Возвращение

На тонкой шее Сергея пульсировала синяя жилка. Только она давала ощущение жизни, ведь все остальное было пугающе неподвижным. Тихое-тихое дыхание, застывшее воскообразное лицо. Словно смерть уже побывала здесь. Но доктор, смотревший на него через стекло реанимационного блока, знал, что жизнь есть – легкие вентилируются сами, сердце прокачивает кровь, и все остальное работает вполне удовлетворительно.

Доктор вздохнул, отгоняя несвойственную ему мысль: зачем все это? И тут же осадил себя, потому что привык до конца исполнять свой долг. Сергей лежал в коме одиннадцатые сутки после неудачного суицида. «А может, удачного? Может, так и не выйдет?» - подумал доктор и снова прикусил язык. У парня несчастная жизнь. Паралич с детства, сахарный диабет и слепота с двадцати лет. Кому такая жизнь нужна? Конечно, впору с балкона вниз головой! И тут же доктор снова осадил себя, представив на миг, что на месте Сергея Аленка, его собственная дочь. Он даже затряс головой, чтобы убрать наваждение. Лишь бы жила. Все равно. Если есть рядом, в любом состоянии, это легче. А парню самому каково? И доктор снова вздохнул и ушел, оставив психологические рассуждения другим, потому что надо работать.

Сергей лежал в реанимации в совершенно непонятном состоянии. Во-первых, он абсолютно все слышал, и шаги удаляющегося доктора почти совпадали со стуком его сердца. А еще он мог подсматривать, словно сквозь полуприкрытые веки. Причем, в этот момент Сергей полностью отдавал себе отчет в том, что слепой. Это такая приятная, милая несогласованность яви и сна, решил он.

***

Сергей отличался высоким интеллектом, ибо что еще остается парню с неуемной энергией, ограниченному коляской, а потом и ежеминутным мраком вокруг. Пока видел, он поглощал тоннами литературу разного рода – от классики до медицины и экономики. Потеряв зрение, Сергей питал ум тем, что уже знал, придумывал оригинальные идеи, а потом нещадно их разбивал в пух и прах. Это было полезно для мозга и скрашивало время, становящееся врагом. Становилось все труднее и труднее дождаться сна, чтобы провалиться и ни о чем не думать. А потом сон и явь стали все чаще меняться местами.

Родители его всегда боролись за его здоровье как умалишенные, но в последние годы сдались, потому что очень неудобно «колясочника» таскать по эндокринологам и офтальмологам. Если бы они знали, что сын ослепнет так быстро, они бы проявили больше настойчивости. Но не сложилось. Организм «обвалился» - так иногда говорят врачи. Неподвижность тоже сыграла свою роль. Диабет добрался до глаз и сосудов ног. Почернел палец ноги, его удалось спасти,  а зрение нет. Сережа в двадцать лет оказался в темноте, и еще шесть лет пытался приспособиться к ней.

А в 2008 году его отец потерял работу, и в сердцах наговорил ему кучу лишних слов, означающих только одно – сил не осталось. Сережа поплакал беззвучно несколько часов, после чего решил облегчить родителям жизнь, отчаянно подтянулся слабыми руками и перекинул легкое тонкое тело через балконные перила.
Он никогда бы не сделал так, если бы видел. За время его слепоты многое изменилось. Прямо под балконом посадили плотный высокий декоративный кустарник. Он смягчил удар падения с седьмого этажа, и Сережа сломал только руку и ногу. Его кома была вызвана небольшой внутричерепной гематомой, и оставляла неплохие шансы выжить. Хотя в комбинации со всеми его заболеваниями шансы были: пятьдесят на пятьдесят.

***

Сережа разглядывал потолок и понимал, что он белого цвета, а тумбочка бежевая. Прибор на пальце черный, а на стене большой плакат с картинками и надписью «Кардиогенный шок». Ощущение неправильности было в том, что он, давно слепой, видел. У него даже голова закружилась. А потом Сергей оглянулся назад и увидел свое тело, обкрученное проводами. Он не испугался и не отстранился. Просто встал и пошел, придерживаясь одной рукой за гладкую прохладную стену. Он не умел ходить. Но теперь оказалось, что тело поддерживать в вертикальном состоянии легко. Хотя это была не ходьба, скорее, парение над полом с короткими передвижениями ног.

