлялись в сознании, как отпечатки со старых негативов, становясь все более четкими и разборчивыми. Позабытый отрывок из прошлого обретал былую яркость и свежесть, словно ждал возможность напомнить о себе все эти годы. Опасаясь упустить столь необычный момент исключительной ясности памяти, Максим решил больше не отвлекаться на философские отступления и продолжил набирать текст.

                ***
          
          Конец 80-х начало 90-х прошлого столетия, россияне вновь обрели возможность верить открыто. Религия в обществе превратилась в одну из самых популярных тем. То ли по велению сердца, то ли, будучи подверженными этой новомодной тенденции к открытой демонстрации веры, мои предки решили повести меня в церковь. Едва ли нашу семью можно было назвать религиозной, во всяком случае, проявлений этой религиозности за её членами я, мальчишка-подросток, никогда не замечал. Не было ни вечерних, ни утренних молебнов, ни благодарений Господа перед трапезой, ни систематических или хотя бы разовых посещений церкви, ни икон в углах, ни Библии на столе, ни вообще каких-либо бесед о Боге. Ему было отведено очень небольшое место среди моих детских представлений о мире. Какой-то подсмотренный гротескно-мультипликационный образ старца с нимбом, присутствие которого в моей жизни я не ощущал. Поэтому заявление мамы о том, что завтра мы идем креститься, я не воспринял ровным счетом никак. «Ага, ладно, мам», - бросил я на бегу по пути во двор, торопясь возобновить прерванную игру.

          Кроме меня, как выяснилось, некрещеными в нашей семье оказались еще три человека: двое половозрелых мужчин-мои отец и дядя - и шестилетний брат Мишка. За компанию решили крестить и их. Почему за компанию? Просто мне тогда показалось, что особого желания у отца и дяди приобщиться к сакральному не было (о Мишке, понятно, и говорить не стоит). «Надо, ребята, надо!», - с энтузиазмом провозгласила моя бабушка, заслуженный ветеран труда, пенсионер, а также инициатор сего мероприятия. «А оно нам надо?!» - в свою очередь обреченно подумали ребята, но вслух ничего не сказали, и мы в сопровождении группы поддержки из уже крещеных мамы, тёти и бабушки дружной гурьбой отправились в церковь.

           Мой отец к своим двадцати девяти годам высшего образования не имел, но тем не менее был человеком начитанным. Именно он прививал мне любовь к книгам, с самого раннего детства читая на ночь «Волшебник Изумрудного города» и «Приключения Незнайки». Под его тихий, интригующий голос я погружался в волшебный мир сказок и продолжал прибывать в нем в ночных грезах, когда этот голос затихал.

            Считая себя ответственным за формирование духовной составляющей моей натуры, отец не мог накануне похода в церковь не провести вводно-разъяснительной беседы на тему предстоящего события. Сейчас по прошествии лет я не смогу точно воспроизвести этот разговор, но, видимо, тогда сработал давно уже выработанный во мне рефлекс: мой родитель был замечательным рассказчиком и мог мастерски изложить даже самую неинтересную и банальную историю так живо и насыщенно, что в определенный момент я просто переставал слышать его голос и начинал видеть яркие картинки и образы. Это было похоже на просмотр интересного фильма в кинотеатре. Сначала все выглядит вполне обычно:  первые кадры движущегося изображения на экране, первые сцены картины, вы проникаетесь сюжетом, он развивается, заставляя все глубже погружаться в атмосферу фильма,- а потом вас затягивает так, что вы не замечаете, как уноситесь в иную увлекательную реальность, потеряв связь с действительностью, в которой вы всего лишь наблюдаете поток света, падающий на белый прямоугольник ткани.

