Последние каникулы

               
    
Студенту Московского авиационного института Гураму Гулиа третью ночь подряд снился один и тот же сон, такой отвратительный, что его и вспоминать не хотелось, не то что рассказывать о нём кому-нибудь!..

     Погода в Москве была жаркая, душная. Летняя сессия в институте подходила к концу. Гурам держался на крепчайшем кофе и сигаретах, но сессию вытягивал без троек. Ещё бы одну только неделю! И тут, как предательский удар в спину, эта подлянка — дикий, нелепый сон, от которого он просыпался где-то в половине четвёртого утра в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и больше не мог сомкнуть глаз. А затем весь день ходил как будто в тумане...

     На третье утро Гурам отправился проконсультироваться к знакомому аспиранту-медику Ираклию Васадзе. Ираклий обитал в районе Новодевичьего монастыря и Пироговских улиц, в старом общежитии мединститута. Дверь его комнаты всегда была широко открыта для земляков. Многие из них в наиболее острые моменты своей насыщенной событиями столичной жизни обращались к нему за помощью. Несмотря на ранний час, Ираклий уже успел сделать пробежку, зарядку и принять холодный душ. Теперь он собирался позавтракать где-нибудь в городе и до самого вечера "капитально" засесть в Центральной библиотеке. Гурам настиг его как раз вовремя. Васадзе усадил раннего гостя за стол и предложил ему рассказать всё о своих бедах. От тихого, но взволнованного голоса Гурама сосед Ираклия по комнате — толстяк Мерген Убушаевич, привольно храпевший на своей кровати, заворочался...

     — Третью ночь снится одно и то же: как будто иду я на экзамен по длинному такому, полутёмному, грязному и вообще очень неприятному коридору. По обе его стороны — множество дверей, из-за которых слышатся чьи-то приглушённые крики, звуки ударов, взрывы, скрежет железа, свист пуль, да-а!..  Я распахиваю одну из этих дверей, но оказываюсь не в аудитории, а на каком-то пустыре, точнее — на обочине шоссе! Рядом горит большой костёр, и незнакомые люди в кожаных куртках и чёрных масках сидят вокруг него и жарят шашлыки, и ещё... докрасна раскаляют какие-то ужасные кривые гвозди! Наконец появляется "экзаменатор" — огромного роста детина, заросший до самых глаз густой бородой. Он задаёт такие каверзные вопросы, что я, как ни стараюсь, не могу на них ответить. И тогда по его знаку те — в масках — втыкают мне в голову раскалённые гвозди! Третью ночь подряд...

     Ираклий выслушал его, сочувственно покачивая головой, затем профессионально осмотрел, пощупал пульс, измерил давление: — Ого! Да у тебя 160 на 90! Повышенное кровяное давление. Отсюда и всё остальное: бессонница, головная боль, похолодение конечностей. Предписания будут следующие:  о сигаретах, кофе и алкоголе  забыть!
 Гурам в ужасе уставился на него:
     —  Что, навсегда?!
     — По крайней мере  — до конца сессии!  Ничего острого. Лёгкая молочно-овощная диета.        Перед сном — ежевечерняя прогулка и кефир. После экзаменов — полный отдых, никаких стройотрядов. Сразу домой! Когда нормализуется давление, можно перейти на обычное меню, не исключая шашлыки и хорошее вино, в умеренном количестве, разумеется! Уверяю тебя, дорогой, не пройдёт и месяца, как сюжеты твоих СНОВ приобретут совершенно другое направление! А сам ты стремглав помчишься в Гагру на пляж знакомиться с девушками! Или назад в Москву к своим здешним подругам!..
     Гурам, страдальчески сморщившись, улыбнулся — у него болела голова.
    - А сейчас я дам тебе таблетку клофелина, от него давление понизится.
   Через несколько минут Гурам облегчённо вздохнул и шутливо спросил Ираклия:  — Сколько я вам должен за приём, батоно?
    —  Пустяки!  —  ответил тот. — Стоимость лёгкого завтрака где-нибудь в центре.      Разумеется, тоже без вина, сигарет и чёрного кофе!
Они вышли из общежития, сели в поезд метро на станции «Фрунзенская», с  пересадкой  добрались  до   "Смоленской"   и  вскоре   уже  шагали  по Калининскому проспекту. В зеркальных витринах рядом с нарядно одетыми манекенами отражались живые прохожие: сногсшибательные девушки в летних платьях и вполне довольные жизнью иностранные туристы...
   —  Чем не Париж?! — невольно восхитился молодой Гурам.
   —  А я, куда бы ни попал, всегда вижу перед собой только один город! —  мечтательно произнёс Ираклий и тихо запел по-грузински:
   —  Какой лазурный небосвод!..
   —  Тбилисо-о!.. — подхватил припев Гурам.
   Пожилой человек, проходя мимо, сказал: "Ансамбль "ОРЭРА" снова в Москве!"
   —  Ну, вот видишь, народ узнаёт своих кумиров! — засмеялся Ираклий, обнял Гурама за плечи, и они зашагали по проспекту к закусочной «Метелица».