В коридоре было светло. Сновали туда-сюда девушки в халатиках и медицинских костюмах. По разговорам понял – студентки на практике. Они выглядели бойко и приятно. Он бы остановился с ними поболтать, но понимал, что бестелесен, значит, они его не видят. Одной из девушек – рыженькой, с длинными волосами, перетянутыми синенькой детской резинкой – Сергей игриво взметнул вверх ее «конский» хвост. Девушка не почувствовала ничего физически, но вдруг тревожно заметалась, растерялась, будто забыла, куда шла.
В светлом коридоре Сергей изучал обстановку. Эйфория от того, что ходит и видит, закончилась. Навалилась усталость и обреченность какая-то. «Зачем я здесь?» - раздраженно думал он. И вдруг вспомнил свою перекошенную спину на коляске, а потом себя, слепого, на балконе и тот последний безудержный рывок к смерти, который привел его в больницу. Ему стало скверно. Он нашел закуток за шкафом с медицинскими инструментами и забился туда. Голова подсказывала, что надо бы к телу идти, вживляться, впихивать себя внутрь. А сердце не хотело или боялось.
Сергей сидел так несколько часов, но деятельная натура не могла усидеть на месте. Он осторожно высунулся и обомлел. Прямо в зрачки ему смотрела огромная птица с хищным клювом. «Кыш!» - инстинктивно крикнул он. Но птица продолжала сверлить его взглядом и, кажется, намеревалась им пообедать. Несколько невыносимых минут, затем гортанный клекот, ветер от крыльев и лицо румяного старичка с заботливым голосом: «Заблудился, милый?» «Ага», - сказал Сергей и вышел из тени.

Перед ним были скалы, темные, отвесные. Было очень холодно. Ветер вмиг проник внутрь и задержался там, обволакивая сердце. Сергей выдохнул шумно, будто перед злополучным прыжком с балкона, и пошел за старичком в нишу, похожую на пещеру. Несколько шагов, и он устало плюхнулся на высохшую траву. В нише было сумеречно и стоял сильный травяной запах. Все вдруг потеряло смысл. «Чего трепыхаться? Умираю я, и в бреде своем участвовать не буду», - возились в голове нерадостные мысли. Но остаться с собой наедине не удалось. Хищная птица вышагивала тут же, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Сергей был вынужден практически прижаться к старичку, чтобы птица отодвинулась на метр.
Старичок обернулся и рассмеялся: «Боишься? И правильно. Это страхи твои видишь какую громадину создали. Чуть сам себя не заклевал!» Сергей подтянул повыше к груди колени и молчал. Старичок укрыл его овечьей шкурой. Сразу стало тепло. Из глиняного кувшина он налил молока и подал Сергею с большой краюхой теплого пшеничного хлеба. Еда была настоящей, на бред никак не походила. Сережа чуть было не отложил хлеб, вспомнив про свою безуглеводную диету, но усмехнулся и уплел все это за обе щеки. Потом он спросил:
- Дедушка, тебя как звать?
- Ангел.
Сергей много читал и поэтому не удивился, зная, что есть в Болгарии такое мужское имя, и тут же спросил:
- Ты болгарин?
- Нет. Я настоящий Ангел, твой.

«Вот тут-то бред и начался. А как все интересно начиналось!» - расстроился Сергей.  Дед сидел тут же, на копне сена и точил короткий охотничий нож с коричневой ручкой. Сережа заинтересованно следил за простыми движениями заскорузлых пальцев и думал о смерти. Птица легла на пороге пещерки. Выхода не было. Оставался сумасшедший дед с холодным оружием в руках и абсолютное одиночество в груди. Хлеб с молоком насытили, но не заполнили душу. Снова хотелось умереть, потому что реальность для него кончилась, а фантазии ему ничего не давали, кроме досады. «Даже нафантазировать что-нибудь увлекательное не могу», - раздраженно думал Сергей.

И тут дед запел, без нот. Было похоже на песню кочевников, так же протяжно, печально, словно оплакивая кого-то:
- Не улетит душа твоя. Больно тяжела.
Райский ветер ее не выметет добела.
Дверь закрыта. Зачем жил ты среди теней?
И в незрячие могут смотреть оком Любви своей.

