Вражда

Баба Клава сквозь тюлевую занавеску всматривалась в противоположную сторону улицы, где работала в палисаднике проворная чернобровая женщина. Рядом, опершись на штакетник, стоял сын Клавдии Сергей и пытался завести с соседкой беседу.
Вишни под окном лишь слегка приукрасились гофрированными зелененькими веерками и не застили обзор на  наблюдательном пункте.

- Гляди, гляди, - сказала баба Клава Ваське, побочному отпрыску дородного «сибиряка». – Опять Серёга возле Галки ошивается.
- Мы-ыр! – лениво ответил Васька, не меняя вальяжной позы на тёплом подоконнике. Это означало: «Природу не обманешь…»
Васька был слабым звеном в кованном Клавдиевом характере.
- А может, пускай?.. Авось, остепенится, - озвучила свои раздумья Клавдия, стараясь заглушить всколыхнувшийся под ложечкой холодок.

Васька заурчал, как включённый агрегат, подставляя заушье узловатым хозяйкиным пальцам, блаженно принимая привычную ласку.
…Когда Светка, жена Серёги, выгнала его, он вернулся к матери. А куда ж ещё? В отчий дом, хотя отца уже пять лет в живых не было.
Клавдия сначала закудахтала:
- Да куда ж теперь? Да как же это…
А потом угомонилась. Серёга рукастый, любую работу по дому сделает, даром, что к водочке неустойчив. «Что ей, этой Светке, надо было? – Сердилась в душе мать. – Да и пьёт он не больше других!» Так ей казалось. Пока не стала жить бок о бок с озлобившимся, скорым на едкую грубость сыном.

А озлобиться было от чего. На заводы, куда не ткнётся, приёма нет. В порту тоже работы не нашлось, кроме самой тяжёлой, куда Серёга из-за расхлябавшегося здоровья идти не хотел: в сорок два года он уже мучался ревматизмом.
Зато дружков-приятелей объявилось… Лезут и лезут, не отвадишь! И все беспутные, редко кто из них женат да к делу приспособлен. То в аварии разбился, то в бизнесе прогорел, то по пьяни за ворота выставили. С утра начинают гужеваться: где бы опохмелиться.
- Когда работу найдёшь? Ты бы на биржу пошёл, Серёжа, - подступала мать.
- На биржу! Заклевала! Пока гражданства не будет, ничего там не обломится! – Бесился Серёга, швыряя ложку в миску с недоеденным супом. – Готовить разучилась!.. Варишь бурду какую-то! Мяса уже две недели не нюхали!
- А ты деньги-то на мясо давал?

Сергей хлопал дверью, выходил на крыльцо курить. Докурив, скукоживался и уже с неловкой ухмылкой клянчил:
- Мам, дай червонец…
Клавдия знала, что пропьёт, поджимала губы, молчала.
- Ну, дай, говорю. С первой получки верну.
- Когда она будет, получка-то твоя? – Ворчала мать и лезла в потайное место за червонцем.

… Перед армией Серёжка заегозил жениться.
Само по себе – дурость, а когда узнали с отцом, что в невесту примечтал он себе ладненькую и дзыгавую, с, будто углём нарисованными, бровями Галку Козыреву, Клавдия себе решила: только через мой труп.
Мать Галкину, горделивую Полину, - на дух не переносила. Растила та дочку одна, держалась среди «уличных» независимо. Раньше она работала в банке кассиром, да по какой-то причине ушла и устроилась кладовщицей на склад.
Галка была сверстницей Сергея, а в тот год заневестилась, расцвела. Медицинский техникум заканчивала.

