Янина Викторовна

Мой школьный товарищ Изя Бесчинский живёт в одном из небольших городков на юге Израиля.
Раз или два в год мы перезваниваемся по телефону.
Разговоры короткие, отрывистые, ни о чём.

В моей жизни Изя существует почти семьдесят лет.
Я привык к тому, что он есть.
Раньше мы общались более интенсивно, могли часами перебирать даты, фамилии,
различные случаи из далёкой юности.
Но после того, как от Изи ушла Маша, он замкнулся в себе.

Маша – не первая женщина в жизни Изи, но они были вместе более десяти лет.
Как я понял, мой друг прикипел к ней душой, и её уход очень болезненно отозвался
на его впечатлительной натуре.
- Я думал, – как-то признался он, – что мы с Машей будем вместе коротать старость.
А оно вон как вышло.

У Изи сложный характер.
Ему постоянно не везло с женщинами.
Случались такие драмы, что хоть книгу пиши.
Но я не об этом.
Все любовные неурядицы – лишь отражение общих жизненных нестыковок.

Изя приехал в Израиль из Ташкента намного раньше меня.
Наверно, были какие-то сбережения, потому что купил дом на земле.
Я ни разу не был у него в гостях, но знаю, что он часто хозяйничает во дворе,
что-то мастерит, копается в огороде.

Искусство и литературу Изя давно отринул.
По-моему и тут сказалась его жизненная нестыковка.
Изе не было и тридцати лет, когда он круто поменял судьбу.
До этого он был вундеркиндом, подающим большие надежды скрипачом.
Он много и упорно занимался музыкой.
Был первый успех, посыпались опьянённую молодостью голову первые гонорары.

Изя блестяще закончил музыкальное училище, но в консерваторию не пошёл.
Его пленила судьба артиста.
Вместе со знаменитым молдавским ансамблем «Жок» объездил он полмира.
Как он жил эти годы странствий – не знаю.
Не ведаю, какие непредвиденные происшествия, вторгшиеся в повседневный быт блуждающих звёзд,
заставили так радикально изменить его взгляды и пристрастия.
Сам он об этом не рассказывал.

Однажды, распрощавшись с друзьями-музыкантами, вернулся он домой.
Вернулся без блеска в глазах.
Вернулся. Повесил, как говорится, скрипку на гвоздик
и никогда больше не доставал её из чехла.

Потом он уехал в Ташкент, поступил в технический вуз, закончил его,
получив инженерную специальность и пополнил ряды средней технической интеллигенции,
которая хоть и не сидела без работы, но была мало востребована.

О ташкентской жизни Изи я тоже мало чего знаю.
Говорили, что он женился. Но достоверно не берусь утверждать.
Факт в том, что в Израиль он приехал один, купил дом, встретил Машу.
Но об этом я уже говорил.

Мы вновь, после долгих лет невстреч, стали активно общаться,
вспоминали одноклассников, знакомых девочек, вечеринки. Вспоминали и учителей.
Во время одной из таких бесед между нами возникла первая неловкость.
Говорили об учительнице русского языка и литературы Янине Викторовне Липиньской.
Я отозвался об этой незаурядной женщине с пиететом.
Проводимые ею занятия были великолепны, нетрадиционны, волновали юные души.

Изя прервал меня и со злостью произнёс:
- Она прокляла меня.
- Как? – воскликнул я. – Что ты такое говоришь!
Мне показалось, что я ослышался.

Изя посмотрел на меня с недоверием:
- Ты разве не помнишь?
- Нет, – честно признался я.
- Счастливый ты, – сказал Изя, – ничего не помнишь.
Да и зачем тебе помнить? Тебя Янина Викторовна боготворила.

Можно, я на короткий срок прерву плавное течение рассказа
и уйду немного в сторону, поменяв героев?

