4. Будьте писателем!

                Как я дошел до жизни такой?
У меня, жителя северного города Палисадова, внезапно начались ночные приступы тяжелейшего удушья. Прогноз не вызывал сомнений: несколько лет жалкого прозябания – и белая березка на погосте. Но я проявил активность, а терапевты подсказали, что бесконечный отдых под березкой можно отсрочить, если пройти основательное лечение на южном берегу Крыма. Хотя, как это сделать практически, никто не знал. Потеря работы здесь?.. Трудоустройство там?.. Статья за тунеядство?.. Профсоюзный радетель с мясистым подбородком и сочувствующим взглядом выразил глубочайшее сожаление, что у меня астма, а не чахотка: в этом случае поехал бы к Черному морю по санаторной путевке.
Однако времена уже менялись, в стране шла Перестройка. И я решился на отчаянный шаг – уволившись с работы, отправился на все лето в крымский город Киммерийск. Чем только не занимался там в медицинском кооперативе: лечил шахтеров массажем от ра-дикулита, старушек – гипнозом от бессонницы, детей – по методике от заикания. Скажу коротко, меня поддержали добрые люди и мне повезло: вернулся домой посвежевшим, помолодевшим, а главное – с легким дыханием. Северян южный климат иногда воскре-шает.
Но специалист предупредил меня: «У вас не выздоровление, а только улучшение. Бо-лезнь может возобновиться в любое время». Поэтому следующим летом я снова выехал на юг. Увы, к тому времени произошли известные события девяносто первого года: рас-пался Советский Союз, Крымский полуостров стал заграницей, началась безработица. И те же самые люди, мои добрые знакомые, не могли помочь мне ничем.      
Возвращаться домой?.. А как пережить грядущую зиму?.. Мои деньги позволяли за-держаться в Киммерийске еще на несколько дней. Я шел по набережной под освежаю-щим бризом. Вода вблизи была зеленоватая с белыми барашками волн, вдали – темно-синяя, горизонт выделялся насыщенно-черным цветом. В общем, не было его для моего завтра, совсем не было.   
Нарядная публика начинала вечерний променад: шли красивые, беспечные женщины, уверенные в себе мужчины. Улыбки, смех и музыка. На всех перекрестках играл если не оркестрик, то аккордеон. На одной из скамеек сидела женщина с большой лупой в руке и живописной рекламой хиромантии. Я, сроду не веривший ни в какие чудеса, неожиданно сел к ней: в таком уж был состоянии. И она достаточно убедительно поведала, какие ис-пытания начались в моей жизни. Гадалка говорит правду?! Это так поразило меня, что я излил ей свое горе.
Выслушав и поразмыслив, она сказала:
– Подойдите ко мне завтра… Может, придумаем что-нибудь.
На следующий день Августа Васильевна, так звали гадалку, встретила меня словами:
– Есть работа на звероферме. Запишите адрес. Это не находка, но все-таки... Если освоитесь, приходите сюда.
Я долго и настойчиво стучал в калитку добротного каменного дома на окраине обвет-шавшего города. Наконец вышла миловидная заспанная женщина в желто-зеленом хала-те с кистями. Она грубовато представилась хозяйкой фермы. Выслушав меня, посмотре-ла испытующе и предупредила, что недорогой мех нутрий пользуется сейчас большим спросом, но болотный бобр любит уход, полноценный корм.
Когда обговорили условия, хозяйка повела меня в сараюшку, показала дощатый стол и топчан: «Здесь будешь обедать и спать». Потом предложила надеть брезентовую робу, резиновые сапоги и провела к железным клеткам, где я впервые увидел множество светло-коричневых зверьков с белыми саблевидными зубами. Животные были размером от мыши до большого сибирского кота.
Мог ли я подумать еще вчера, что сегодня займусь звероводством! Вначале побаивался залезать в клетки. Нужда заставила преодолеть страх. Так начался мой труд по колено в воде, по локоть в дерьме. Случись подобное батрачество несколько лет назад, можно было сойти с ума от унижения. Но испытания сделали свое дело: я уже смирил гордыню и мечтал только об одном – как стать на ноги, вернуться к полноценной жизни.
Через неделю, закончив дневную работу, я принял душ, переоделся, перекусил и, надушив носовой платок одеколоном «Спортклуб», отправился на встречу.
Гадалка, увидев меня, посочувствовала:
– Да, там непросто. Вы осунулись.
– Не без вашей помощи, Августа Васильевна.
Она улыбнулась.
– Если шутите, значит справляетесь. Продолжайте в том же духе. А я приготовила вам сюрприз. Опекать так опекать! Хотите, научу моему ремеслу?
– Ну, конечно! – ответил я из вежливости.
– Я тут думала, смогу ли обратить в свою веру врача-психотерапевта?.. Доктора счи-тают нас шарлатанами. Отбросьте предубеждение, испытайте себя. Если хватит упор-ства, вам откроется нечто необыкновенное! Впрочем, все увидите сами.