Решительно, без колебаний разладила тогда Клавдия свадьбу молодым. С лихой горячностью отправила сына к двоюродной сестре на Украину. Там он выучился на судомеханика, отслужил. После ходил в дальние плавания на красивых «многоэтажных» судах.
Приедет, бывало, в отпуск. Статный, с черными кудрями, красивый. Идёт мимо дома Козыревых, поглядывает, не покажется ли Галина. Да она уж замуж выскочила, жила в другом конце города, сына родила.
Через четыре года и Серёга пару нашёл – белобрысую тоненькую Светку.
- Больно дробненькая, - сокрушалась баба Клава в кругу соседок, когда Сергей привёз жену знакомить. – Как рожать-то будет?
Ничего. Родила. Теперь уж Иришке шестнадцать лет.

…Баба Клава увидела, что сын повернул к дому, отпрянула от занавески.
Он вошёл, непривычно весёлый и, вроде, не сильно «навеселе».
- Что поесть, мать?
Рослый, немного грузный уже, присел на табурет. Клавдия засуетилась, выставляя из холодильника снедь, наливая в тарелку свежий наваристый борщ.
Три недели назад Сергей устроился каменщиком на стройку к какому-то коммерсанту. Кое-что хозяин ему уже заплатил, и эта лишняя копейка сразу сказалась на бюджете: баба Клава прикупила мяса, сметанки и немного ранних овощей. Благо, и куры на подворье побойчей нестись стали.

- А ты-то, что? Садись, мам, со мной поешь, - великодушно предложил Сергей, с загадочным нетерпением поглядывая на мать.
Клавдия, дивясь в душе, присела. Давно не видела сына таким. Ел с аппетитом, «постреливая» насмешливым, с хитринкой взглядом.
- Мне сегодня ещё шабашку предложили, - сказал, наконец, отодвигая пустую посуду. – Выгодное дело намечается.
- Вот и добро, сынок. Вот и добро.
Сергей достал сигареты, но выходить не спешил.
- Сейчас Галину Козыреву видел, - как бы, между прочим, бросил он.

Клавдия напряглась.
- Надо ж… Досталось ей. Только мать похоронила, а через два месяца муж погиб.
Баба Клава знала, что Полина, намаявшись перед смертью какой-то затяжной иссушающей хворью, с полгода назад преставилась. Слух донёс и то, что Галина внезапно овдовела, отчего и вернулась с сыном в родной дом. Но с Сергеем об этом разговор не заходил, а сама мать его не заводила.
- Что ж  с ним стряслось, не сказывала? – Просто так, из любопытства спросила Клавдия.
- Сказывала… Под поезд, что ли, попал…
- Пьяный, небось!
- Да чё,  пьяный! Чуть что – пьяный, - ни с того, ни с сего рассердился Серёга и встал. – Я ж не о том!.. Галку жалко. Бьётся  одна… Сын, лоботряс, говорит, не сладишь.

Клавдия угрюмо молчала.
- А! – Сергей в сердцах махнул и вышел.
Разговора не получилось. Странное чувство овладело матерью: и досада на себя, что не захотела понять переживания сына, и облегчение, смешанное со страхом сглазить наметившийся успех Сергея, и неотвязное, её собственное упрямство, и давняя обида…
Обида и жгучая неутихающая ревность, болезненная неразрешённая подозрительность.
Не смогла она тогда уличить мужа своего, теперь покойного, что Галка – его дочь. Хотя доказательства, казалось бы, налицо. Точнее, на лице у соседской дочки: те же, что у Андрея, шальные зелёные глаза с густыми щёточками ресниц, те же смоляные, почти сросшиеся на переносице, брови. То, что захаживал Андрей к одинокой Полине, Клавдия знала точно. Да он особо и не скрывал. «Поля – соседка моя, вместе росли, первая любовь…»

Когда Клаву муж привёз с фронта (там и познакомились) в родительский дом, она вскоре заметила, что как-то уж очень рьяно жалеет Андрей молодую златокудрую солдатку, что живёт напротив. От соседей она знала, что Полине, якобы, пришло в начале войны известие, что пропал её Николай без вести.
«Без вести» или не «без вести», а только зачем хвостом крутить, чужих мужиков сманивать? То Яков к ней наведывался, то Тарас однорукий, что в конце переулка жил, то Динкин муж, таксист, уж не припомнить, как звали.
Ишь ты, весёлая! Ишь ты, бедовая! Самогоночка у неё всегда есть!