            В общем, когда он завершил свой краткий экскурс в религию, этот поход в церковь мне стал представляться невероятным приключением, а предстоящий обряд уже виделся почти что магическим таинством и великим событием в моей жизни. Помню, по пути в церковь я не участвовал ни в каких беседах с родными. Пребывая в тихом, смиренном молчании, я с волнением предвкушал момент, когда, наконец, смогу наяву, а не в грезах попасть в сказку. Согласитесь, каждый в детстве, да и многие, уже будучи взрослыми, верят в то, что когда-то им выпадет шанс стать свидетелем чуда и страстно желают хотя бы однажды ступить на порог в мир волшебства, приобщиться к чему-то, выходящему за рамки привычной обыденности. Мне было всего одиннадцать, и я не был исключением.

           Вдоль кованого забора, у самых ворот, стояли и сидели женщины в темных одеждах. Они все время крестились, что-то неразборчиво бормотали и бросали на нас быстрые жалобные взгляды из-под косынок. На ходу мама достала из сумочки кошелек и стала искать в нем мелочь. Наконец справившись, она было собиралась протянуть монеты одной из просящих подаяние, когда рядом идущая пожилая дама остановила ее и тихим назидательным голосом сказала: «Не нужно подавать этим - отдайте другим, тем, которые там, на паперти. Вот они - на самом деле страждущие, а эти - так, ряженные». Она пренебрежительно махнула рукой в сторону «этих» и, перекрестившись, вошла в ворота. Влившись в общий поток из десяти-пятнадцати человек, мы тоже проследовали на территорию храма.

           Современная архитектура церкви органично вписывалась в окружающую городскую застройку. Это было новое, высокое, пятиглавое здание из красного кирпича, отблескивающее на солнце золотом куполов, вершины которых увенчивались крестами. Подобный символ мне доводилось видеть ранее на могилах городского кладбища и еще в виде стилизованного украшения на крышке гроба, однажды стоявшего во дворе нашего дома, когда умер один из его жильцов. Поэтому при виде крестов на здании храма я испытал смешанное гнетущее ощущение похорон и некой печальной торжественности момента.

           Нас встретил средних лет мужчина в рясе и по дорожке из камня повел к церкви. По мере нашего приближения храмовые стены становились все выше, а вместе с ними росли мое внутренние волнение и трепет. Уже почти потеряв способность осознавать окружающую действительность, я забегал в мыслях вперед и заранее вырисовывал в воображении красочную картинку, эскиз которой накануне нашего похода умело набросал отец. Вот мы с неспешной степенностью поднимаемся по ступенькам, ведущим на площадку перед входом, открываются двери, и на пороге нас встречает одетый в церемониальные одежды служителя церкви человек с длинными волосами и бородой с проседью. Немолодое, спокойное лицо его отмечено печатью мудрости и внутренней силы. Жестом, исполненным сдержанности и достоинства, он приглашает нас войти, и мы окунаемся в великолепие и роскошное убранство храма. Обстановка внутри церкви мне почему-то представляется дворцовой. На стенах множество позолоченных канделябров со свечами, повсюду величественной красоты картины с изображением ангелов с белыми птичьими крыльями и мраморные колонны, уносящиеся к высокому своду расписного потолка, с центра которого свисает огромная хрустальная люстра. Священник что-то говорит перед началом ритуала и ... - тут мои видения внезапно были прерваны, так как, вопреки моему предвосхищению событий, вся процессия во главе со служащим храма, минуя крыльцо, круто свернула влево и устремилась в направлении отдельно стоящей небольшой часовни. Надо заметить, что облик представшего перед нами здания довольно ощутимо не в лучшую сторону контрастировал с архитектурой земной обители Господа. Видимо, поэтому, войдя на территорию храма, я едва удостоил это невзрачное строение взглядом, сосредоточив все внимание на самой церкви.

