Пядь третья. Драгоценная оценка

В Литературном институте были прекрасные преподаватели! Общаться с ними – и жизненная удача, и счастье. Не всегда мы были понятливы и усидчивы, не всегда внимательны и добры, –  а иногда были просто жестоки.

Вспоминается, как вёл у нас семинар по лирике Пушкина видный учёный Михаил Ерёмин. Видный, да не слышный для нас, глупых студентов: года учёного в ту пору были весьма и весьма преклонны, и говорить громко он не мог – а нас было под сотню на потоке! Слышали преподавателя только в первом ряду. Остальные ряды болтали вполголоса о своём, кто-то шуршал рукописями, кто-то обсуждал редакционные сплетни, кто-то писал свои стихи – слушать и не пытались. Уверены были в мягком нраве пушкиноведа: знали, что зачёт сдадим, «засыпать» никого добрейший Ерёмин не станет, как, собственно, и приличествует его статусу и годам…

Вдруг Михаил Ерёмин заорал на нас!

Всё стихло.

Слышно было, как звякали на стыках рожки троллейбусов под окнами, на Тверском бульваре, да шуршала в осенних рамах заплутавшая муха.

Во все глаза следил курс за лектором.

–  Что же вы думаете, старость – это немощь? – орал М.Е. – Можно вам не слушать про идею мирской власти у Пушкина? Что вы сможете понять?! – вы не сможете понять Пушкина!

Таким макаром он орал минут пять.

Мы видели, что старость – это мощь. Это огромный опыт, и бескрайняя душа, хранящая колоссальные знания, и непостижимый дух, владеющий великой силой мысли, –  владеющий ею лучше, чем хирург своим послушным скальпелем, –  и жизнь, и жизнь, стоящая на пороге открытия трепетных тайных тайн мира…

Мы внимали…

Внезапно Ерёмин успокоился и вновь стал говорить первому ряду про Пушкина.
Постепенно все остальные ряды пришли в себя и вернулись к своим делам.
Снова стало шумно.

Заботливый деканат давал нам, дуракам, возможность пообщаться с уникальным учёным – о Пушкине, о мире, о власти и совести…

Но молодость – это молодость!

Она сама себе – и мир, и власть. Совесть на втором курсе ещё не проснулась, а Пушкин, как было известно, уже сброшен с парохода современности другими подоспевшими раньше нас молодыми поэтами.

Поэтому мы не особенно волновались.

И это запомнилось.


…
А вот на лекциях Александра Орлова была тишина! Если бы кто-то в этой тишине пошевелился, то соседи, пламенно желавшие сдать экзамен по истории Отечества (сей предмет шёл на двух курсах, на первом и на втором, и увлечённый историей, энергичный и импульсивный Александр Сергеевич мог, не заметив, «завалить» дважды!) – соседи бы убили пошевелившегося.

Тому был ряд причин.

Во-первых, А.С., кроме истории, ничего вокруг не видел и в сиюминутные студенческие  страдания, как-то сдача экзамена, не вникал.

Во-вторых, он был профессором МГУ и несправедливо считал, что с нас, писателей, виновных во всех бедах общества, –  особый спрос: именно мы можем повлиять на судьбы России! И поэтому требовал непомерных знаний, развитой интуиции и студенческой смекалки. Говорил быстро, втискивая в рамки лекций целые эпохи и раскрывая нам такие причинно-следственные связи хода истории, каковые запутывали нас до шока.

Мы знали из печальных слов старшекурсников, что на его экзаменах даже студенческая смекалка не выручает. Он мог потребовать ответа: чем Киев отличается от Владимира? Шпаргалки были немы на этот счёт. Напряжённый коллективный разум сокурсников не догадывался тоже. Бережно закрывая чью-то зачётку с новопоставленной «двойкой», Орлов добродушно возвещал, что Киев строили из красного кирпича, а Владимир-то был белокаменным!

 Сердце Орлова было из какой-то особо твёрдой породы.

Особенно он был жесток к тем, кто не разбирался в живописи и имел смелость эту неразборчивость выказать. Нельзя было не знать, как соотносится произведение искусства с исторической эпохой… Но нельзя и всё знать! Чей-нибудь возмущённый возглас, что здесь –  поэты, а не художники, тонул в общем гуле окончания лекции, и Орлов непоколебимо выплывал из аудитории.