Андрея Клавдия зорко блюла. У неё не побалуешь!
Да и была промеж них любовь, фронтовая, отчаянная. После всех испытаний, что выпали на их долю, после того, как смертельно раненого вытащила она мужа, буквально с того света, верила Клавдия, что эта любовь их, как бандероль, сургучом запаянная, всегда будет в сохранности. Да, видно, просчиталась.
В тот год зима надоедливо затянулась. Уж март на исходе, а она всё лютует. Андрей тогда часто на работе в «литейке» пропадал. Дескать, конец квартала, план горит. А тут свекровь слегла. Стонет, кричит:
- Ох, Клавка, всё нутро горит! Помру… Беги к Зыхарке. Може она пособит.

А Зыхарка – бабка, то ли знахарка, то ли ворожея. К ней со всей округи  больных везли. И жила она улицей ниже, как раз в огородах у Полины.
Клава - ноги в боты, платок пуховый на голову – выскочила на улицу.
Смеркается, морозец пробирает, позёмка метёт. Обежала по переулку на соседнюю улицу, стучит к бабке Зыхарке в окошко. Ставни закрыты, что в домишке - не видать, никто не отзывается. Клавдия дёрнула калитку – не заперто. Она - во двор, на крылечко вбежала, снова стучит, уже в дверь.

Вдруг слышит, с соседского двора смешок женский, эдакий игривый, и мужской басок:
- Да постой ты, Поля!
Клавдия обмерла: Андрей!.. Или нет?
Снова смешок.
- Ну, Поль… Поль… Дай руки погрею. Гляди, ледяные…
Точно, Андрей!
Приподнялась Клавдия на цыпочки, глядит через забор, а в Полинкином дворе два силуэта: мужской и женский. Тискаются, целуются.

Хотела Клавдия закричать, что есть мочи, завыть, может быть, но такая слабость вдруг навалилась, что вцепилась она обеими руками в перила  крыльца, чтоб не упасть.
А тут дверь открылась и Зыхарка её в дом впустила. Глянула на гостью – перепугалась:
- Что, что с тобой, детка?
На Клавдии лица нет, саму трясёт не хуже, чем свекровь…
В ту ночь, до самого рассвета, вели они с Андреем невыносимо тяжёлый разговор: о жизни, из которой ушли куда-то радости, о потухшей любви, что даже детей им Бог не даёт, о паскудной этой Полине, которая всегда красивая и весёлая, и много ещё о чём, мутном и прогорклом, наслоившемся, оказывается, за последние года, как копоть, на походном  чугунке их бытия.
Клава плакала.
Утром Андрей собрался и, не завтракая, ушёл на работу. Она не знала, вернётся ли он к ней…

Как-то прибежал Серёга со своей стройки и - прямо в чулан. Шарит там, шарит.
- Ты чего это? – Не выдержала баба Клава.
- Надо… У Галки дверь заклинило. Попросила открыть, - он взял что-то из отцовского инструмента и убежал.
Клавдия вздохнула, почти виновато посмотрела на сидевшего у ног Ваську.
- Нравится она ему, нравится. Всегда нравилась. Что тут поделаешь?
Васька с готовностью встал и, утробно урча, подобострастно потёрся об её ногу.
Всё чаще задерживался  Серёга у одинокой соседки. То калитку у Галки подправит, то грядки вскопает. Даже разбитый шифер на крыше заменил.
Пить перестал.
Матери ли не радоваться?

