Цвет верности

    ПОЕЗД тронулся с места, как все­гда, неожиданно. И хоть этого мо­мента ждали все пассажиры, оття­гивая в душе оставшиеся до разлу­ки мгновения, первый же толчок и убыстряющийся перестук по рель­сам сразу доказали всю неотврати­мость разлуки. Длинная серая лен­та перрона внезапно оборвалась облупившимся торцом, за окном замелькали прилепившиеся к насыпи домишки, а где-то между кронами уже потерявших свою ли­ству деревьев, в призрачной дымке расплывались знакомые очертания покинутого города. Он словно салютовал отъезжающим всеми своими трубами, над которыми шлейфами вились лохматые серые, белые и чер­ные облака дыма.
       - Да-а-а, с экологией у нас всегда было туговато, -- чуть по­веселев от сознания, что можно к чему-то придраться и от этого уже не так страдать, произнес Димка. Рука его привычно потя­нулась к кудрявому чубу, чтобы расчесать его всей пятерней. Но вместо ожидаемой пушистости пальцы ощутили покалывание недавно остриженных почти под корень волосков. Мурашки про­бежали по телу, словно от озно­ба. Стиснув зубы и отгоняя непо­нятно откуда взявшиеся разъеда­ющие глаза соленые капли, Дим­ка, наконец, заставил себя отвер­нуться от окна.
       В стандартном плацкартном вагоне места для новобранцев оказалось маловато. Еще бы, ведь ехали в нем не робкие бабульки с внучатами и даже не дебелые "челночницы", а здоровые парни, которые только вчера отгуляли cвои проводы с поистине широ­ким размахом. Но, тем не менее, даже втиснутые в узкие рамки бытия, чуть взгрустнувшие от не­избежного ритуала прощания, где улыбки перемежались слезами, а смех прерывался заботливыми наставлениями, ребята понемно­гу оттаивали. Наиболее предпри­имчивые уже донимали провод­ницу требованиями разжечь печ­ку-титан, чтобы испить чайку, дру­гие по очереди выходили в там­бур курнуть и потрепаться "о том, о сем" с попутчиками.
       Димка забрался на верхнюю полку, решив "не отсвечивать" и побыть, по возможности, наедине со своими переживаниями. В его душе пульсирующе билась обида, а перед глазами, словно наяву, рисовалось лицо любимой. "Тань­ка, Таня, Танюшка - ну зачем ты так?" - еще и еще раз повторял он неслышный упрек. Что-то не­удобно уперлось ему в бок и, не рискуя перевернуться на живот, лежа на этой подпрыгивающей висячей этажерке, Димка, припод­нявшись, запустил руку за спину. Он выудил, наконец, из заднего кармана брюк маленький брелок-талисман из зеленого полудраго­ценного камня. Проводя мизин­цем по гладкой и прохладной спинке искусно вырезанной ка­ким-то умельцем черепашки, Дим­ка внезапно пожалел о своей ми­нутной слабости, которая заста­вила его принять двусмысленный подарок.
       -- Ну что мне с тобой делать, таким непутевым? -- как ему по­казалось, с притворной грустин­кой в интонации произнесла вче­ра Танюшка.
       -- Почему это я непутевый, всех в армию забирают, а меня даже на Черноморский флот служить на­правили, что, в моряки непутевых берут? - вскинулся Димка.
       -- Потому что непутевый, ведь мог же, мог отмазаться от службы - поступил бы в вуз, где есть воен­ная кафедра, глядишь, за пять лет учебы и с работой определился бы, и для военкомата сделал прилич­ную заначку, чтоб не призывали, -- с нескрываемой уже досадой произнесла девушка. Димка молчал. В горле словно застрял комок невысказанных слов, которые никак не хотели распутываться в стройную и ло­гичную линию разговора. Таня женской интуицией уловила его переменившееся настроение, но сдержаться уже не могла. -- Ты знаешь, Дим, я тебя, ко­нечно, люблю и буду ждать. Но ты пойми меня правильно - такими черепашьими темпами в наше время карьеру не делают. А я мужа нормального хочу - чтобы и в голове все складно, да и в кармане непусто. Ты же через два года вернешься, как и уезжал, - ничего у тебя не прибавится.
