Каменный подбородок

Дверь бара распахнулась со звоном выбитого из нее ударом ноги мозаичного стекла. Бар на мгновение застыл, и даже сигаретно-кальянный дым, резво стремившийся в вытяжку как-то неловко замер, озираясь. Молодой охранник в чьи обязанности входило осуществлять face control,  кинулся было к  двери перекрыть вход слишком дерзкому посетителю но, согнувшись пополам от резкой боли, вспыхнувшей в переносице, откатился в угол и замер. Авось не вспомнят потом. Крепко сбитый силуэт, второй раз за прошедшую минуту пытавшийся войти в заведение и  встретивший неожиданные препятствия  сначала в виде двери, а потом охранника-молокососа, по-бойцовски передернул плечами. Больше видимых преград не было. Бар по-прежнему молча ждал. Коренастый мужчина, в  затасканной синей рубахе, уверенно шагнул внутрь.  Хрустнуло под ногами стекло, от тяжелого насупленного взгляда из под бровей казалось, хрустнуло зеркало и очки у бармена.
 
Бармен работал в этой сфере давно и прекрасно разбирался в людях. Понимал, кому можно разбавить, на ком сорвать плохое настроение, а перед кем стоит быть любезным до конца, даже если назавтра ты собрался увольняться и переезжать на новую работу в Нью-Йорк. Перед этим, неоднократно в последнее время заходившим сюда, человеком с немигающим взглядом и будто вырубленным из цельного куска гранита лицом, хотелось замереть и стать маленьким-маленьким. Незаметным.  Еще бармен впервые поймал себя на мысли, что ему не хочется лишний раз рассматривать этого человека в упор. Животный какой-то страх, недостойный цивилизованного американца, а вот поди ж ты. Не мог и все тут. И улыбка от этого выходила какая-то кривая. Заискивающая.
- Водки,  - хрипло прорычал человек-скала.  Бар потихоньку начал оттаивать. По-крайней мере изумленная тишина начала перерастать в настороженный гул. Здесь уже хорошо знали  вошедшего. Сегодня, по-крайней мере, он был не в самом дрянном настроении.

Завсегдатаи помнили, что в самые первые разы появления здесь этого несгибаемого русского, они еще пытались отстоять свое право на территорию. Ведь все-таки потомки бесстрашных ковбоев. Однако несколько жестких стычек охладили пыл даже самых горячих сторонников private ownership. Тем более крыша у этого русского впечатляла. В первый же вечер, когда крепкие фермеры, негритянское гетто и администрация бара навалившись всем миром уже почти одержали победу, заперев русского в подсобке и, вытирая кровь и скользя по осколкам, совещались, что лучше – вызвать полицию, или поджечь его прямо там, двери бара еще разок распахнулись и впустили пять человек в строгих костюмах, с тяжелыми, как лом взглядами. Первое ощущение было такое, что в детский бассейн заплыла стая акул. Стало холодно и неуютно. И страшно. Переговоры были короткими и убедительными. После чего бармен и администратор наперегонки побежали высвобождать русского, а всем остальным участникам объявили, что вся выпивка сегодня – за счет заведения. К ночи попойки конфликт был улажен. Но с Булыжником, так прозвали с тех пор русского, связываться зареклись все, кто это видел. Кто не видел – тому потом в красках рассказали.

Но сегодня, надо же такому было случиться, именно сегодня за одиноким столиком в дальнем углу бара, в штатском скромно сидел сам сержант Нил О,Харра, Железный Шериф, как называли его меж собой все местные головорезы. У него была пятнадцатая годовщина его работы в полиции штата, и со свойственной ему нелюдимостью, он решил отметить ее в баре, но в одиночку. Он тихо насасывался двенадцатилетним виски, когда дверь со звоном распахнулась, и молодому барному  security guard безо всяких разговоров закатали в рыло.

 Железный Шериф был без оружия, даже звезда – символ власти закона, терпеливо дожидалась своего хозяина дома, в специальном бархатном боксе. Его прекрасно знали в лицо, и знали, что связываться с ним – себе дороже, будь ты накачанный темнокожий сутенер, или же отмороженный байкер из банды «Роторные цепные волки». Шериф уважал только силу закона, шестизарядного револьвера 45 калибра, и своих кулаков. О них могли порассказать многое, если бы нашелся в этом заведении человек, желавший послушать.

Булыжник тем временем залпом осушил стакан чистой водки и, облокотившись на стойку медленно, как олимпийскую штангу,  передвигал взгляд по сегодняшним посетителям бара. Однако все старательно делали вид, что увлечены беседой или разглядыванием полупустого стакана.  Кто-то опасливо косился в сторону сержанта О,Харры. Между прочим, совершенно напрасно. Шериф посчитал незаслуживающим внимания инцидент у двери, а дальний столик в углу позволял абсолютно естественно не встречаться взглядом с вошедшим незнакомцем. Стойка постепенно пустела, лишь обреченный бармен продолжал механически протирать попавшийся под руку стакан.