Да и, кажись, Галина – женщина степенная, скромная, не то, что её мать в молодости.
И свадьба та давняя не состоялась только из-за враждебности Клавдии к Полине, а не потому, что их дети – брат и сестра по отцу. Ведь не забыла она, помнила, что Сергей ей не родной…
Как раз в тот день, накануне которого произошёл у Клавдии с Андреем разлад, детский сад, где она работала поварихой, гудел, как улей.
С ребёнком из ясельной группы случилась беда: мать полугодовалого Серёжки нашли убитой на каком-то пустыре. Отец, как таковой, не существовал вовсе, молодая женщина растила малыша одна. Никого из близких разыскать не удалось, и ребёнка просто некому было забрать из сада.
Клавдия не собиралась тогда усыновлять мальчика. Просто пожалела. Взяла на ночь домой.
Было ли то наитие свыше или её отчаянная уловка удержать мужа, только вечером, когда Андрей пришёл за вещами, чтоб перебраться к Полине, Клавдия встретила его с большеглазым да круглощёким Серёжкой на руках…

Сергей закончил ремонт старинных часов, осторожно подвёл стрелки, сверяясь со своими наручными, и повесил реликвию на прежнее место на стене.
- Ну что, хозяйка, принимай работу, - крикнул весело, даже задорно.
Галина появилась в дверях, вытирая руки о передник, заулыбалась.
- Какой ты молодец, Серёжа. Вот спасибо. Это ещё бабушкины часы. Они уж лет тридцать не шли, если не больше!
- И звонить будут, вот посмотришь! – самодовольно просиял Серёга.
- Ну, просто маг-волшебник!

Галина подошла ближе, шутливо коснулась его уже кое-где с проседью, но ещё густых кудрей. Сергей перехватил её руку, посерьёзнел.
- Галя!..
Она не дала ему сказать, потащила на кухню.
- Идём! У меня уже вареники остывают. Садись. Сейчас я тебя кормить буду… Ты такой хороший, Серёжа. Так мне помогаешь… - Она тоже присела на табурет. – Не знаю, что бы я без тебя делала.
- Помнишь… давно..., - заговорил Сергей, отводя взгляд. – Мы хотели с тобой пожениться.
Галина коротко, как-то неестественно засмеялась:
- Молодые были. Глупые… Тебе сметаны положить?
- Да сядь! Не голодный я.

Сергей не мог понять, почему Галка уводит разговор в сторону. Вот уже три месяца захаживает он к давней зазнобе, усердствует по хозяйству, всячески даёт ей понять, как она люба ему, а Галка не то, что к себе не подпускает, а даже заговаривать об этом не даёт. Вроде, вольные они оба…
- Моя бывшая мне уже развод дала, - отбросив все недомолвки, сказал он,  напирая на слово «развод». – Давай сходиться, Галя. Не молодые мы теперь…А душа всё одно есть. И тянется моя душа к тебе, хоть бей.
Галина нахмурилась:
- Выбрось из головы. В одну речку дважды не войдёшь.
- Ты что, из-за матери моей? Так я не салага уже. Мне её совет не нужен.

- Мать тут ни при чём. Я не хочу. Не обижайся, Серёжа. Скоро ты меня вообще видеть не будешь. Я дом продаю.
- Этот дом? Зачем? А сама?..
- Куплю квартиру для сына.
- А сама?
- Меня друг моего мужа к себе зовёт. У него год назад жена умерла… Мы много лет дружили… все вместе. Хороший человек.
- А я, значит, не хороший, - Сергей почти грубо притянул Галину к себе. – Ты нужна мне, Галка. Я тебя никому не отдам. Слышишь?! – Он распалялся всё сильней, обхватив её своими ручищами, как тисками, жадно ловил ртом её губы.