       Димка, наконец, взорвался:
       -- Не надо меня ждать, ничего я не хочу от тебя. Не любишь - так прямо и скажи, нечего благо­творительность разводить.
       Таня испуганно посмотрела на него:
       --Ну что ты, Димуля, я же любя. Мне же хочется, как лучше, чтобы ты все понял, -- с этими словами она протянула Димке свой "пода­рок на прощанье" - брелок-чере­пашку.
       А потом были шумные, разуда­ло-веселые проводы. В их с ма­терью двухкомнатной "вагон­чиком" хрущевке стало просто не протолкнуться от родни, знакомых, соседей по подъезду и набежав­ших откуда ни возьмись девчонок - бывших одноклассниц. Вика, наиболее шустрая, успевшая к тому же окончить курсы домаш­них парикмахеров, внезапно ско­мандовала:
       -- Пора браться за ножницы и тебя, морячок, приводить к устав­ному виду, а то стыд-позор, выгля­дишь совсем по-граждански.
       Димке, после выпитой с непри­вычки водки, было уже все равно.
       -- Валяйте, стригите, только ак­куратно. -- И он уселся на имп­ровизированное "место пострига", махнув рукой в знак согласия.
       Какими-то обрывками в голо­ве проносились воспоминания о том, как уже за полночь он выз­вался провожать Танюшку. Ноги его уже не держали, и она снача­ла отнекивалась, а потом внезап­но исчезла с каким-то парнем, подрулившим к подъезду на новенькой иномарке. Наутро дико болела голова, словно обручем давило виски, и думать о прошлом уже не было сил. Вот только сейчас, в поезде, от­пустило и позволило вспоминать.
       СЕВАСТОПОЛЬ встретил Дим­ку непривычным теплом и шорохом опадающей золотой листвы. "Странно, ноябрь месяц, а такая кра­сота кругом. Ни тебе дождя, ни сля­коти", -- все удивлялся недавний коренной житель средней полосы.
       Дни пребывания во флотском экипаже полетели быстро-быстро. Они сравнялись по скорости с ис­чезновением последних листьев под порывами студеного ветра.
       А потом опять все было для него "впервые и вновь" - шаги по узким сходням, вызубренные сло­ва книжки "Боевой номер", зем­ляки, с радостью встретившие его в матросском кубрике. И внезапные, счастливые узнавания чужих талантов - вот тот парниш­ка так классно на гитаре Розенбаума играет, аж душу щемит! А рядом матрос Серега мастерит из пенькового "кончика" что-то знакомое, морское, кажет­ся, "коврик-мат" называется.
       "Вот бы научиться, как они, са­мому все делать!" - пронеслись в голове у Димки очень пер­спективные мысли. Но голос старшины быстро вывел из состо­яния задумчивой отрешенности: "Матрос Молчанов, вы на флот не прохлаждаться приехали, вперед - осваивать заведование!". Димка, конечно, ничего против такого занятия не имел. Ему са­мому было интересно совершен­ствовать свои навыки электрика. Как оказалось, любимая школь­ная физика очень даже пригоди­лась в новой "морской" жизни.
       Вот только не любил Димка приближение часа, когда на пир­се появлялся знакомый всей бри­гаде морячок-почтальон. Обычно его объемистая сумка пустела на их корабле почти на треть - мо­лодых здесь служило много, со­ответственно, писали из дома им часто. При мысли о письмах Дим­ка мрачнел. И все равно ничего не мог поделать с робкой надеж­дой, которая теплилась где-то в уголке души. За полгода службы он так и не получил ни одной ве­сточки от своей Танюшки, а мать, писавшая ему регулярно, два раза в месяц, в одном из писем как-то обмолвилась, что Таня куда-то пе­реехала, видно, собирается замуж. Но, к счастью, служба не оставля­ла много времени для грустных раздумий. После весеннего сбор-похода Димка пришил на свои погоны новенькие золотые лыч­ки: как-никак старшина 2 статьи. И скоро уже обучал новичков, еще таких "не обмятых" и растерян­ных, наверное, как он сам всего полгода назад.