   Слова Ираклия были законом для всех его друзей. Гурам безоговорочно последовал его советам и на следующий день почувствовал себя гораздо лучше, а через неделю совсем забыл о недавнем неприятном приключении...

   К этому  времени  возникли новые проблемы.  Экзамены, слава Богу, остались позади! Надо было собираться домой. И тут-то как раз поползли слухи, один страшнее и нелепее другого, о событиях, якобы происходящих в районе Черноморского побережья Кавказа — на родине Гурама! Однако он не верил им, тем более, что официальные средства массовой информации хранили по этому вопросу упорное и дружное молчание. Перед самым отъездом опять случилось ЧП. Один шалопай позаимствовал  у Гурама студенческий билет, чтобы по нему вдвое дешевле добраться до Ленинграда навестить родственников. При этом он клятвенно обещал вернуться в столицу через сутки. Добросердечный Гурам как всегда охотно помог земляку, но вскоре горько раскаялся в своей доверчивости: прошёл обещанный срок, миновала неделя, а шалопай и не думал появляться! Тогда Гурам  — в свою очередь — раздобыл студенческий у одного знакомого и таким образом превратился в третьекурсника Государственного института театрального искусства Георгия Айранишвили. После чего осталось только купить билет и сесть в поезд.

    ...Гурам спал, уютно устроившись на верхней полке, а экспресс "Москва — Адлер" мчал его на юг, в родные места. Весь багаж молодого пассажира состоял из сумки с надписью "Аэрофлот", где под нестиранными рубашками лежал его паспорт. В кармане кожаной куртки Гурама пригрелся чужой студенческий, по которому он взял дешёвый билет и который должен был теперь предъявлять контролеру по первому же требованию.

    В Адлер поезд прибывал ночью с большим опозданием. Примерно за час до прибытия Гурам тщательно побрился с одеколоном  и долго приводил в порядок свою густую, чёрную, как смоль, шевелюру перед треснувшим пополам зеркалом в туалете.

    Во время своего путешествия он столько наслушался о ситуации в республике, что этого было достаточно, чтобы сойти с ума, или усомниться во всех этих жутких рассказах. Однако, едва Гурам ступил на перрон адлеровского вокзала, как понял, что слухи не были безосновательными: толпы взбудораженных пассажиров, штурмующие поезда северного направления, напоминали больше беженцев, чем отдыхающих. На автостанции он узнал, что автобусы в сторону Гантиади не идут. Да и таксисты не рисковали забираться восточнее реки Псоу. Они молча качали головами и даже не смотрели на протянутые им денежные бумажки. Но Гурам имел опыт в таких делах: через час он отыскал "адского водителя", который согласился за фантастическую плату "перебросить" его и ещё троих припозднившихся мужчин на ту сторону Псоу.

    Пассажиры, не знакомые друг с другом, сначала ехали молча, затем постепенно разговорились. Вопреки местным обычаям, они общались так осторожно, будто слепые ощупывали палками дорогу. Разговор шёл по-русски. Общее настроение передалось и Гураму.               
    —  Кто ты по национальности, сынок? — спросил его один из попутчиков.
    —  Человек! — ответил тот, и больше с ним не заговаривали.

    Тем временем их автомобиль крался по отдельным участкам дороги тихо, как вор, а другие пролетал, словно ветер! Удача сопуствовала отчаянному таксисту. Они с ходу проскочили российско-грузинскую границу. Её никто не охранял, кроме двух огромных плакатов: "СЛАВА КПСС!" — на российской стороне и "ЕСЛИ ТЫ НЕ ИЩЕШЬ ДРУГА, САМ СЕБЕ ТОГДА ТЫ ВРАГ!"  —  на грузинской.

