11 Острая реанимация

– Где же мы его проморгали? – думали родители
Мойши, слушая, как сын виртуозно играет на балалайке.

             Однажды ГБ была в отпуске. А на ту пору в офисе, который разросся и занимал весь третий этаж, громыхал косметический ремонт. Ремонт не капитальный, но строительная пыль  была настоящей, строительной, местами крупнокалиберной с примесью клея и колера.
ММ, исполняя  обязанности не просто в режиме аврал, но в режиме «а-а-а-а!!!», шлифовала коленками полы, а полами – коленки, страдала от головокружений при наклонах и заходилась кашлем, контактируя с пылью и глотая её в непосредственной близости. Мини посчастливилось пережить почечную колику, охать и ахать  с достоинством, передвигаться, подбоченясь, и не привлечь-таки к своей скромной персоне излишнего внимания. Мысль об отпуске грела её ноющие по утрам кости, и не желающее идти на работу тело, как верблюжье одеяло зимой.
           Вернувшись измочаленной и вдребезги разбитой после отпуска, ГБ грезила на работе расслабиться и почувствовать себя нужной и востребованной. Но кругом, куда бы ни взглянула, куда бы не шагнула, - натыкалась на застывшие пятна извёстки и клея. За ГБ след вслед по пятам, согнувшись в три погибели, вышагивал неприкаянный дух пародиста и с издёвкой серно шипел в ухо: "Разгул террораааа. Мраааак и тлеээээн". Главбух юзала себя по уху и отгоняла зудящего стихоплёта. Внешний дискомфорт тянул за собой внутренний дисбаланс, который во всех внутренних органах ГБ создавал критическое напряжение, вызывая аллергический насморк. Огорчённую, расстроенную женщину, и без того остро нуждающуюся в реанимации, решительно не устраивала перспектива хвалебных песнопений во славу ММ. А уж тем более, сдобривание её словесно и материально. – Чур, меня, чур! Ну, уж нет! – Сказала-отрезала ГБ, проведя по столешнице указательным  пальцем, и, сквозь очки рассматривая его. Огорчилась. – Не бывать этому! – да и  шибанула кулаком по налоговой накладной, которая попалась под горячую главнобухгалтерскую руку. Это породило локальное столотрясение, убившее насмерть тысячи микробов, чьи души вознеслись под невысокие офисные потолки; оставшиеся, безмолвные и недобитые, остались лежать распластанными с сотрясением и тошнотой. – За что я ей деньги плачу?! – шмыгая носом, негодовала ГБ. – За пыль и паутину, в которые я тычу эту лыдащую?! За пепельницу, которую вынуждена мыть я, потому что она не курит?! За мусор, который за ней выносила я, пока эта особь по отпускам шастала?! Свалила на меня свои обязанности! – грудь ГБ колыхалась неравномерно, дыхание было неритмично и сбивчиво, ГБ готова была повыдавливать из глаз драгоценные свои слёзы, и... передумала. Она изваляла Мини в наболевше-нахлынувше-накипевшем, согласно длинному выше перечисленному списку. Ничего не забыла!
– Вы, – ругательно-матерно гневалась ГБ, вытягивая шею, задрав подбородок и выворачивая шейные позвонки, вбивая, как сваю в голову ММ неправду-нематку, - Вы... за время моего отсутствия на работе. Вы... весь месяц не убирались!
– Почему это, глупо поинтересовалась ММ, облагороженная ролью  врача-реаниматолога.
– Да потому что ремонт! – отрезала ГБ.
И выдохнула.