Я назвал Янину Викторовну.
Семейство ссыльных поляков Липиньских было хорошо известно в Ленинабаде.
Братья Константин и Витольд, сестра Янина получили хорошее образование.
Были они прекрасно воспитаны, сдержанны в общении, всегда вызывали симпатию.
Я учился в девятом классе, когда старший из братьев Константин Липиньский
покончил жизнь самоубийством.
Видно, для такого шага были серьёзные причины, но мы, школьники, о них ничего не знали.
По городу гуляли различныё шепотки. Не буду о них.

Янина Викторовна в день несчастья пришла на урок в трауре.
Нравы были строгими, пропустить работу считалось немыслимым святотатством.
В классе стояла гробовая тишина.
Янина Викторовна нервно мяла платочек.
И тут меня будто что-то подтолкнуло.
Я вышел к учительскому столу.
- Можно? – спросил я у учительницы. Она безразлично кивнула.
Наверно, не поняла, чего я хочу.

В тот день, впервые на людях, я стал вслух читать стихи.
Помню, это был Пушкин, « Руслан и Людмила».
Тогда я ещё не знал, каким даром обладаю.
 
Класс замер. Мой голос взрывал напряжённую тишину.
Янина Викторовна сделала шаг ко мне, но остановилась на полдороге.
Я увидел, что её глаза горят странным огнём.
Когда я проговорил последние строки, Янина Викторовна подбежала ко мне,
обняла при всех,
поцеловала и, задыхаясь, сказала:
- Спасибо, Рафочка!
Потом поспешно выбежала из класса.

С тех пор между мной и учительницей установились особые, мне самому не во всём ясные отношения.
Она просила, чтобы я показывал её тетрадки со стихами, которые я сочинял тайком
и которых даже слегка стеснялся.
Янина Викторовна читала и восторгалась каждой строкой.

Однажды она подошла ко мне в пустом классе, положила руку на плечо и сказала.
- Мне кажется, я не зря прожила жизнь.
У меня есть ты, ученик, о котором можно только мечтать.
Рафочка, ты будешь знаменитым. Я прочла это в твоих глазах.

Мне было неловко.
Я боялся, что кто-то войдёт и увидит эту двусмысленную сцену.
Янина Викторовна вздохнула и сняла руку с моего плеча.
- Первую книгу подаришь мне, – произнесла она.
- Конечно, – пообещал я, не зная, как трудно будет выполнить обещание.

Ещё один поворот сюжета, и мы снова беседуем – я и Изя.
- Она прокляла меня, – произнёс странную фразу мой школьный друг.
- Как? – не поверил я.
- Ты можешь позволить себе не помнить.
Везунчик, – заговорил Изя, и я почувствовал затаённую обиду в его словах.
- Так напомни!
- Хорошо, – в голосе у Изи явственно сквозила неприязнь, – на уроке мы играли в морской бой.
Липиньская заметила.
- Бесчинский, повторите то, что я сейчас рассказывала.
Я встал. Замялся.
- Садитесь, Бесчинский. Я ставлю вам двойку.
- Но наказывать надо двоих! – вскипел Изя. – Это несправедливо!
Маргулис тоже не сможет повторить.
- Вот тут и сказала Янина Викторовна роковые слова:
- Вы, Бесчинский, никто, а Маргулис – гений. Я не имею права его наказывать.

Этот эпизод начисто выпал у меня из памяти.
А Изя пронёс его сквозь годы и сейчас предъявил, как прокурорское обвинение.
- Прости, – сказал я, – она была неправа.
Мы на равных. Ты никто, и я никто. У меня не вышло ни одной книги.
- Не бери в голову, – якобы добродушно ответил Изя, – это я вспомнил, чтобы посмеяться.
Но я не поверил ему.

Когда, через год после этого разговора, вышла моя первая поэтическая книжка «Зной»,
я сразу же послал её Янине Викторовне.
Но почта слишком долго идёт.
Книжка пришла по адресу в день её похорон.

                Р.Маргулис