    Земля, по которой они ехали теперь, была прекрасна, будто рай!
Справа спокойно дышало море. Огромная серебряная луна разделила его чёрную бархатную поверхность сверкающей дорожкой, похожей на исполинскую застёжку-молнию. Пальмы, кипарисы, магнолии вдоль шоссе махали ветвями приветливо, как радушные хозяева, встречающие гостей. Слева, на холмах раскинулись виноградники, рощи цитрусовых, чайные плантации. Вокруг пели цикады. Светлячки мигали зеленоватыми огоньками, точно волшебные фонарики эльфов...

    Машина неслась вперед сквозь ночь!
Благополучно миновали мост через Псоу, позади остался поселок Леселидзе, до Гантиади было уже рукой подать. Как вдруг в свете фар прямо на дороге возникла группа вооружённых людей в штатском. Жестами они приказывали остановиться. И тут "адский водитель" оказал своим пассажирам очень плохую услугу, последнюю в его не особенно долгой, беспокойной жизни. Он послушно сбросил газ, медленно подъехал поближе, а потом... резко рванул вперед и, раскидав, точно кегли, самодеятельных стражей порядка, прорвался сквозь немногочисленный кордон! Но уйти далеко ему не удалось: метров через двести дорогу преградил полосатый шлагбаум. Свет фар метнулся влево, и Гурам отчетливо увидел на пригорке человека, который, стоя на одном колене, наводил на них ствол базуки.

   — Всем из машины! — отчаянно закричал таксист за мгновение до выстрела.
Выскочить удалось только Гураму — он сидел справа у самой дверцы.
Раздался оглушительный взрыв, и автомобиль превратился в пылающий факел.. Гурама отшвырнуло на обочину, на несколько секунд юноша потерял сознание, а когда пришёл в себя, разглядел склонившихся над ним двух "стражей порядка". Его поставили на ноги и быстро обыскали, отобрали студенческий билет. Потом повели туда, где их в первый раз пытались остановить. Они шли по середине шоссе, и пламя от горящего автомобиля бросало на дорогу длинные, страшные тени. Вскоре конвоиры приказали Гураму свернуть к берегу. Там, у моря, вокруг костра сидели вооружённые люди, покуривали и жарили шашлыки. Студенту велели сесть. Один из "стражей" остался с ним, а другой растаял в темноте. Он вернулся через полчаса в отличном настроении: от него приятно пахло вином и жареным барашком.

   — Слушай, парень! — кивнул он Гураму. — С тобой будет сейчас говорить сам батоно Профессор! Ва-ах, какой человек! Знает двенадцать языков! Любого видит насквозь!..
— Враги держали его в психиатрической лечебнице в Сухуми,  — продолжал он, понизив голос. — А мы освободили и сделали начальником контрразведки! Ты всё ему расскажи. Если правду скажешь,  ничего тебе не будет. Не упусти свой шанс, парень!

    Обливаясь потом, Гурам ждал ещё минут двадцать, как вдруг в кругу света у костра появился... персонаж его недавних ночных кошмаров — двухметровый детина, обросший бородой до самых глаз, спрятанных за тёмными очками. На его широченной груди, словно игрушка, висел маленький итальянский автомат. Это и был батоно Профессор! А в руке он держал студенческий билет Георгия Айранишвили, обнаруженный в кармане куртки Гурама.

    — Добрый вечер, джигиты! Добрый вечер, господин студент!  "Профессор" говорил по-русски почти без акцента. Его бархатный бас завораживал, гипнотизировал слушателей.
    — Умные люди считают, что любое, самое серьёзное дело надо начинать с весёлого анекдота! — заявил он. — Так вот, в тбилисском аэропорту идет посадка на рейс "Тбилиси-Москва". Один почтенный аксакал тащит по трапу в самолет... барана! Тот упирается, блеет. Стюардесса  забеспокоилась! "С бараном сюда нельзя!" "Это не баран!" — говорит ей аксакал. — "Это — закуска! Баран у меня в Москве в университете учится!"
Сидящие вокруг костра застонали, заикали от смеха. Один Гурам даже не улыбнулся.