Совсем некстати у сержанта заныл старый шрам от пули под сердцем. Обычно он давал о себе знать очень редко и только перед самыми опасными ситуациями.
Шрам, однако, исправно нес службу и еще ни разу не подводил своего работодателя. Дверь бара грустно прозвенела осколками еще раз, и в прокуренное помещение втиснулся Бочка Джон.  Барный вышибала, оглянулся на дверь и, зажимая закровленным платочком разбитый нос, легкой тенью выскользнул в подсобку, скорее всего, вызывать скорую и полицию. И больше уже не появляться в этом заведении никогда.
Надо же такому было случиться именно сегодня, в мою годовщину, с угрюмым раздражением подумал О,Харра.

Бочка Джон не был в родных краях три долгих года. Но и срока в два раза больше не хватило бы маленькому штату, чтобы забыть кто такой Бочка Джон.
Ростом шесть футов и семь дюймов, без каких-либо ходулей, или привязанных к ногам табуреток. Наоборот, его ступни как корни прочно вросли в  раздавленные резиновые тапки. Еще бы, триста семьдесят фунтов мышечной массы могли  бы расплющить даже подковы. Отсидка явно пошла ему на пользу, хладнокровно отметил Железный Шериф. По крайней мере, стало заметно, что весь жир из Бочки Джона перетек в тугую рельефную мускулатуру. Освободили его раньше срока вероятно за титул чемпиона тюрьмы по тяжелой атлетике. Ну, или за примерное поведение, такое в штатовских тюрьмах  не редкость.
В погожий летний денек, кто-то (а не иначе это был сваливший охранник) включил барный кондиционер на минус тридцать. Потому что у шерифа возникло стойкое ощущение кануна Нового года в морге. Леденящая тишина и покой.

Из всех посетителей, только на лице русского не дрогнула ни единая жилка. Ни даже самая малюсенькая, отвечающая за моргание, например. Стеклянный, как оптическая система наведения торпедного огня советских подводных лодок взгляд, наконец-то остановился на вошедшем темнокожем авианосце.

Бармен, у которого от страха открылся третий глаз, потому что смотрел он уже строго в пол, но видел каждую деталь, происходящего у входа, с нескончаемым удивлением отметил, что Бочка Джон, встретившись взглядом с русским, продержался минуту, потом тихонько выдохнул и первым отвел глаза. Может, американские власти нашли реальный способ перевоспитания таких конченых ублюдков, каким был Бочка Джон в свои лучшие годы? Если и да, то после изобретения вечного двигателя, - с трусливой злостью подумал бармен. Скорее дело было в дьявольски пустом как вселенная, взгляде Булыжника, которым тот одарил вошедшего гиганта.

И никаким перевоспитанием от входа даже не пахло. Рядом с дверью, в небольшой нише у самого окна, за кружечкой темного эля, романтический субботний вечер проводил китайский студент Ли Сунь, со своей возлюбленной мулаткой Дакотой. Им нравилось приходить в этот бар по вечерам и слушать живую музыку, которую довольно толково исполняла местная рок-команда из колледжа. Ли был программистом-математиком и бармен знал об этом. Все китайцы, если они не торгуют на рынке – занимаются математикой.
Бочка Джон уставился на их столик, с непоколебимым выражением быка-осеменителя перед коралем на ранчо по весне.. Ему сегодня просто нужна была самка и все. И она сейчас находилась в его поле зрения. Дакота была симпатичной темнокожей  мулаткой, стройной и со вкусом одетой.   Эти качества, которыми обычно девушки гордятся, и определили сегодня ее участь. Ее возлюбленный, скорее всего в раструб зрения Джона сперва просто не попал. Ли понял, что сейчас произойдет, еще видимо раньше, чем это решил Бочка. Лицо китайца стало белее рисовой бумаги, он часто-часто задышал, изо всей силы сжав в руке столовый полукруглый нож с тупыми зубчиками. Бочка Джон подошел к Дакоте и, взяв ее за плечо, исторгнул из себя коротенькое слово: «пойдем», которое упало на стол и кажется, разбило блюдце.  Вряд ли он часто слышал отказ.

Китаец как маленький фарфоровый снеговик выскочил из-за стола, но сказать что-либо не успел. Ленивым движением, как сгоняют надоедливую муху во сне, Бочка отмахнувшись, отправил тщедушного, но смелого спутника своей сегодняшней самки в глубокий нокаут. Голова Ли глухо брякнулась о заплеванный пол, одиноко прозвенел по плиткам десертный нож, выкатившийся из безвольно повисшей руки.

Шериф знал Бочку и знал, что если бармен еще не вызвал полицию, то с голыми руками кидаться на эту тушу мамонта было чистое смертоубийство. Но никогда шериф не простил бы себе того, что он решил дождаться подмоги, после взгляда, который, в последней отчаянной попытке спастись, еще не веря в происходящее, бросила на него Дакота. Шериф закрыл глаза и глубоко вздохнул. Выбора не было. Но как оказалось, в баре был еще один человек, который тоже понял, что произойдет, раньше чем Бочка исполнил свою прихоть.  В повисшей, как сырой парус тишине, уверенно раздалась резкая и слишком твердая для американского слуха русская речь. Тембр голоса Булыжника мог достойно соперничать с вольером африканских львов перед кормежкой.

