Невозвратное далекое...

(Природа и я).


Из этого долгого отпуска в деревне Наталья возвращалась с еле скрываемыми от родни слезами и такой неожиданно сильной тоской, что выть хотелось. Впервые в жизни она чувствовала, как опостылел  город со всеми его театрами, галереями, уютными кинозалами, кафешками,  древними достопримечательностями и бытовыми удобствами. 

После солнца, зеленого простора и тишины, птичьего свиста, густых чудных медвяных запахов леса и луга, деревенской бани и ежедневного купания по вечерам в чистой родной реке, в воде, как парное молоко, все  казалось таким грязным серо-убогим, механически-шумным. Город давил пробками, людской сутолокой и суетой, нескончаемой однообразной выматывающей спешкой:   работа - дом – работа… И некогда передохнуть, некогда даже подумать о смысле этой спешки и маеты, о жизни. А так мечталось долгими  зимними вечерами сесть у реки на любимый серый «думальный» камень-валун  рядом со столетними соснами, вдохнуть аромат свежих листьев, вслушаться в мирный плеск воды, шорох ветра в ветвях деревьев, свист птиц и деловитое мерное постукивание дятла по стволу. Сесть и - думать, размышлять, мечтать…

Каждое лето до замужества Наташа приезжала в родную деревню и постепенно с горечью отмечала  приметы запустения:  полноводная когда-то река год от года мелела, покрывалась осокой и ряской, старое семейное гнездо – одноэтажный домик  - покосился и почернел. Не было слышно ранним утром петухов, почти не осталось коров во дворах, они  вальяжно  не ходили по дороге, оставляя всюду  коричневые «мины».
В детстве окружавшая роскошь природы, простор и покой были незаметны и казались такими привычными, как будто они есть в любом месте и в любое время.  И сейчас родственники и другие жители деревни не замечали  этой гармоничной красоты, покоя и воли. Ее соседка - почтальонша как-то сказала, вздохнув:
- Вот вы молодцы с сестрой, уехали в город, отучились, работаете. А мы так  и остались в нашем захолустье с мужьями – алконавтами. Здесь же работы днем с огнем не сыскать. Хорошо, что дети в городах живут.
Наташа понимала, что   деревенские  соседи  завидуют её городскому благоустроенному житью. А она молча тосковала по невозможной уже деревенской обустроенности, добротности, природной  чистоте и приволью.

Пожалуй, только луну она не любила. В детстве по ночам эта дурында назойливо вкатывалась в окно  маленькой натиной комнаты, и, освещая мертвенно-тусклым неверным светом предметы, как высший надсмотрщик, следила за девочкой. В такие-то ночи Наташе обычно было тревожно, беспокойно и снились кошмары.  Неприятия  к ночному светилу добавило такое впервые виденное ею неожиданное явление: однажды, классе в седьмом, когда девочка носила из колонки воду для поливки огорода, солнце еще не зашло, а на противоположной стороне небосвода, смутно предвещая нехорошее, издевательски повис огромный красноватый, словно политый кровью, лунный диск. Только с переездом в город луна стала далекой и больше не беспокоила Наташу своим таинственным безжизненным ликом.

Часто вспоминались ей походы матери и отца в лес за елкой накануне Нового года. Каждый раз повторялась одна и та же картина. Рано утром отец, одевшись в овчинный тулуп и длинные валенки, брал топор и уходил за зеленой красавицей. Через час возвращался с елью, устанавливал ее во дворе.  Тут выходила  мать и, оглядев добычу отца, принималась ругаться:
- Ты что такое принес?  Разве  это елка?! Она ж совсем не пушистая и кривая!
- Да ты что? Хорошая елка, зеленая...
- А что, во всём лесу получше не было?
- Да жалко мне их, пусть стоят. Итак уже у нас в лесхозе всё почти вырубили…   Вон финны так  свой лес берегут.
- Финны, финны..  Всё приходится делать самой!
Рассерженная, она  брала топор и молча уходила в лес за другой елью. И приносила – большую, разлапистую и высокую. Через несколько часов дерево заносили в дом и устанавливали в углу большой комнаты. Отцовское же приношение так и оставалось стоять во дворе. Новую зеленую гостью, заполнившую всю комнату собой и ароматом хвои, обычно наряжали вечером за день до Нового года. Отец приносил из кладовки коробки с игрушками. Некоторые из них были старыми, 60-х годов прошлого века: космонавты, рабочие, снеговики с советской символикой на металлических прищепках, красные стеклянные звезды, фигурки каких-то причудливых лесных существ. Новые игрушки Наташе совсем не нравились, потому что кому интересно разглядывать почти одинаковые пластмассовые шары? Вместе с мамой они весили игрушки на колючие запашистые ветви, предварительно окутав дерево электрической гирляндой и  надев верхушку. Елке в их доме полагалось гостевать в большом  ведре с водой до Крещения и быть не только широкой, но и возвышаться от пола до самого потолка. После стеклянных украшений наступал черёд фонариков,  зеленых и желтых  гофрированных «тарелочек» из фольги. Под конец на разукрашенную ель надевался «дождь», он струясь, ниспадал,  словно фата невесты. С этого момента, с серебристых переливов украшений на елке и свежего запаха хвои начиналось таинственно-волнующее ожидание главного праздника.

В детстве у мечтательной тихони Наташи отношения со строгой энергичной матерью не складывались. От ее постоянной ругани, попрёков и назиданий  дочь стремилась убежать в рощу и смотреть, как  спокойно течёт  река и  в ней играют в пятнашки  солнечные серебристые блики.  А вокруг –  на освободившейся от снега земле - огромный яркий ковер молодой зеленой травы с раскиданными по нему по-цыплячьи беззащитными желтыми   цветами  мать-и-мачехи.  Простор и тишина.  Воля.    
               
Уже давно нет на свете матери, в деревне остались  только отец – участник войны и брат с семьей. Родитель недоумевая, что так долго живет, и, считая саму свою долгую нелёгкую жизнь несказанным чудом, постоянно заводит разговоры о близости неизбежной смерти, хоть и обещает дожить до ста лет. Родной ветхий домишко по завещанию после смерти отца отходил к брату и  тот спохмелья злобно пообещал сестре, неосторожно назвавшей в его присутствии дом «нашим»:
- Какой он наш? Дом не твой, он – мой! Вот не будет отца, я его продам к едрене-фене!..
Разговор с братом оставил жгучий осадок, Наталья вдруг поняла, что в гости к родне ей ездить больше не захочется и она здесь, в родной деревне стала совсем чужая. Одноклассники разъехались по России, те же, что остались жили  своей далёкой  жизнью. Многие знакомые ушли в мир иной, как уходила медленно, но верно в небытие и наташина деревенька. А ведь когда-то,  лет двадцать тому назад, окрылённая Наташа уезжала учиться и жить в бесконечно манящий надеждами,  сверкающий мелкой мишурой  огней город, говорили ей, дурёхе, что наступит время и неодолимо захочет  вернуться на родину, к своему истоку, а она, ветреная и молодая, всё не верила. Теперь захотела, да некуда.