           Мы повернули, и тревожные мысли ветром ворвались в мою голову, разом скомкав воодушевление, в котором я пребывал. Почему мы прошли мимо?! Ведь именно там, в храме, все должно произойти! Мы просто обязаны сейчас подниматься по этим ступеням, а не сворачивать к убогой часовенке на отшибе! С шагов по этой лестнице начинается путь к Богу, так ты говорил мне, отец?! Эй, люди, остановитесь, куда вы идете?! Этот человек в рясе что-то перепутал или задумался и ведет нас не туда. Сейчас он очнется, выйдет из своего дурацкого ступора, обернется и сконфужено скажет: «Ой, простите, мы не туда свернули, давайте вернемся чуть-чуть назад». Но идущие вслед за служителем не могли слышать моих мысленных призывов и, словно находясь в каком-то странном оцепенении, покорно продолжали удаляться от церкви. Следуя вместе со всеми, я растерянно вертел по сторонам головой, то беспокойно бросая взгляды на моих попутчиков, то оборачиваясь назад. По мере удаления от храма рушились мои зыбкие предположения о том, что наш поворот не туда - лишь следствие недоразумения. С каждым шагом настроение, волнительный тон которому был задан ранее, уходило на убыль.

          "Батюшки сейчас нет, но он скоро будет, подождите немного", - произнес мужчина в рясе и удалился, оставив нас у входа в часовню.
         Собравшиеся ожидали в тени навеса. Июльское солнце находилось в зените, в тот день хорошо припекало. Взрослые изредка вполголоса о чем-то переговаривались, словно здесь, на святой земле, боялись потревожить кого-то. Брат Мишка, сидя на лавочке, безучастно ковырял носком сандали землю, будто то, что сегодня должно было произойти, его вообще не касалось. Ну а я, все еще сбитый с толку, пытался разобраться в своих ощущениях и вспоминал о том, что мне рассказывал отец. Он говорил, что зачастую людей крестят в младенческом возрасте, когда те еще ничего не понимают, мне же доводилось поучаствовать в этом осознанно. Пройти обряд крещения, означает вступить на тропу, ведущую к встрече с Создателем, приобщиться к Великой Тайне. На самом деле, эти отношения с Богом, измеряющиеся расстоянием, представлялись мне смутно. В силу возраста, вероятно, я не мог толком представить себе ни этого самого пути, ни встречи, которая должна была произойти то ли в его начале, то ли в конце, ни самого Бога как такового.

           «Тайна» - вот что было значимым и определяющим все предстоящее действие. Возможность познать священное древнее знание, получив тем самым билет в увлекательное путешествие в иную реальность, - вот, что по-настоящему меня волновало и разжигало мой интерес. Насколько я помню себя в том невинном возрасте, стремление к необычайному и удивительному было для меня не просто детским желанием, а скорее чувством острой потребности. Исчерпав лимит феерического в сказках и фантастических романах, которые благодаря отцу запоем читались мной уже с семи лет, я возжелал чуда в действительности. Во мне давно поселилась и жила уверенность в том, что такое чудо рано или поздно обязательно должно было случиться в моей жизни, и крещение казалось как раз тем самым шансом.

            Сам обряд посвящения в веру с подачи отца я видел торжественным ритуалом, а лицо, проводящее его, батюшку - ближайшего божьего слугу - статным, пожилым мудрецом. И мне казалось естественным и единственно возможным проведение такого торжества в месте, подобающем важности и знаменательности события. Кто этот человек, решивший иначе?! Он никак не мог быть мудрецом из моего воображения. Эта неравноценная подмена величественного убранства храма на нехитрую обстановку маленькой часовни привнесла в гамму чувств моего трепетного и волнительного ожидания чуда горький привкус обмана. Недоверие еще сильнее овладело мной, когда мама и бабушка отлучились в церковную кассу, чтобы уладить «финансовую сторону вопроса». Божественное чудо за деньги?! Это звучало, по меньшей мере, нелепо. Слова «Бог» и «деньги» находились для меня в таких далеких друг от друга и абсолютно несовместимых между собой смысловых категориях, что наотрез отказывались складываться в общую понятийную форму. Так, переживая внутреннюю борьбу противоречий и безуспешно пытаясь привести расстроенную детскую систему восприятия в порядок, я продолжал ждать дальнейшего развития событий.

