Карай

     Молодость живет мечтой, старость воспоминаниями. В молодости всё впереди, всё неоднозначно,  есть ещё шанс, и достать золотое яблочко, и жар-птицу ухватить за хвост. На склоне лет всё определено, всё свершилось. Остается только вспоминать. Ты возвращаешься в прошлое и  за что-то, уже совершенное тобой, возникает чувство гордости, о чем-то печаль о невозвратности, а за что-то - стыд.

     Его звали Карай, немецкая овчарка. Я был молод, легко распоряжался и своей и чужими жизнями. Но на склоне лет его взгляд начал преследовать меня. Я его предал.

     У пса с самого начала жизни сложилась нелегкая судьба. В девять месяцев милиция отобрала его у хозяина по жалобе соседей, за издевательство над животным. Глупый пес задавил курицу, и хозяин вначале жестоко избил его, а потом сделал попытку пристрелить. Попал ему в бедро, но тут подоспели милиционеры и забрали раненного пса в питомник.
Там он месяца два влачил жалкое существование, пока его не пожалела моя жена.

     Мы жили в лесу на производственной базе лесного техникума, которую все называли кордоном. В курс обучения в техникуме входило пчеловодство, а пасека была у нас, и на неё каждые выходные приезжал помошник районного прокурора, который по совместительству преподавал в техникуме пчеловодство. Он то и предложил жене забрать из милицейского питомника породистую собаку, толку из которой уже не могло получиться никакого, а убивать – рука не поднималась ни у кого.

     Жена с детьми несколько дней жила у моей бабушки в городе рядом с техникумом и посещала поликлинику, делая ежегодные обследования и прививки. По окончанию она пришла в техникум и попросила у директора, чтоб её отвезли на кордон. Там в кабинете директора помощник прокурора, и предложил ей забрать собаку.

     Я занимался приготовление себе обеда (жены с детьми уже три дня не было дома), когда услышал, как к дому подъехал техникумовский автобус.  Через пару минут в дом вошла жена, неся на одной руке сына, а второй ведя дочь. Она посадила детей на диван и сказала:
     - Пойдем, заберешь подарок.

     Я убрал сковородку с зажаркой с плиты и вышел вслед за женой во двор. Жена уже махала мне рукой из автобуса. Я поднялся по ступеням в салон. То, что лежало в проходе между кресел, я принял за чью-то старую шкуру, но шкура подняла голову, повернула её и посмотрела на меня большими перепуганными глазами.
     - Давай отнесем его в дом, он сам не ходит.

     Жена попыталась мне помочь, но только мешалась в тесном проходе. А шкура? Она и весила как шкура. Мне не составило труда взять её на руки и отнести в дом. И хоть жена убеждала меня, что это чистокровная породистая немецкая овчарка, я был убежден, что её попросту обманули, хотя смысла в обмане не видел, она же ничего не платила. Пока я нес пса, он обмочился.

     Жена постелила в углу кусок старого шерстяного одеяла, и я положил туда собаку. Имя у него уже было.  В питомнике жене сказали, что его зовут Карай. По моему, так звали собаку легендарного пограничника наших времен Карацупы.

     Пес лежал в углу, испуганно озирался, мелко дрожал и не делал попыток даже изменить неудобную позу. Таких забитых, перепуганных собак мне не приходилось видеть никогда в жизни. Мне стало его жалко. Сделал попытку его погладить, но пес в ответ на прикосновение отчаянно зажмуривал глаза и весь вжимался в пол.

     Собаку действительно нужно было спасать. Я вместе с одеялом перетащил его на диван, потому, что в углу на корточках уже через пол-часа затекли ноги.
Жена принялась доваривать начатый мной борщ, а я сел рядом с псом и начал перебирать ему шерсть. Пес ещё раз обмочился.

     Мы поменяли ему подстилку и два дня не отходили от него, попеременно сменяя друг друга. То жена занималась делами, а я перебирал ему шерсть, а когда мне нужно было отлучиться, жена начинала ему чистить когти или осматривать и чистить уши. К вечеру Карай уснул. Спал он беспокойно, часто поскуливая, и я проспал с ним рядом на диване до утра, всю ночь периодически поглаживая и успокаивая его.

     На следующее утро он отважился встать.
     На трясущихся полусогнутых ногах дошел до миски с водой, долго от неё не отрывался, потом часто оглядываясь на нас, не бросили ли мы его,  вышел во двор и задрал лапу. Он оказался воспитанным, культурным псом. Любовь к порядку у него была заложена на генном уровне. За свою жизнь он не разу не насорил и не нагадил в доме. Да и на улице для этих целей у него были строго отведенные места, не каждый человек бывает таким чистоплотным и пунктуальным.

     Пес нам поверил и стал членом нашей семьи. С этого дня он стремительно пошел на поправку. Чистый воздух, хорошее питание и движение, движение, движение…

     Через месяц Карая было не узнать. Он не отходил от нас с женой ни на секунду. Он действительно стал членом нашей семьи. Детвора целый день возилась с ним, и мы были за них спокойны. Жена с ним сама ходила в лес собирать грибы или ягоды (на свежее срубленных делянках весной было много земляники, а в конце лета ежевики) и он всегда приводил её домой. Она просто шла за ним следом, а он легким фырчанием предупреждал её, когда впереди появлялся посторонний человек или дикий зверь.