Галина вырывалась, отворачивалась.
- Да пусти, же, медведь. Не могу я тебе быть женой!.. Больно же, дурак!
- Не отказывайся, Галчонок. У нас всё ладненько будет, - он задыхался от борьбы и возбуждения. – Какая ты крепенькая, гибкая, - Сергей пытался расстегнуть на ней блузку.
-А-а! Чёрт кудлатый, не смей! Пусти, говорю! Дай, скажу! Ты брат мне, дубина! – Ей, наконец, удалось оттолкнуть его. – Андрей Осипович и мне отец.
В соседней комнате раздался какой-то натужный звук и отремонтированные часы мерно и басовито начали отбивать шесть ударов.
- Что уставился? Понял теперь, балда?!
- Мой отец? Галя… ты бредишь?

Галина сердито хмурилась, нервно толкала пуговицу на место в петлю.
Сергей с новой настойчивостью схватил её за руку:
- Зачем врёшь?
- Не вру. Сама не знала. Мама перед смертью рассказала.
Сергей вспомнил, что пацаны когда-то трепались, вроде мать Галку нагуляла. Да это разве важно было тогда  для него?
Он исподлобья посмотрел на Галину, упёрся в её открытый строгий взгляд зелёных, с чёрной оторочкой глаз. Поразительное сходство с отцом. Как он раньше не замечал?..
- Не хотела говорить… Так вот…

Новость тяжело ворочалась у Сергея в мозгу. «Не может быть… Батя… Или может?.. Значит, потому мать не хотела их свадьбы…»
Будто прочитав его мысли, Галина сказала:
- Твоя мать не знает. Не говори… Не надо ей…
Сергей потёр ладонью лицо.
- Ладно, пойду. Мне надо переварить… - Он повернулся и, с трудом сориентировавшись на дверь, вышел.

В тот же день Серёга напился до свинячьего непотребства.
И понеслось!..
Что ни день – куролесил всё безудержней. С работы наладили без разговоров.
Баба Клава не могла взять в толк, что причиной. Одна догадка была  у неё: Галина отказала. Но почему? Мать втайне уже смирилась. Раз любовь эта на пользу бестолковому сыну её, что ж… Пусть сходятся. Нечто лучше бобылём и пропойцей?
И на тебе!
На досужие Клавдиевы расспросы Серёга твердил одно:
- Отстань!

Снова подступила нужда в деньгах.
Сергей стал злее, агрессивнее прежнего. Заработков у него почти не было. А «горькая» - каждый день. Уже не просил он у матери на выпивку – требовал, угрожал.
Баба Клава не молчала. Ругалась, увещевала. Хотела даже сходить к Галине, поговорить. Да опомнилась. Упёрлось что-то в организме, не преодолеть. Вражине этой кланяться! Яблоко от яблони…
Ещё сильнее возненавидела это «поганое племя», билась со своей бедой в одиночку.

Однажды Сергей с дружками толкались под магазином. Выпили, но мало. Денег больше не было.
Базарили о политике.
Ругали новые порядки. Спорили о старых.
Напротив затормозила маршрутка. Из неё вышла Галина с двумя тяжёлыми сумками.
Сергей на секунду растерялся. Он не видел её со дня того проклятого объяснения. То есть, враки. Мельком видел несколько раз, но не подходил. Умышленно избегал. Размежевались в нём разум и душа. Тянуло его к ней по-прежнему, и в толк не взять, отчего всё так нелепо сложилось. Откуда, из какого былья продралась, вылезла эта дурацкая тайна, туды её в качель!..

Галина бросила неодобрительный взгляд на их компанию и быстро пошла по переулку.
- Твоя, - поддал его в бок конопатый Антон. – Ишь… краля!
- Заткнись! – Рыкнул на него Серёга и, презрев подковырки  приятелей, двинулся за Галкой.
- Постой, сестричка! – Окликнул он с насмешкой, догоняя. – Давай помогу сумки нести.
Галина остановилась.
- Опять пьёшь?
На него не подействовал её укор, на него вообще уже ничего не могло подействовать.
- Тебе-то что?
Он почти с неприязнью задержал на ней мутный взгляд, отобрал сумки, понёс.
Молчали.