- Otyebish ot nego, petuh –  размеренно отковал стальную болванку Булыжник на своем тарабарском языке. Слова вылезали из него с усилием, как Чужой из тел своих инкубаторов. Однако Бочка замер, и судя по собирающемуся в гримасу обезьяньему лицу, ясно понял смысл этой фразы. Свинцовые тиски на плече Дакоты разжались. После того как рухнул железный занавес, русский язык постепенно становился популярным в тюрьмах всего мира. И зачастую без знания русского, нормально подняться на тюрьме даже простым американским гангстерам становилось все труднее. В первые же годы, как добропорядочные коренные зеки познакомились с русским явлением «vor v zakone», жутким порождением советских исправительно-трудовых лагерей, старая иерархия в демократических тюрьмах потихоньку начала меняться в сторону главенства новой системы « Zhity po ponyatiam».

То, что произошло после этого, навсегда видимо останется в памяти всех, кто это видел.  Стенобитный удар, который достался русскому, оставил заметную вмятину на его каменном лице. Но Булыжник устоял на ногах. Наверное, первый подбородок за всю историю существования Бочки Джона, который оказался крепче его кулака. Больше русский не оставил грузовому танкеру ни одного шанса на победу. Ярость раненного носорога оказалась сильнее массы и размеров африканского слона. Пятым или шестым ударом повалив закрывающего лицо руками Бочку на пол, Булыжник уселся на него верхом и принялся размерено молотить гранитными кулаками по бывшему олицетворению криминальной угрозы всего маленького городка.

С отвисшей челюстью, как и остальные посетители бара, Нил О,Харра наблюдая кровавое побоище неожиданно вспомнил, где видел раньше этого русского, а вспомнив, похолодел от ужаса. Такого просто не могло быть. Не могло быть здесь и сейчас. Когда-то, тот кого называли Булыжником, был очень известен. Но его давно уже не было в живых.  Сержант в молодости сильно увлекался русской культурой и ошибиться было невозможно. В мозгу пронеслись истории, слышанные им от сослуживцев, о секретных корпорациях, проводящих эксперименты по оживлению мертвецов. Или попросту занимающихся созданием зомби. То, что зомби – это выдумка, далеко не уверен каждый американец, выращенный Голливудом. Агенты Малдер и Скалли согласно закивали головами.  Нашел свое объяснение и тот факт, что именно за серьезные люди были обеспокоены неразглашением беспорядков, которые регулярно устраивало это существо.

Вот и сейчас оно рычало и хрипело, выкрикивая бессвязные угрозы, вколачивало в пол уже наверно бездыханное тело Бочки, впервые ставшего потерпевшим.
На улице раздался вой сирен, пронзительный визг тормозов, дверь бара уже устала звенеть за этот вечер и просто тихо вылетела с петель. Сметая все на своем пути, расчищающим локомотивом в зал ворвался отряд задержания, в полной амуниции с короткими автоматами наперерез. Моментально сориентировавшись в происходящем, полицейские умело окружили два тела на полу, и командир от души приложился электрошокером к русскому, который продолжал с размеренностью парового молота проверять на прочность череп Бочки Джона.

В и без того прокуренном помещении бара резко запахло палеными автопокрышками, но Булыжник даже не оглянулся и не сделал паузу, чтобы посмотреть на источник беспокойства.
Шерифа пробил холодный пот подтверждения страшной догадки. Жизнь крепких парней из отряда задержания, отточенными движениями перезаряжающих и взводящих автоматы, готовясь накачать электроустойчивого монстра свинцом, вполне вероятно повисла на волоске, но вряд ли они догадывались об этом.

Объяснение, цепляющееся за привычные устои нашего мира, этому факту могло быть только одно. Все-таки не зря любимым предметом в полицейской академии у будущего шерифа была формальная логика. А она не оставляет возможность существования чего-то мистического, противоречащего законам природы.  Если О,Харра не угадал, полицейские все равно сейчас начнут стрелять, обычные пули не причинят зомби вреда и жизнь простого американского копа и так каждый день ходит по краю. Враз и навсегда протрезвеют остальные посетители, ставшие невольными свидетелями этой кошмарной истории. Но если О,Харра прав, это может спасти несколько жизней. Железный Шериф не колебался более ни секунды. Он решительно подошел к месту побоища и не терпящим возражения тоном матерого блюстителя порядка приказал незнакомцу:
- Снимите маску, мистер!
Булыжник впервые вздрогнул, замер, и даже перестал рычать как восьмицилиндровый кадиллак.
 - Снимите маску, мистер, - настойчиво повторил коп. Остальные полицейские из отряда задержания в восемь стволов держали русского на мушке.

Известный актер, играющий Высоцкого понял, что сопротивляться дальше бессмысленно и  беззвучно заплакал под гримом за несколько миллионов долларов. Электрошокер оплавил резиновые подтяжки, которыми монолитная маска крепилась к голове актера, придавая ему большее достоверное сходство с великим бардом. Шла пятая неделя съемок в захолустном американском штате. Интрига, которую с самого начала так просил сохранить режиссер, накрывалась медным тазом.