На следующей лекции снова был аншлаг: занятия были, действительно, на редкость насыщенны и интересны.

А на экзаменах…

Мне достался вопрос о походе князя Игоря – героя «Слова о полку Игореве». Простой вопрос, и я в двух словах рассказала о «Слове».

Засим Александр Сергеевич спросил: «А откуда князь Игорь выехал в поход на половцев? Из какого города?»

– Из Киева, –  зашелестели прозаики, сообразившие, что дело было в Киевской Руси.

– Из Путивля, – зашептали поэты, знавшие насчёт Ярославны, кычущей зегзицею на Путивльской стене.

Тщетно! Я молчала, чувствуя изощрённый подвох. Я сжала зубы, чтобы не ляпнуть про Путивль.

– Из Путивля, да из Путивля же, –  соглашался чуть ли не вслух уже весь наш заботливый курс.

Но Александр Сергеевич от меня ни звука не дождался.

– Ладно. Не знаете. Это недочёт: ответ на четвёрку, –  сказал с досадой А.С. – А вот если бы Вы ответили про Путивль (он мечтательно обвёл очами аудиторию), –  была бы двойка. Это было бы невежество: грубая ошибка! Ибо тогда, в 1185 году, в Новгороде Северском, где Игорь княжил, не было мощной крепостной стены, и Ярославна ждала мужа в более укреплённом Путивле, вотчине сына, Владимира. Княжий поход же, разумеется, начался из Новгород-Северского.

Я, получив уже в руки зачётку и навострив носочки туфелек к выходу, решилась всё же сказать:

– Но в «Слове», кажется, нет указания про Новгород-Северский! ( Я смутно помнила текст «Слова»,  а название города и вовсе слышала впервые).

– В «Слове» –  нет, а в комментариях к «Слову» –  есть! – обрадовался Орлов. Кто хочет что-нибудь знать, –  должен читать и комментарии тоже! (Курс поддакнул преподавателю обречённым вздохом) Для чего тогда пишутся комментарии? – возразил А.С. курсу. И утешил меня:

– Ваш ответ хорош, и у Вас ещё будут «пятёрки» по истории!

– Как же – будут, когда эта оценка уже идёт в диплом? – сказала я, уходя.

Так эта четвёрка и украсила мой почти пятёрочный диплом. – четвёрка за незнание «Слова о полку Игореве»!

Ведала ли я, что через четыре года я выполню своё  переложение «Слова», а затем – переложение «Задонщины», а затем – сделаю поэтические переложения  ещё пяти древнерусских повестей? Сделаю, потому что душа моя хочет читать эти книги, потому что древнерусская литература должна быть услышана, а древнерусская история – узнана.

Мои переложения «Слова» и «Задонщины» изданы, приняты на хранение в фонды государственных исторических музеев-заповедников – Ярославского, где собираются материалы по «Слову», и «Куликово поле». Меня часто зовут выступать по темам «Слова» и «Задонщины». Я сама читаю краткий курс истории Отечества для студентов. А из Новгород-Северского, маленького украинского городочка в Черниговской области, куда раз в неделю ходят из Москвы прицепные пассажирские вагоны, мне однажды пришло письмо: краеведы просили меня ответить на вопросы анкеты – они вели картотеку со сведениями об исследователях «Слова»…

Впору бы сказать в прошлое: «Милейший преподаватель, можно было и пятёрочку пожаловать!»

Но нет! Бывают дорогие отметки. Эта четвёрка от Орлова – из их числа.

Своим студентам я всегда рекомендую прекрасные учебники Александра Сергеевича – «История России» и «Тесты по истории России» – те самые тесты, что отрабатывались на нас! – и рассказываю, что надо, надо читать комментарии…




На Стихи.ру я как раз публикую сейсас своё переложение "Слова о полку Игореве". Ссылка внизу странички. Или здесь:
http://www.stihi.ru/2012/11/10/7429
http://www.stihi.ru/2012/11/10/7429



Пядь четвёртая. Прогулка с Шихбабаевичем
http://www.proza.ru/2012/11/07/25
http://www.proza.ru/2012/11/07/25