У Серёги вертелось на языке язвительное: «Что ж ты, говорила, замуж выходишь?»
Вот и дом её.
- Спасибо, Серёжа.
- Да, ладно… Не за что, - Он уже повернул назад и вдруг взглянул на неё просветлённо, будто его осенило, будто вспомнил нечто очень важное:
- А что, Галчонок! Займи мне пятьдесят рублей. Что тебе стоит? По родственному.
Смотрел нагло, вызывающе, думал, прогонит.
Но Галка открыла кошелёк и молча протянула полсотки.
Может грустное, а может презрительное, мелькнуло что-то в её кошачьих глазах, Серёга от нежданной радости не заметил.
Он почти рысью рванул обратно к магазину.

 К вечеру он притащился домой, пьяный в дрезину.
Баба Клава исподволь, с опаской наблюдала за ним.
За минувший год она до тонкостей изучила повадки сына.
По тому, как гремел тазом в сенцах, как люто матерился, как сжимал и разжимал кулаки, как стремглав выскочил на улицу Васька, чуяла: не к добру.
Началось с того, что Серёга « врубил» магнитофон и включил во всех комнатах свет.
- Сидишь в темноте, как кротиха! – Обозлёно крикнул на материн немой вопрос. Прошёл в её спальню, громыхнул дверью.
Баба Клава не двинулась.

Она слышала, как, ругаясь, Сергей шарил в комоде, выдвигал ящики шифоньера. Жалобно скрипели под ним половицы.
«Деньги ищет», - поняла Клавдия.
Вышел. Стал перед ней на нетвёрдых ногах.
- Что, заныкала уже пенсию? Только сегодня принесли, у тебя уже хрен найдёшь!
- Ложись спать.
- Дай денег.
- Не дури.  Хватит тебе…
- Дай, говорю! – Сергей хрястнул кулаком по столу, за которым сидела баба Клава. Она с испугу вскочила, прянула в сторону. Но Сергей перехватил её, резко повернул к себе.
- Деньги! – Орал он. - Дай – и я уйду!

- Куда? Зачем тебе деньги?
- Что ты меня прессуешь?! Старая жаба! Жизни от тебя нет! Мне нужны деньги! Слышишь ты, дура! Мне нужна женщина!! Что пялишься? Может, ты под меня ляжешь?!
На какой-то миг эти гнусные слова смяли её, оглушили.  От циничной грубости нашло затмение, и она, тщедушная, недорослая,  с небывалой яростью ударила сына по лицу. В злых щёлках её глаз пронзительно вскинулась обида, побелевшие губы неестественно кривились…
От неожиданности Серёга почти протрезвел.
- Ладно.., - тяжело прохрипел он. – Считай, не слышала.
 Кренясь на бок, преодолел расстояние до койки и упал мордой в постель.

Клавдия отчаялась, смирила гордыню, написала письмо внучке Иришке:
«Что ж вы отца совсем забыли? Пропадает он. Ладно, меня, старуху, в могилу сведёт, так и сам сгинет. Напиши, Ирочка, папке. Может, одумается».
Ответ пришёл быстро. Писала сама Светлана.
«Я вышла замуж. У Ирочки тоже скоро свадьба. Ничем мы вам не сможем помочь. Сергей сам виноват. Так что не тревожьте дочку, она очень впечатлительная».
Вот и весь сказ. Кому вздорный неладный мужик нужен? Только для матери он неразумное, неудалое дитя. Как не гневится на него, как не сокрушается о нём, а где-то в глубине души ищет ему, неприкаянному, оправдание…

Как-то в конце октября ковыляет Клавдия домой с базара, тащит свой скудный харч в кошёлке.
Глядь, у ворот Козыревых грузовик стоит, какие-то люди пожитки носят.
Клавдия остановилась.
- Что там?.. – Спрашивает у уличных ротозеев.
- Новые хозяева. Галка дом продала.
Вот так-то. Съехала, значит…
Распалась цепочка давней вражды, никогда больше не увидит Клавдия сторожкий взгляд молодой соседки, соболиных сдвинутых Андреевых бровей. Ничто не напомнит ей о воровской Полининой любви, о муках собственнических, что терзали её, даже когда ушёл Андрей навсегда, не доверив жене свою тайну. Знал-то он точно, что Галка его дочь, помогал Полине украдкой растить девчонку. Примечала всё Клавдия, но не могла принять, грешная, и простить.