       Скоро жизненный секундомер отсчитал 12 месяцев службы по призыву. К этому дню у Димки уже были полностью готовы все доку­менты, имелось "добро" команди­ра бригады на продолжение даль­нейшей службы по контракту. Ма­тери он все написал еще два ме­сяца назад, она возражать не стала, только грустно пошутила: "Ви­дишь, какую ты себе жизнь выбрал, теперь и мне тебя дожидаться не­зачем, придется на старости лет искать какого-нибудь бобыля, од­ной-то ох как тоскливо!". О Тане они, словно условившись, больше не вспоминали.
       ДИМКА достал из кармана клю­чи от дома - как давно он в после­дний раз отпирал знакомую дверь! Кончиком пальца погладил по при­вычке свой брелок-талисман. Цвет его внезапно напомнил морячку морскую волну, такую, какой она бывает вдали от берега, когда сол­нце просвечивает ее своими луча­ми до определенной, таинственно мерцающей глубины.
       ...Дни отпуска перелистывались один за другим. Димка с друзья­ми бродил по знакомым с детства улицам, подмечая свежим глазом все произошедшие изменения.
       - Так, еще один "крутой" ма­газин себе оттяпал, -- констати­ровал факт бывший сосед по парте.
       Димка оглянулся -- фасад дома сверкал новыми пластиковыми евроокнами, за которыми вырисовы­вались аккуратные ряды стеллажей с заморскими продуктами. Ребя­та завернули за угол. Невдалеке лежали грудой какие-то ошметки, строительный мусор и битые кир­пичи. Рядом валялась выброшен­ная за ненадобностью вывеска "Овощи-фрукты". Внезапно, краем глаза, Димка заметил темную иномарку, которая медленно ехала в направлении мини-маркета. Вдруг машина остановилась. Из-за рас­пахнувшейся дверцы с тонирован­ным стеклом показалась знакомая девичья фигурка.
       Девушка стояла на бордюре в какой-то неловкой и напряженной позе. По ее лицу было видно, что она чем-то напугана и тщетно пы­тается скрыть душащие слезы. Верзила в распахнутой на груди куртке-пилоте вылез из-за руля и подошел к Тане. Произнеся не­сколько слов резким и неприят­ным, как показалось Димке, голо­сом, он небрежно оттолкнул де­вушку от себя. Даже не взглянув в ее сторону, крутой "мэн" сел в машину и, газанув для скорости, исчез из виду.
       Боль хлестнула Димку, словно кнутом, прошлась по голой спи­не. В несколько шагов подбежав к Тане, он бережно обнял ее за плечи. Узнав его, она на мгно­вение закрыла глаза, а потом, ут­кнувшись лицом ему в плечо, без­звучно разрыдалась.
       -- Это ты, ты, как ты здесь очу­тился, Дима, Димочка, мне было так плохо без тебя, какая же я была дура...
       Дима обнимал свою любимую, единственную и самую драгоцен­ную, осознавая, что иногда самые короткие мгновения могут значить больше всей прожитой жизни.
       ...АПРЕЛЬСКОЕ СОЛНЦЕ щед­ро поливало Приморский бульвар золотыми, горячими брызгами лу­чей. Дима и Таня шли, взявшись за руки, улыбаясь всему миру от­крыто и радостно. Около одного из столиков, где было разложено множество поделок из дерева и камушков, Дима внезапно остано­вился. Он вытащил из связки раз­нокалиберных колечек одно, при­влекшее его своим цветом. Выс­вободив крохотный ободок от стягивавшего шнурка, Дима взял руку девушки и примерил зеле­ное колечко на безымянный па­лец. Оно пришлось как раз впо­ру. И заискрилось на солнце, словно доказывая своим малень­ким существованием большую истину Любви.
       -- А вы правильно выбрали ка­мень, молодой человек, ведь это зеленый хризопраз, символ вер­ности! -- по-доброму заметила пожилая продавщица.