 Сергей пытался увидеть его лицо, но оно ускользало, не фиксировалось. Пришлось бы описать – запутался бы. И тут Сергей заснул. Голова запрокинулась, и он упал на спину. Сквозь сон ему чудилось, что хищная птица клюет ему грудь, течет кровь, внутри становится горячо и больно. Но боль эта неожиданно сладкая, желанная. Томление, тоска ускользают с кровью. И тут включился мозг, переваривая тонны информации о себе и мире вокруг.
Во сне Сергей тормошил себя: «Вспомни! Вспомни! Ты не можешь не помнить! Ты видел, значит, ты не слепой!» Там же, во сне Сергей осознал события шестилетней давности. Когда даже ощущение света для него закончилось, и мрак обступил со всех сторон, он начал видеть очень подробные, реалистичные цветные сны. Беспомощность заканчивалась, как только он засыпал. В снах он царствовал над собственной жизнью. Он ходил, бегал по теплой августовской траве, плавал в  зеленовато-голубых морях и озерах, поднимался с альпинистами на самые опасные ледники, целовал красивейших девушек и чувствовал ответное желание, а может быть, саму любовь.

Проснувшись слепым калекой, многие бы испытали разочарование, близкое к отчаянию. Но не Сергей. Сон давал ему мечтание, которое помогало жить. Он нафантазировал себе целый мир, погружаясь в который он доходил до мысли, что мир сна и есть его подлинная жизнь, а бодрствование – это ночной кошмар. Сергей изо всех сил не принимал себя больным, а, не принимая болезнь, он отрицал самого себя.

И так однажды он себя потерял совсем. В «ночном кошмаре» его преследовал отец, изумляющий его нелюбовью. В каждом слове, жесте, поступке отца было подспудное обвинение сына во всех грехах, главный из которых - болезнь. Зло проникло за барьер между жизнью и фантазией, и воздушные замки рассыпались, оголив искореженные остовы. Мир Сергея, зыбкий и хрупкий, рухнул в одночасье, потому что не мог противостоять несправедливости и душевной черствости родного человека. Родители, конечно же, до последних событий жили с сыном в воздушном замке мечты как самые прекрасные  и любимые герои. С окриком отца: «Чтоб ты сдох!» смерть заполнила все сознание, вытеснив память, волю, желания.

***

Солнечный Ангел сидел рядом с Сергеем в реанимационном блоке. И точно так же, в такой же позе он сидел в его коматозном сне в виде старичка. Взгляд был спокойно-уверенный, словно эту яркую силу он по капле вливал своему подопечному.
Ангелу было трудно, ведь попытка самоубийства – это жесточайшее падение духа. Но преисполненный страданий кроткий Сергей многое искупил и за себя, и за своих родных. Слава Всевышнему! Господь оставил его на земле. Теперь Сергей должен принять себя и вернуться в свое искалеченное тело, чтобы жить, а не придумывать себе жизнь.
Ангел, прикрыв глаза, скользил вглубь родового древа своего подопечного, дошел до самого дна и стал подниматься наверх. На этом пути он осторожно огибал шипы и уключины греховных страстей и наслаждался ответным сиянием праведности. Да, в непростом роду Сергея были и праведники, уверовавшие в Господа, – дети-страдальцы, инокиня-молитвенница, добродетельные жены и верные мужья, павшие за Родину герои. Слава Богу!

Ангел внезапно остановился, будто с размаху наткнувшись на стену. Он увидел пожилую женщину, умершую лет за сорок до рождения Сергея. Валентина – сестра его прабабушки, бесноватая знахарка, умеющая и приворот сделать, и аборту поспособствовать. Ее родовая ветвь кончилась на ее сыне. Он пил, гулял, а потом утонул в реке, так и не оставив потомства. Бесплодная, пустая ветвь. Прабабушка Сергея Мария верила, что называется, и в Бога, и в черта. На Пасху он была в первых рядах прихожан, а на другой день бегала к сестре просить водички заговоренной для пьющего мужа. Ее дочь вообще в церковь не ходила, митинговала на комсомольских собраниях за искоренение христианства как «духовной заразы».
Внук Марии Михаил и стал отцом Сергея. Михаил был человеком слабым, зависимым от людского мнения, от слов начальства и косых взглядов соседей. На Вере он женился, потому что она понравилась его матери, и на работе была на хорошем счету. Своего мнения у него не было. И тут несчастье какое – сын-калека. Он делал для него все, что касалось медицины, потому что так было положено. Михаил практически не вывозил больного сына на улицу, потому что стыдился его. Отца мучили не страдания ребенка, а свой собственный душевный дискомфорт, нереализованное отцовство (калека не в счет). Именно непринятие своего больного ребенка не позволили Михаилу и Вере родить еще одного сына. Господь не дал.