– Сделайте милость, Августа Васильевна!
Слова гадалки заинтриговали меня. К тому же я помнил, каким был ее рассказ обо мне.
Стал приезжать к ней почти каждый вечер. Она занималась с клиентом, я наблюдал. Когда он уходил, она отвечала на мои сумбурные вопросы: «Неужели так бывает?.. Разве это возможно?.. Не укладывается в сознании!» Случалось, и во время сеанса она, волнуясь, показывала мне манифестный знак.
Теперь все свободное время я штудировал специальную литературу, которой снабжа-ла меня Августа Васильевна. Спал не больше шести часов в сутки. У меня возникали сомнения, особенно философского характера, ведь сокровенные древние знания отрицали догмы материализма, с которыми жилось скучновато, но спокойно. Вставал вопрос: «Туда ли иду?..» Но, овладевая азбукой хиромантии, я стал получать подтверждения достоверности магических знаков от клиентов. Это сыграло решающую роль в моей мировоззренческой метаморфозе.
Мы стали засиживаться на набережной, а темнеет на юге рано и быстро. Для освеще-ния ладоней использовали импортный фонарь с аккумулятором и лампочками дневного света. Моя наставница изучала линии, я в роли ассистента держал фонарь. Как-то она заметила:
– У вас дрожат руки, Ардальон Филиппович! Представляю, сколько тонн силоса про-шло через них. Крепитесь! Если все хорошо, в следующем году будете работать на со-седней скамейке.
«Хорошенькая перспектива», – подумал я со смешанным чувством надежды и горечи.
…Хозяйка зверофермы Альбина томилась в одиночестве. В один из вечеров, когда я не ушел на набережную, блондинка с многообещающими глазами, одетая в кофточку «голый пупок» и шорты, вошла в сарайчик и села на расшатанный стул. Он нежно скрип-нул. Забросив стройные ноги одна на другую, она закурила «Marlboro». О, сам герцог был бы в восторге от такого зрелища! Но от Альбины веяло сивушными маслами.
– Видела тебя на набережной. Интересно, что ты делаешь рядом с Августой?
– Учусь хиромантии.
– Ты… этой самой… хиромантии?! – Альбина поперхнулась дымом. – Ты же был вра-чом?
– Диплома меня никто не лишал.
– Но врачи лечат, а ты…
– Я же рассказывал вам…
– Ах, у всех свои истории! Одна жалостливей другой. Я думала, ты бомж. Хорошие мужики не идут на такую работу. Ученик Августы?.. Чудеса! Городок наш маленький, ее все знают. Какой она была! Миниатюрная, личико нежное, глаза зеленые и пышные рыжие волосы. А умница, скромница!
Альбина с наслаждением затянулась сигаретой. Мне оставалось только любоваться ее мастерством: кольца дыма становились все больше и таяли в воздухе под низким потолком убогого жилища. «Ведь знает, что я без денег. Но так и не предложила. А может, это и хорошо – мне же очень вредно курить». Стул под ней чуть поскрипывал.
– Потом Августа вышла за художника, нарожала детей, стала как все. Но почему ты – и Августа?.. Знаешь, сколько местных набивалось к ней в друзья?.. Не тут-то было! Мы учи-лись в педагогическом. Я на биофаке. Она окончила физмат. Увлеклась астрологией, приложила ее к хиромантии – создала свою методику. Я пыталась, да не получилось. То же и в личной жизни.
Тут моя собеседница задала неожиданный вопрос:
– А как относится к твоей учебе ее ревнивый муж?
– Однажды подошел недовольный.
– Ну и что?
– Она его прогнала.
Альбина откинулась на спинку стула, который заскрипел угрожающе.
– Не может быть! Лань превратилась в тигрицу?! Наша милая Августа. Ради тебя. Да кто ты такой?.. Ты врешь или она сошла с ума.
Альбина закурила новую сигарету, немного успокоилась.
– А ведь ты, прохиндей, так и не рассказал, чем соблазнил ее.
– Знакомство вышло само собой. Наверно, добрый нрав Августы Васильевны... Опять же, мою историю она узнала не по рассказу.
Приблизилась бархатная киммерийская осень, ночи стали прохладными, вода в море тоже начала остывать. Я подошел к своей покровительнице с набережной, чтобы на про-щание поцеловать ей руку, и спросил:
– Что сподвигло вас оказать мне помощь, Августа Васильевна?
Она погрузилась в раздумье, опустив глаза и вычерчивая туфелькой какой-то узор на брусчатке.
– Если бы я знала… Ко мне нередко садятся люди нелегкой судьбы. Работаю с ними, рассказываю прогноз и расстаюсь, а вы… Может, вам начинают помогать помимо меня?!
И замолчала, вглядываясь: понимаю, нет?