           То, что произошло в следующий момент настолько не вязалось со спокойной, умиротворяющей атмосферой, царившей в том месте, где находились ожидающие крещения, что они, словно окаченные разом цистерной ледяной воды, замерли в немом изумлении с открытыми ртами. Заложив крутой вираж, со второго въезда на территорию храма по асфальтированной дороге вырулила «девятка» зеленого цвета. Ломая тишину, из открытых окон автомобиля звучали ударные ритмы какого-то попсового шлягера. Лихо подкатив к часовне, машина остановилась, музыка стихла, открылась дверь, и на асфальт тяжело ступила нога, облаченная по последней моде в стильные джинсы и белые кроссовки «Adidas». И сразу за этим, нарушая образ водителя-лихача и скрывая из виду атрибуты мирского одеяния, опустился подол рясы. Далее из чрева машины явился миру сначала колоссальных размеров живот, подпоясанный плетеным пояском в том месте, где у человека должна быть талия, а потом с видимым трудом выбрался и сам водитель транспортного средства. В момент отрыва тела от сидения амортизаторы авто облегченно ухнули, выравнивая значительный крен кузова относительно горизонта. Хлопнув дверью «девятки», пред нами предстал...хм..., по-видимому, батюшка. Так, по крайней мере, заставляли думать об этом человеке большой крест на его животе поверх рясы и остальное церковное облачение.

           Внешность слуги божьего, мягко говоря, диссонировала с образом, жившем в моей голове. Это был самый толстый из всех встречаемых когда-либо за мою недолгую жизнь людей. Теперь, когда батюшка оказался вне машины, я с трудом представлял, как вообще возможно было провернуть такой фокус и втиснуть столь огромный объем тела в маленькую коробочку «жигулей». У батюшки обнаружились и длинные волосы, собранные на затылке в хвост, и борода с проседью. Вот только лицо его не выражало ожидаемой мной мудрости и внутренней силы. Все, что в тот момент на нем отражалось, было физическим страданием от тучности и жары и еще какая-то праздная скука. Утирая платком пот с лица, раскрасневшегося от усилий при извлечении себя из машины, батюшка, перекатываясь с ноги на ногу, проследовал мимо ожидавших его людей, небрежно махнув рукой, мол, кто креститься, айда за мной. Этот вялый призыв принять участие в действии, которое предвкушалось мной, как великое таинство посвящения в веру, стал последней каплей в уже и без того переполненной чаше моих сомнений. Мистический ореол приключения и тайны во круг меня развеялся, явив неприглядную, лживую действительность. Разочарование - не то слово, которым можно  было бы описать мое состояние. Я чувствовал себя обманутым и совершенно раздавленным. Моя витавшая в облаках мечта попасть в сказку утратила в тот день всю плавность своего полета, сорвалась, ушла в штопор и разбилась в лепешку, да так, что, как говорится, проще закрасить. Нахождение в том месте, куда меня привели, потеряло свою первоначальную значимость и всякий смысл. О каком уверовании могла идти теперь речь?! Семена веры, которые здесь намеревались сеять, не могли дать всходов на столь неблагодатной почве.