Ангела закрутила в водоворот бесконечная надсадная боль. Выхода не было. Сережа один на один со своим горем, рядом холодный отец и чуть теплая мать. Ребенок взрослеет - родители еще более отдаляются. Следующий этап взросления и – новая пропасть. Новые страдания, слепота и глобальное отчуждение с окриком: «Чтоб ты сдох!»

Ангел осторожно приобнял Сергея, неотрывно глядя ему в лицо. Тот метался в горячечном бреду собственного нежелания жить, в войне со страхами и жестокими воспоминаниями. Ангелу всем сердцем хотелось  показать ему путь к покою. И для этого его решающее сражение с самим собой должно состояться.

***

Сергей лежал на охапке сухой травы, запрокинув голову. Овчина была отброшена в сторону. Его лицо горело пунцовыми пятнами. Ангел в виде старичка держал его за запястья, прикладывая недюжинные усилия. Сергей изо всех сил рвался, чтобы ухватить самого себя за горло и придушить, ведь других врагов не было. Пульс бился в истерике, затаптывая сердце конским топотом, словно сердце торопилось в сабельный бой. Тонны адреналина прокачивались через каждую клеточку организма Сергея. Пока бой не в его пользу. Не хватало ни дыхания, ни мышечной силы. Самое главное – не хватало Веры.

Ангел молился так, что струи ангельской крови проливались на поле битвы за душу человека, которого он любил бесконечной любовью. Молитва всегда – кровопролитие. Хотя бы капелька падает с острия любой искренней молитвы. Сейчас же выливалось все, до дна. Таково оно, ангельское служение. Несмотря на то, что пролитая кровь у ангелов по их Вере и по Промыслу Божьему пополнялась, это было очень больно, ведь ангелы  обладают абсолютными чувствами. Если боль – то она беспредельна и неукротима. Если любовь – то ею бы наполнились самые глубокие реки, текущие от начала времен. Чувством, способным повести на битву с силами тьмы, был абсолютный праведный гнев. Сам по себе он, еще не проявленный в полной мере, вздымал стены огня и скручивал жгутом тысячекилометровые молнии.
Ангел шел по бурой пустыне души своего подопечного и видел чахлые ростки будущего. Одно неловкое движение ветра - и вихри  песчаной бури похоронят их. Ангел вел с Сергеем такой диалог:
- Сергей, ты почему жить не хочешь?
- Я слепой на коляске. Этого мало?
-  Мало. Ты ничего не понял в своей жизни.
- Ты меня поучить хочешь?
- Сам разберись. Только тебе все равно время надо. Сейчас надо бы вернуться в тело.
- Не хочу. Меня птица сторожит. Только войду – она меня сожрет.
- Не сожрет. Это твоя птица. Ты с ней разберешься. Надо убить страх и открыть глаза.
- Я слепой.
- Ты откроешь очи сердечные и больше никогда не будешь полностью слепым.
- Мне тут лучше. Я вижу, хожу.
- Ты видишь и ходишь, потому что так Господу угодно так. Но ты не умер. Если умрешь – впереди мытарства. По своей воле умирать тебе никак нельзя. Только когда Господь призовет.
- Я хочу тут остаться.
- Нет. Никак нельзя.
Сергей хмурится. От этого пустыня его души становится горячей. Из щелей вылезают ополоумевшие змеи, скорпионы и ящерицы и нападают на него. Он кричит, прячется, но вся эта мерзость только пугает, в то же самое время птица клюет прямо в сердце. Ангел держал тонкие запястья и с молитвой вливал Сергею силы, чтобы тот смог преодолеть бездну отвратительных чувств, испепеляющих душу и тело. Когда красная пелена накрыла с головой, Сергей очнулся.

Старичок сидел рядом, перебирая свою котомку, и мугыкал себе что-то под нос. Сергей почувствовал себя опустошенным до дна. Тело казалось усохшим, прозрачным, будто все внутренности из него выпотрошены. Он чувствовал страшную жажду.
- Пить, - попросил он слабым голосом.
Старик протянул ему флягу с водой, и Сергей сделал пару слабеньких глотков. Старичок вопросительно смотрел на него, и Сергей сказал:
- Сон дурной приснился.
- Бывает, - безразлично буркнул старик и продолжил копаться в запыленном мешке.
Сергей приподнялся, положил под голову овчинку и силился понять, что же происходит. Он чувствовал себя как после тяжелой болезни. Так однажды он выходил после гипогликемической комы. В этом диком месте с чудаковатым стариков Сергей помнил свое тело в реанимации. Было понимание, что он  бестелесен, но не умер, и есть пути к возврату. Он снова посмотрел на старика. Яркий румянец в полщеки, нос с горбинкой, усы, борода белые, жиденькие, шапка на брови натянута. «Дед Мороз недоделанный», - сердито пронеслось в голове. Сергей закрыл глаза и услышал иссекающий шум крыльев в стороне. Хищная птица была рядом. Она ждала.