   — А теперь к делу! — сказал Профессор. — Как вы оказались в этой машине, молодой человек?
Гурам объяснил, что он местный и приехал на каникулы.
   — Где ваш паспорт?
   — Сгорел, остался только студенческий...
   — Ты грузин, сынок? — поинтересовался один из его конвоиров.
   — Этнические проблемы на данном этапе для нас не столь важны! — ответил за Гурама сам Профессор. — А вот геополитический вопрос приобрёл сейчас небывалую остроту!  Юг должен стать свободным и независимым  от  центра!   Что  вы думаете  по этому поводу,  господин Айранишвили?!
    Гурам вяло пожал плечами.
    — Меня не интересует ваша национальная принадлежность, — продолжал Профессор, — я ведь тоже не абхаз, а караим. Но, если вы настоящий патриот, вы должны присоединиться к нам и с оружием в руках отстоять нашу общую свободу!
    — После каникул я собираюсь вернуться в Москву, в свой институт...
    — Факультет?! — быстро и строго спросил Профессор.
    — Актерский!
    — Курс?!
    — Третий! — ответил Гурам, предчувствуя какой-то коварный подвох  и заранее цепенея от ужаса.
    — Студент Айранишвили, прочтите нам, пожалуйста, монолог "Быть или не быть..." из великой трагедии Уильяма Шекспира "Гамлет"!
    "Ну, вот и конец!" — подумал Гурам. Как и всякий уважающий себя "технарь", он не часто перечитывал трагедии Шекспира. Он помнил первые две строчки бессмертного монолога:
    — Быть или не быть...
      Вот в чем вопрос! — невнятно произнёс Гурам и умолк.
После пяти минут гробовой тишины раздался размеренный голос Профессора: — Пора подводить итоги нашего экзамена! Гсподин Айранишвили, вы плохой патриот, плохой студент и отвратительный актер! Вы – лентяй,  вы ленитесь жить! Наконец, у вас отсутствует чувство юмора! Оценка "неудовлетворительно"! И я вычеркиваю вас из экзаменационной ведомости навсегда!!

     Окаменевший Турам не в силах был даже шевельнуться...
     — Ваше последнее желание? — спросил его "экзаменатор".
     — Батоно Профессор! Прошу вас, отпустите меня домой! Я живу здесь  неподалеку...
     — Сейчас два моих ассистента отправят вас на каникулы,      господин студент! На очень долгие каникулы...

     Он подал знак конвоирам, и те медленно, будто нехотя, стали   приближаться к Гураму с разных сторон.

     — Если вы знаете какую-нибудь молитву,  — сказал Профессор, — советую прочитать её, потому что скоро вам придется предстать перед Создателем ...
Дулом автомата юношу подтолкнули к морю.
Гурам почувствовал, что погибает, и вдруг отчаянно закричал: —  Это ошибка! Умоляю, выслушайте меня! Это не мой студенческий билет! Я взял его у другого, чтобы получить скидку за проезд, потому что свой я потерял! Я не Георгий Айранишвили, я Гурам Гулиа!..
    — Кем тебе приходится батоно адвокат Гулиа? — отозвался из темноты Профессор.
    — Это мой отец!

    Его вернули к костру.
Огромная фигура "экзаменатора" нависла над ним: — Если ты и сейчас пытаешься нас обмануть, юноша, я поставлю тебе "неуд" лично, вот этим "вечным пером"!
Он погладил свой итальянский автомат.

    ...Но уже кто-то звонил по радиотелефону и докладывал о задержанном, и просил дальнейших распоряжений. Гурам сидел у костра, тупо глядя перед собой, опустошённый, безучастный ко всему, что происходило вокруг. А между тем, совсем рядом взревел джип, и юноше почудился знакомый, взволнованный голос отца. У этой жуткой истории намечался "хеппи-энд".

     Профессор растаял в ночи, как привидение. А на сцене возник новый персонаж — Гулиа-старший. Он стиснул сына в объятиях:

     — Надеюсь, мои бродяги не успели ничего тебе сделать?! Дорогой ты мой пленник! Не обижайся, они — отличные ребята! Ну а винтовки сейчас у всех настоящие!

     Внимательно вглядевшись в Гурама, он спросил ласково: —  Зачем ты перекрасил волосы, сынок? У нас в роду Гулиа никогда не  было блондинов…