Я вспомнил, что она просила меня не задерживаться на ферме, мельком отмечал, что с моим приходом появляется очередь клиентов. Относил это к экзотичности обстановки: богатая декоративная зелень, на скамейке сидит гадалка, рыжие волосы стянуты узлом, на шее шарфик цвета морской волны, а рядом представительный мужчина с любопыт-ством заглядывает в чужие руки. Тут же на эту картину наложилась другая: добираюсь до набережной, шатаясь от усталости, но стоит присесть, как появляется бодрость и желание работать, будто кто-то подталкивает меня.
Мудрая Августа Васильевна ввела меня в другое измерение человека, и не через умо-зрительные схемы, а с помощью простенькой стеклянной лупы и живых символов, кото-рые бороздят ладони. Учебные пособия имели вспомогательное значение. Мое отноше-ние к эзотерике менялось. Но сердце замирало от мысли, что с новым взглядом на мир не смогу вернуться к своей профессии, хотя учился в лучших клиниках страны, меня лю-били больные, уважали коллеги. Неужели впереди – набережная и статус «свободного художника»?.. Успокаивал себя тем, что это временно.
…Прошло несколько лет. Я выскользнул из цепких лап болезни и нужды. Жил в своем родном Палисадове, трудился в кооперативе. По местному радио звучала немыслимая в прежние годы реклама, в кругу дам она вызывала шорох. И однажды на прием пришла моложавая женщина из тех, что называют жгучими брюнетками.
– Давно хотела побывать здесь, а вас нет и нет. Вчера наконец услышала.
– Хиромант Ардальон Филиппович к вашим услугам.
– А я человек искусства, прозаик Римма Корешкова. «Что может быть прекрасней ми-стики!» – сказал великий Эйнштейн. Если бы вы знали, уважаемый Ардальон Филиппо-вич, какие таинственные случаи наблюдались в моей жизни. Абсолютно неподвластные логике. Чудо – вот единственное объяснение такому! Но именно оно давало толчок для полета воображения.
Трезвый опыт подсказывал мне, что словеса Корешковой – слишком смелые фанта-зии. Однако они же наводили на мысль о каких-то редких особенностях этой женщины. А её ладони показали не только творческую одаренность, но и текущие испытания в личной жизни, в общем, картина открылась сложная. Дама несколько притихла.
– Скажите, Ардальон Филиппович, эти шифры меняются?
– Да, в течение всей жизни.
– Тогда будем дружить. Верьте мне! Но почему вы так долго отсутствовали?
– Летом уезжаю в Москву, работаю на старом Арбате.
Собравшись было уходить, она снова присела. Черные глаза заблестели.
– Я училась в столице, люблю эту улицу. Магия таинственной древней игры и столько человеческих судеб… Великолепно! Вы не пытались писать?
– На темы истории, в документальном жанре, – ответил я на неожиданный вопрос.
– И что вас побудило?
– Да интерес к прошлому. Он был у меня со школьных лет.
– Это уже неплохо. Поднимите свои публикации, покажите мне.
Писательница ушла. Я отвез ей две книжки. И вскоре она позвонила:
– Верьте мне, вы могли бы писать художественную прозу. Но вы скованны, чего-то стесняетесь, не используете свой жизненный опыт. Мой вам совет: начинайте сочинять!
– Римма Степановна! Вы же понимаете, эти книжки слабые. Для прозы нужно другое.
– А что вы теряете!
Она на минуту задумалась.
– Извините, я отвлеклась. Знакомы с творчеством Оскара Уайльда?
– Разве что по роману «Портрет Дориана Грея».
– Его рассказ «Преступление лорда Артура Сэвила» слабее других. Автор... не знал хиромантии.
– Значит, заткнем за пояс классика?!
– Никого не надо затыкать! Вы – это вы, в чем и прелесть. Вообще, самое гениальное – факт жизни. Верьте мне!
Это куда же она меня манит? Ни больше ни меньше как овладеть новым жанром. А вдруг начнет что-то получаться, заражусь графоманией – и снова поворот судьбы. Одна женщина спасла, другая погубит. Знаки творческой одаренности на моих руках читались только намеками, и это вызывало сомнения в перспективе, нарисованной доброжела-тельницей.
Но жизнь всегда представлялась мне пресноватой. Душа алкала какой-то иной доли. Да и у кого не тосковала она по таинственному саду?.. Кому неизвестно чувство нежной грусти по чему-то настоящему, но недоступному?.. Изредка кажется, что неведомое при-близилось. Видимо, такие состояния и есть настоящее блаженство.
Идея госпожи Корешковой все-таки захватила меня, а участь Полины Акимовны и Вени – потрясла. Я дал себе слово рассказать о них людям. Когда показал текст Римме Степановне, она отозвалась одобрительно, сделав некоторые поправки и подсказав название. Так я стал литератором. Давно известно: если человек начал сочинять, то это навсегда.