Сергей полежал еще несколько часов. Безделье тяготило. Не оправдывало даже недомогание. «Надо двигаться», - решил он и встал. Старик исподлобья наблюдал за ним. Сергей пошел к свету. Птица сидела там же и, наклонив голову, подозрительно разглядывала его гипнотизирующим взглядом. Сергей так устал бояться, что просто перепрыгнул огромное крыло и пошел дальше не оглядываясь. Птица не преследовала, лишь прокричала что-то на неведомом птичьем языке.

Пройдя вдоль серой скалы метров триста, Сергей вновь увидел старичка, который деловито стругал деревянную палочку.
- Ты меня сторожишь? – спросил Сергей, пытаясь съехидничать. Старичок медленно покачал головой и сказал с нажимом:
-  Так и будешь слепым, дубина ты.
Сергей обиделся и завелся:
- Да, слепой. Ну и что? Это болезнь, я не виноват!
- Виноват. Глаза надо открытыми держать, и все увидишь.
- Все, что вижу, - бред коматозника! – впадая в ярость, выкрикнул в сердцах Сергей.
- Ага. И сам ты бред. Это ты сам в себе запутался. От себя бежишь. Ну вот куда ты идешь?
- Подальше от тебя и от птицы твоей дурацкой!
- Ты птичку нормально прошел. Теперь возвращайся домой. Там ждет тебя темнота и коляска. Но это жизнь, а здесь так -  картинки для размышления, - старик закончил стругать палочку и поднял ее к небу, чтобы оценить острие.
- Сколько можно за мной ходить? – не унимался Сергей. – Я сам хочу.
- Ты правильно сам хочешь, - впервые за все время старичок полыхнул неожиданно белозубой улыбкой и показал заостренной палочкой направо:
- Тебе туда!

Сергей прошел еще немало километров по серпантину, прежде чем до отчаяния устал от самого себя. Он посидел на каменистой дороге, поплакал, не стыдясь горючих детских слез, и решил идти назад.

По дороге  он заблудился. И, мыкаясь как беспомощный щенок, он на повороте встретил двух благообразных тетушек. Их губы были накрашены бантиком совершенно алой помадой. Торчали букли седоватых волос. Они были странно одеты в длинные плащи с капюшонами. Женщины, не дожидаясь вопроса Сергея, начали наперебой ему советовать двигаться дальше, мол, возвращаться – это глупо, впереди новые приключения. Сергей слушал их и понимал, что еще совсем недавно он бы с радостью кинулся вперед, потому что тетушкины слова отразили бы его собственные намерения. Теперь все изменилось. Сергей не знал, что же будет впереди. Каким-то чутьем ему и не хотелось этого узнавать. Он попытался обойти их, но они упрямо загораживали дорогу. А потом они сбросили плащи.

Маски с изображением женских лиц качались на тоненьких прутиках, которые держали  в руках, вернее, в лапах неведомые существа, более всего похожие… на чертей? Сергей непроизвольно сделал шаг назад к обрыву, опомнился и стал лениво вспоминать, что бы ему такое сказать им. Они рыкнули и оскалились. Мысль побежала быстрее. «Надо молиться», - решил Сергей. «Какую бы молитву вспомнить?» Но на ум приходило только лермонтовское «Печальный демон, дух изгнанья…» Он поежился, и вдруг из-за спины выпрыгнул всегдашний старичок с криком: «Беги отсюда и ори со всей мочи «Господи, помилуй!» А то порвут!»
Сергей моментально поверил и понесся вниз по серпантину, отчаянно вопя. Сзади он слышал звук битвы: лязгало железо, крики, тяжелые глухие удары. «Старичок-то бодренький», - неожиданно подумал он, проорал еще раз пять «Господи, помилуй!», остановился и посмотрел назад.