     Залаял он только один раз. Когда у него нагло забрали его миску.
Жена его кормила из детского эмалированного горшка, а эмалированная посуда в то время была в дефиците. Нам этот горшок достался ещё на заводе, где мы познакомились с женой, сыграли свадьбу и родили дочь. Профком нам в качестве подарка выделил детский горшок и ковшик, а на соседней линии слесарь-наладчик пробил голову другому слесарю таким же точно горшком, потому, что они не поделили эмалированное ведро.

     Горшок по наследству достался Караю, но однажды к нам приехали гости и жена одного из них, увидев в чем мы кормим собаку, взмолилась, чтобы мы горшок подарили ей. Жена легкомысленно разрешила той взять его.

     Женщина на радостях выбежала во двор, подбежала к будке, схватила горшок и пошла назад к двери, радуясь неожиданному приобретению.  Карай не выдержал такой наглости. Он выскочил из будки, залаял, догнал испугавшуюся женщину и ухватил её за платье. Та завизжала и выронила горшок. Пес взял его зубами, отнес на место и забрался обратно в будку. Больше попыток забрать его горшок никто не предпринимал.

     И ещё он день и ночь охранял нас. Никто не мог войти в наш дом без его разрешения, а если мы выходили на улицу и общались с посторонними людьми, он настороженно внимательно следил за ними, и в ответ на любое резкое движение мгновенно бросался на нашу защиту. Он никого не покусал, он просто удерживал руку или ногу, но люди пугались, завидовали и за свой испуг затаивали злобу.

     Я до сих пор не знаю, погиб он в результате несчастного случая или по злому умыслу.

     У нас на кордоне для практики учащихся техникума организовали школьное лесничество. В штате был лесничий, мастер леса и два лесника. На кордоне жили только мы с женой и детьми, остальные в ближайших станицах, приезжая на кордон только в случае необходимости.
Несколько раз в месяц мы собирались полным составом. Как правило, все вместе обедали в одном из домов, который оборудовали под официальную контору лесничества.

     После одного из таких обедов мы все сидели в тени большого дуба, росшего возле нашего дома и неспешно разговаривали о делах. Жена с Караем весело играли рядом. Та бросала псу палку, а он приносил её и требовал, чтобы она отобрала палку у него.

     Один из лесников поднялся и сказал:
- Да что вы хвастаетесь своим псом, он у вас оружия боится.

     Карай действительно боялся оружия, ведь в него в детстве стреляли, и при виде оружия направленного на него он сразу прятался. Все давно обратили внимание на эту его особенность, но этот лесник получал удовольствие, каждый раз направляя на него ружье. При первой встрече Карай ухватил его за руку, потому, что он резко протянул мне её для пожатия.

     Лесник снял с плеча оружие и направил на пса, но тот заигрался с женой и вовремя не среагировал. Лесник потом объяснял, что он просто машинально нажал на курок, а ружьё забыл разрядить. Заряд крупной дроби с расстояния пять метров пробил псу грудь. Он сразу рухнул, а с женой случилась истерика.

     Я увел её в дом, а когда вышел, лесничий уже забрал у лесника ружье, а тот что-то виновато объяснял. И тут я совершил то, что не могу себе никак простить. Я заставил лесника добить пса. Что бы тот не мучился.
 
     Ни у кого рука не поднималась добить пса, а мужчина, по моему замыслу, должен был понести наказание и прекратить мучения собаки. Ему отдали ружье, он его зарядил снова, взял пса за задние ноги, оттащил за дом и там выстрелил ему в голову.
Вернувшись назад он сказал только:
- Я его тащу, а он землю  грызет.

     На следующий день мужчина уволился, хотя должность лесника в то время была одной из самых престижных в сельской местности. У него не хватило смелости встретиться с нами снова.

     А мы продолжали жить. Я жил в лесу, кормил семью, а для этого приходилось убивать. Убивать свиней, коров, телят, коз, баранов, курей, гусей , кролей, иногда и собак. И я не испытываю угрызений совести за эти убийства, это жизнь, а мы на вершине пищевой цепи. Но вот мое малодушие с каждым годом всё больше вызывает у меня чувство вины перед этим псом.

     Я ставлю себя на его место и вижу, как бог, или лучший друг, которому я верил больше всех, вдруг бросает меня беспомощного беззащитного один на один с врагом, отворачивается и уходит, а враг тащит меня, и я ничего не могу сделать. И это разочарование приносит гораздо большую боль, чем та, что разрывает мне грудь. И только милосердный выстрел врага прекращает эти мучения.

     Я всё чаще оглядываюсь назад. Я прожил интересную, неплохую жизнь, с кем хотел и как хотел. Прошел огонь, воду и медные трубы. Посадил много деревьев и построил не один дом. У детей уже внуки. У меня было много побед: над собой, обстоятельствами и врагами. И ошибок было тоже много.
 
     Значительную часть их я исправил, но есть те, которые останутся со мной навсегда.
Больше всего я корю себя за то, что не накричал тогда на выстрелившего, не ударил его,  не продемонстрировал псу, что я его защищаю, не подошел к нему, не погладил, не приласкал, не закрыл ему глаза и не выстрелил сам в его голову.