            В дальнейших событиях того дня я играл роль в большей степени зрителя, нежели участника. Находясь в какой-то непонятной прострации, я отрешенно наблюдал за совершением обряда, машинально отмечая последовательность происходящего. Мы зашли в маленькую душную часовню, всех подлежащих крещению попросили обнажить предплечья и голени. Даже не пытаясь надеть на себя хотя бы маску патетичности, все с тем же скучающим выражением лица человека, выполняющего рутинную работу, батюшка что-то непонятно пел речитативом, чем-то мазал наши руки, ноги и лбы. В нос навязчиво лез запах ладана, свечного воска. Плакал младенец, когда его опускали в купель, крестились уже крещенные из «группы поддержки». Хорошо помню тоскливый взгляд Мишки, который демонстрировал полное отсутствие интереса к происходящему и желание скорейшего окончания сего действа. В тот момент я был с ним как никогда солидарен. Завершая обряд, батюшка надел на наши шеи крестики, судя по весу, - алюминиевые. То ли родители решили сэкономить, то ли православный ларек на территории церкви не мог предложить покупателю другой товар, но дешевый алюминиевый амулет с позолотой тогда показался мне наиболее уместным мемориальным символом событию, имевшему место быть в тот день. Крест впоследствии обтерся, утратив свой первозданный золотой цвет, а потом и вовсе где-то потерялся.

           Прошло время. Копилка памяти с тех пор наполнилась другими яркими впечатлениями и переживаниями, на фоне которых тот эпизод из моей жизни с годами был переоценен. Воспоминания о нем поблекли и почти перестали быть частью меня. Так уж устроен наш мозг: то, что становится менее значимым для нас оседает в самых нижних слоях памяти, чтобы может быть когда-нибудь потом, совершенно неожиданно и без видимых на то причин всплыть на ее поверхности почти забытой страничкой прошлого. Я вырос, у меня появилась своя собственная семья, родилась дочь. Вечерами я читаю ей сказки, также, как когда-то мой отец читал их мне. Эта традиция стала семейной. Но как-то неосознанно была перенята и другая традиция, та, согласно которой мои родители никогда не говорили о вере. В моей семье тоже не принято упоминать о Боге. Нет, никаких запретов не существует. Просто мы от чего-то не говорим на эту тему. И знаете, я совершенно не представляю, что я буду делать, когда однажды вместо сказки на ночь моя семилетняя дочь попросит меня рассказать о Нём.

                ***

           Закончив печатать, Максим продолжал сидеть, откинувшись на спинку кресла. Воспоминания властвовали над ним, заставляя его еще некоторое время находиться за столом и невидяще смотреть в пространство комнаты. Наконец он обрел над собой контроль, встал, разминая затекшее от долго сидения тело. За окном на холодном темно-синем небе мерцающими точками проступили первые звезды, среди них одиноко повис бледный серп месяца. Зимний вечер подходил к концу, уступая время ночи. «Время сказок», - вспомнил он и отправился в детскую. Дочь только что легла и прощалась на ночь с мамой. Максим притворил за супругой дверь, взял с полки книгу и присел у изголовья кровати. Прежде чем начать читать вслух, он еще немного полистал страницы, отыскивая место их последней остановки в путешествии по Волшебной стране Оз.

- Пап, а Еву родители в воскресенье в церковь водили, ее там крестили, - неожиданно прервала Алёнка только что начавшееся чтение. – Она сегодня в классе мне рассказала.
 
«Это какая-то мистика!», - подумалось ему.
 
Максим заложил пальцем страницу книжки, на обложке которой девочка Дороти и ее верные друзья бодро шагали по дороге, вымощенной желтым кирпичом, и посмотрел на дочь.
 
- И как, ей понравилось?

- Да, говорит, круто! – Аленка сделала большие глаза.

- А ты знаешь, что такое крещение, дочь? – спросил он, полагая, что задал вопрос, на который, скорее всего, ему придется отвечать самому.

- Ну, да, - не растерялась Аленка, - это когда в церкви крестик надевают, чтобы в Боженьку верить, так Ева сказала. У нас в классе еще есть девочки с крестиками. Па, а когда вы меня будете крестить? - протараторила она, вопросительно склонив голову набок.

- Чтобы ответить на этот вопрос, думаю, сначала мне следует кое-что рассказать тебе.

  Он высвободил палец из книги, отлично понимая, что сегодня будет другая сказка, и отложил ее в сторону.
 
- Так вышло, дочь, что мы все во что-то верим, - прежде глубоко вздохнув, начал он.