На остром выступе над бездной теснились мерзкие твари, они тявкали как раненые шавки, но продолжали скалиться и огрызаться. Старичка не было. Вместо него стоял ослепительный столб света. Он пылал так, что стало больно глазам. Но если присмотреться, в столбе стоял человек с крыльями, направивший на чертей два огненных меча. От фигуры веяло такой мощью и правдой, что Сергей не мог оторвать от него взгляда, как завороженный. Мечи на мгновение взметнулись вверх, и словно стена огня упала на тварей. Они заметались, завыли на разные голоса и, соскользнув когтями по черным камням, не упали, скорее, прыгнули в пропасть.

Сергей проследил взглядом за их падением. До дна они не долетели – исчезли через несколько мгновений, взметнув клубы горького дыма. Сергей видел это издалека, но одновременно и совсем близко, улавливая малейшие движения и полутона. Сейчас он был смущен, раздавлен. И в то же время он, исполненный неземного трепета, склонялся перед Ангелом-победителем, который смотрел ему прямо в глаза. Сердце наполнялось тишиной и чувством сопричастности Великому Таинству. Сергей вздохнул, повел плечами, будто рюкзак поправляя, и пошел к себе. Он понял, что умирать ему не просто рано.  Если умрет – это будет преступление против самого себя и своего Ангела. А значит, против Бога?
По мере движения Сергею становилось все труднее дышать. Когда казалось, что он сейчас упадет, задавленный глыбой твердого непослушного воздуха, он вернулся в себя. Сразу болезнь сковала тело в привычные оковы – расслабленности членов и слепоты. Но это была жизнь.

***

 Начинались сумерки, когда Сергей пришел в себя. Он ощутил тягучий привкус лекарств и больничный запах. Он потрогал простыню. Ткань была свежей, жестковатой. «Слава Богу!» - подумал Сергей. Он чувствовал пальцы. За стеной было много всяких звуков, и они не раздражали. Впервые он не рвался домой, не отторгал всеми фибрами души предлагаемые обстоятельства. Ему в больнице было интересно, что происходит вокруг.
Сергей ощущал присутствие мужчины напротив. Он, вероятно, тоже был прикручен проводами. Там дела были хуже. Сергей понял, что он на аппарате искусственного дыхания. «Кончается», - почему-то решил он. И вдруг пришло ему на ум помолиться об этом мужичке. «Надо у лечащего врача имя узнать», - подумал он.

Скоро вокруг Сережи зашумели-загалдели доктора и медсестры. Лечащий врач рассматривал его, расплываясь в улыбке, потому что искренне был рад возвращению к жизни несчастного парня-инвалида. «Вы хорошо улыбаетесь» - сказал Сергей. «Откуда ты знаешь?» - осекся тот. «Я чувствую», - сказал Сергей и тоже улыбнулся.

Мать принеслась, охала и осторожно целовала, словно спрашивая: «Ты с нами? И как нам теперь жить?» Сергей отстранил ее, выверенным движением убрал растрепанные волосы с ее лица и поцеловал ей руку. «Не приходи часто», - впервые за всю жизнь сказал он. «Я взрослый мальчик. Сам себя поразвлекаю. Ты бы себе колени полечила». Мать ушла изумленная, не знавшая, как реагировать на это.

Сергей пролежал в больнице еще недели три. Ночами он разговаривал со своим Ангелом. Он задавал ему вопросы. И сам находил ответы. Засыпая, Сергею казалось, что его держит за руку чья-то теплая рука. А может быть, одеяло – это его крыло? Одиночество кончилось. Теперь нужно наполнять каждый свой день и не давать себе поблажки – трудиться над телом и духом, зализать старые раны и найти себе применение помимо борьбы за выживание. Сергей решил, что должен сначала помириться с отцом.   

Он вернулся домой спокойный, деловитый. Отец привез его, а потом долго не заходил к нему в комнату. Сергей еле-еле сам вышел в ходунках на кухню, безошибочно подошел к отцу и, словно глядя на что-то поверх его головы, выпалил: «Давай сначала. Прости меня. Я дурак. Папа, я люблю тебя». Михаил смотрел на сына и видел свои глаза и губы, лобастую голову и длинные руки своего отца и светлый каштан волос как у матери. От Веры были только скулы и ямочка на подбородке. Он заново рассмотрел сына, сел и изо всех сил вцепился себе в лицо, чтобы не зарыдать, не завыть, не забиться в крике.

Сергей уловил это чувство и не стал успокаивать отца. Пришли нашептанные Ангелом в самое сердце слова: «Не трогай. Так начинается покаяние». Слава Богу за все!