Жакет

      

                Вике П.,
                с      благодарностью за сюжет.
                Автор




       Я  родом из Японии. Это подтверждается надписью на лейбле, который пришит с внутренней стороны  ворота.  В северной части Японии, на острове Хоккайдо, недалеко от города Саппоро меня изготовили на фабрике, принадлежащей уважаемому в тех местах господину Сигимицу. Было это в 2004 году. Уже через неделю меня купил российский моряк, а в ближайшую субботу его жена продала меня на местной барахолке города Владивостока скупщице оптового товара из Приморья. Еще через пару недель я нашел своего хозяина – авиационного начальника из Дальневосточного гарнизона. Его жена, красивая,   сероглазая блондинка подарила меня своему мужу .

       Я был связан из натуральной исландской шерсти по стилю исландского свитера – лопапейса, но по внешнему виду никакого подобия к настоящему свитеру не имеющему. Я был, скорее, жакетом. Длинным, толстым, с  большими черными пуговицами, вместительными карманами и с  широким отложным воротником. С этого дня и началась моя жизнь. Должен сказать сразу, - жизнь была легкой,  достаточно комфортной и приятной. Я всегда был чистым, не рвался и не хранился в сырой кладовке.  Никогда в жизни я не подвергался чудовищной экзекуции – обсыпанием нафталином. Я всегда был аккуратно выстиран, от меня всю жизнь пахло прекрасным парфюмом, а левый карман, кроме того –  пах тонким ароматом сигарет. Я нравился своему хозяину, и когда я был одет на его плечах, меня часто гладила хозяйка своей маленькой, ухоженной  и красивой рукой.  Её рука была ласковой, нежной и приятно волновала…

          Я везде следовал за хозяином – сначала в славный город Санкт-Петербург, а потом, после смерти его жены, - в Киев.  Белыми ночами, Александр Николаевич ( так зовут хозяина) , любил сидеть на балконе. Он медленно садился в кресло, доставал свои любимые сигареты  “ Camel”  и медленно закуривал. Через какое –то время приходила жена, приносила чай и они подолгу сидели вместе, разговаривали или вспоминали свою молодость.

           Летний ночной Петербург часто бывает холоден и дождлив. По небу низко, задевая шпиль  Петропавловской крепости, несутся, гонимые ветром, тяжелые, рваные облака. Воздух становится  влажным, наполненным  морской свежестью и привкусом водорослей, ощущением мокрого песка и шумом волн. Асфальт чернеет, Нева рябится мелкими волнами, купола Александро – Невской лавры тускнеют. И лишь Александр Невский, на коне, в кольчуге и с пикой, незыблемо стоит на своем месте, не испытывая дрожи от мелкого, холодного дождя и влажных порывов ветра.  Он всегда на посту. Он не покидает его ни днем, ни ночью. Сердце его не подвласно страху.  И его присутствие вселяет  спокойствие, тишину и  чувство защиты  у людей.  Имя его – солдат…

          - Я сегодня разговаривала с Юлей, - открывая коробку с печеньем, - сказала жена.
          - Как там у них ?
         - Сережи не было дома… Сотовый схватила Даша и так это серьезно говорит “ Аво ! “. Потом отдала телефон Юле. Все нормально. В субботу собираются на дачу – предлагали встретиться там. Ты как со временем ?
         - Давай сьездим. Можно будет и заночевать там. Ты завтра мяса для шашлыков купи, я вечером замариную.
         - Я уже заказала. Хороший  свежий  ошеек  из  свинины . Завтра  сьезжу  на  рынок  - заберу.
          Он чуть заметно улыбнулся, ласково посмотрел на жену и тихо сказал:
         - Умничка…
         Она выложила на небольшой поднос  зефир в шоколаде.
 
         Сидели долго. Пили чай с печеньем и зефиром, Александр Николаевич курил. Было тихо, спокойно и хорошо.
         - Подай, пожалуйста,  мой телефон – позвоню, скажу, что бы ничего не покупали. Сами всё привезём.

         Потом Александр Николаевич сидел за столом, и под зеленоватый свет большой настольной лампы что-то долго писал, несколько раз звонил, подолгу разговаривал  тихим  голосом  и часто  выходил курить на балкон.

         А через час я висел на вешалке в просторной ванной. Рядом, плечо в плечо, висела шелковая кофточка его жены, пахнущая французскими духами . Она была красивая, мягкая и переливалась в тусклой ночи пустого помещения.  Моя исландская шерсть заметно волновалась.  Мы прошептались с ней всю ночь. О чем ?  О бесконечности любви и недолговечности вещей… Грустная тема.