Иногда наступало затишье. Сергею попадалась какая-никакая работёнка. Дня два-три он держался.
В такие моменты баба Клава старалась образумить сына.
- Гляди, как хорошо. И во дворе порядок навёл. И деньжат приработал, - радовалась она каждому рублю. – Закодируйся, Серёжа. Заживём разумно. Женщину себе найдёшь. Ты у меня такой видный парень!
Сергей расслаблялся, шмыгал носом, соглашался.
- Пойду, мать, пойду. Сам вижу…  ты уж меня прости, хама. Золотая ты  у меня, мамка…
Но проходил вечер, другой и Серёга опять срывался.
Пил, стервенел, дико мучался от похмелья, снова пил, непреодолимо ввинчиваясь в воронку порочного круга.
Бывало, притащат его дружки, бесчувственного, как полено, бросят на пороге: радуйтесь!
А когда – глядишь, ползёт к воротам на четвереньках, ноги не держат.
Жутко видеть это зрелище, не приведи, Господь, кому!..
Раньше баба Клава соседей стыдилась, а потом свыклась. Ничего в душе не осталось: ни стыда, ни жалости, ни надежды. Всё перегорело. Сцепив зубы, несла свой крест.

…В начале января Сергея не стало.
В тот морозный вечер Клавдии как-то тревожно было. Не здоровилось. Давление подпирало.
Вышла со двора ставни закрыть, глянула по улице туда-сюда, вдаль, не видать Сергея. Загулял где-то. Опять на бровях приползёт.
Зябко. Не простыл бы.
Она вернулась в дом, «подшаманила» котёл, чтоб теплее в дальней спальне было. Включила телевизор, прилегла на диван и не заметила, как задремала.
Проснулась внезапно, будто кто окликнул. Глядь – половина первого ночи. А Сергея-то нет до сих пор!
Накинула платок, шубейку - и на улицу.

Тихо, будто от мороза всё оцепенело. В чёрной бездне равнодушно застыли колкие звёздочки, да прислушивается к земному безмолвию бледное, плоское ухо луны.
- Серёга! – с подспудным нарастающим страхом закричала баба Клава. – Э-эй!
Залаяла соседская собака.
Клавдия побежала в ту сторону, откуда обычно дотягивал на «автопилоте» её непутёвый сын.
Возле лавочки через три дома она увидела бесформенное тело.
Сколько он лежал здесь?!
Баба Клава бросилась к нему, заголосила, затрясла Сергея за сникшие плечи. Тот невнятно замычал в ответ.
Слава Богу, жив!

Попыталась поднять. Куда там!
Позвать! Кого? В окнах темно.
Игната. Он крепкий мужик и добрый.
- Сейчас, сынок, сейчас. Только через дорогу…
Она стучала, обезумевшая, в окна, в ворота.
- Помогите! Это я, соседка ваша, Михаловна!..
Он умер в больнице от пневмонии. Все усилия спасти были напрасны.

…На старый Новый год баба Клава на рынке неожиданно встретила Галину. Она бы её не узнала, если бы Козырева сама не затронула бывшую соседку:
- Здравствуйте, тётя Клава! С праздником вас! Как вы поживаете?
Оживлённая, моложавая, радостная.
- Вы что, не узнаёте? Я – Галя Козырева. Как там Сергей? Привет ему…
- Сегодня девять дней.., - баба Клава не договорила, голова её затряслась, и она пошла прочь.