                2

          Я не знаю, кто кого грел больше- я хозяина или он меня. Он всегда был теплым. Я хорошо слышал стук его сердца – мощный и ровный, как ход хорошего хронографа. И его дыхание – глубокое и нечастое.  Его сердце иногда волновалось.  Нередко ему звонили и сообщали печальные новости:  где - то погиб солдат, в каком-то авиагарнизоне сгорел финский дом, три семьи отселили в имеющийся жилфонд, одну семью селить некуда – пока выделили место в казарменной бытовке… Александр Николаевич всегда тут же решал возникающие проблемы.
          - Где сгорел дом ? – спрашивал он спокойно, - в Лодейке ?  Хорошо, сейчас я переговорю с командиром полка.
           И через минуту также спокойно и по деловому спрашивал :
           - Что там у тебя произошло, Фоат Хайруллович , доложи по существу… Так… Хорошо… Ну это как всегда…Да, да, да… Ну, я понял…
         Он еще какое-то время слушал доклад командира полка, потом голосом командирским и не терпящим обсуждения, говорил:
        - Добро. Сделаем так. Семью прапорщика из казармы убрать. Это в фильме “Офицеры” проживание с молодой женой  в казарме смотрится красиво. Сейчас не то время.  Запоминай:  этих бедолаг  с маленьким ребенком немедленно перевези в генеральскую гостиницу. Там у тебя как раз две комнаты и мебель. Пусть там живут…Постоянно.  Выпиши ордер.  Ничего… Комдиву доложишь – я приказал.  Вопросы есть ?  Молодец. Выполнять.

         А вот когда он говорил с внучкой , -  его сердце стучало чаще и как-то влажно, словно с сердца капали капли мёда.
         А когда он сидел рядом с женой – его сердце не стучало. Оно билось. Не тревожно. Нет. Оно билось учащенно,  словно стараясь выйти наружу,  на свет. Как будто хотело прикоснуться к  тому сердцу,  которое его  любило. Оно рвалось навстречу,  и в понимании невозможности прикосновения  - билось всё сильней и чаще. И это биение было приятно и  ему, и  мне.  Я любил слушать биение его  влюблённого  сердца, чувствовал постепенный нагрев тела, его еще не учащенное, но уже глубокое, с длительными остановками, дыхание.  Волей – неволей я становился неодушевленным свидетелем их любовных отношений,  их сплетений рук и нежных слов… Конечно же, я об этом рассказывать не буду…

                3

           А потом его жены не стало. Дней десять подряд Александр Николаевич лежал на диване, курил и молчал.  Он лежал  одетым, на ночь не раздевался. Он не брился и стал не похожим на себя.  Телефоны  и дверной звонок были отключены. Изредка он вставал, бесцельно бродил по квартире, словно искал кого-то. Иногда  он снимал со стены какую-нибудь саблю или палаш и подолгу рассматривал тусклое от времени свечение клинка… Спал он тревожно, урывками. По ночам часто выходил на балкон, стоял облокотившись о кованную решетку и  задумчиво  смотрел на тяжелые воды Невы или летящие низко  облака цвета ртути.

           … Открыв дверь своим ключом, в квартиру зашел сын – высокий, темноволосый и решительный. Он раскрыл настежь  все окна, включил свет. Подошел, подвинул кресло и сел возле отца.
         - Привет, батя.- сказал тихо,- ты жив ?
         - Жив… - ответил Александр Николаевич,- поднимаясь и протягивая сыну руку.
         - Это радует… Почему телефоны отключил ? Так же нельзя, батя… Мы с Юлей и Дашкой с ума чуть не сошли. Взрослый же мужик…
         - Прости. Есть будешь ?
         - Пойдем на кухню, тебе тоже надо что-то поесть. Худой стал, впору за шваброй прятаться…
         Они зашли на кухню, из холодильника достали яйца, колбасу, масло. Сын быстро приготовил ужин.
         - Видуха у тебя… Сегодня у тебя переночую, а завтра поедем ко мне. Возьмем Юлю и Дашку и вчетвером – на рыбалку. Хватит хоронить себя заживо. Уже не вернешь… Надо жить, батя… Понял ?
         Постепенно, с трудом, словно голубь,  попавший под трактор, Александр Николаевич учился жить по новому – один. Учился, а привыкнуть не мог. Никто уже не сидел рядом, не гладил меня своей узкой, красивой рукой с нежными  длинными пальцами, никто не говорил ласковых слов и не расточал  вокруг чуть слышный аромат французских духов.
         Все вдруг изменилось.
         А когда Александр Николаевич переехал в Киев – как старого, верного товарища он взял и меня.


         Теперь мы живем на даче, - большом двухэтажном доме с камином, баней и бассейном. Оба мы одиноки. Оба мы стареем. Оба часто думаем о надвигающемся конце жизни. У меня он наступит, конечно же, намного скорей. Жизнь вещей недолговечна и всегда надо быть готовым к  отьезду на свалку.  Я не боюсь этого. Я зажился здесь. Но за долгую свою жизнь я  стал чувствовать себя неотьемлемой частью этого  человека. Я научился думать его мыслями и переживать горе его сердцем. И потом – я полюбил его. Как же он без меня ? Кто его согреет, кто успокоит его своим теплом, кто приведет его воспоминания в порядок своей нежной и ласковой шерстью, кто остудит его шальные мысли, кто поможет ему уснуть, кто темными ночами будет думать о нем… Нам нельзя расставаться. Тепло любви ничем не заменишь…

         А может еще всё наладится ? Кто знает… Еще так хочется висеть в полумраке ванной комнаты рядом с нежной кофточкой, пахнущей духами и чуть слышно   шептаться с ней до утра. Ведь всё  еще возможно… Всё возможно…Всё…