Шабаш не на своём погосте

               

             В купе скорого поезда, идущего на Север, нас оказалось четверо холостых мужиков. Вместе со мной ехали двое командировочных и военный лётчик, служивший в морской авиации Северного флота. Как водится, скуку дороги мы старались убить анекдотами. Сначала они сыпались с языка как горох из прорехи в мешке. Но постепенно стали возникать паузы, приходилось взывать к помощи памяти. В одну из пауз лётчик спросил:

            -Почему анекдоты легко возникают по поводу самых разнообразных характеров? Тут и упёртый псевдомарксист Ульянов, и героический Чапаев, и наски*****енный Хрущёв, и угрюмый "Отец всех народов", и простодушный Брежнев. Но почему-то никто ещё не смог сочинить ничего весёлого про Путина. Почему?

              И, победно оглядев нашу притихшую компанию, военспец победно изрёк:

             -А потому, друзья мои, что омерзительное не совместно со смехом.
И тут он поведал нам одну мрачную историю.

            -Во время Отечественной войны, – рассказывал он, – за сто без малого километров от конечной железнодорожной станции нагнали узников ГУЛАГа и заставили строить посёлок. Заодно подвести к тому месту узкоколейку. А, надо сказать место было особое. У здешних ненцев-оленеводов оно называлось долиной смерти, Хальмер-Ю. Проще, считалось обиталищем душ умерших соплеменников, святыней, перед которой следовало склонить головы.

             Война била не только на фронте. От недоедания, тяжёлого климата и болезней лагерники мёрли как мухи.  Но это мало кого заботило: недостатка в рабской силе не ощущалось. Благо, страна большая, людьми обильная. Сколько их там полегло, никто не знает. Ссыпали умерших в ямы, замуровывали в насыпь железной дороги – имён, как и праха,  не осталось. Таким образом, продолжала укрепляться справедливость выбранного названия местности – посёлок Хальмер-Ю.

             Но всему приходит конец. И однажды уже казалось, ушла навсегда в прошлое чёрная полоса в истории поселения. Концлагерь вместе с допотопными бараками, сторожевыми вышками, с километрами паутины из колючей проволоки, с лютыми вертухаями и цепными псами были начисто сметены с лица земли. Тундра оживилась молодыми, наполненными задором и оптимизмом голосами. Ехали сюда за романтикой, за достойными заработками, за устройством самостоятельной полноценной жизни. Вскоре здесь, в предгорьях Северного Урала возник благоустроенный посёлок с многоэтажными домами, со своей больницей, детским садом, школой, ателье и прекрасным Домом культуры, где, между прочим, выступали на гастролях и Людмила Зыкина, и Иосиф Кобзон и, разумеется, земляк хальмеръюйцев Валерий Леонтьев, и многие, многие другие знаменитости.

             Прошло сорок лет. Люди работали, выдавали на-гора высококачественный уголёк, обзаводились семьями, растили детей. Те, в свою очередь, взрослели, сами становились родителями. Так текла жизнь. Люди чувствовали твёрдую почву под собой, планировали будущее, никто не чуял беды. А она свалилась как снег на голову. В 1993 году, там, в далёком и чуждом живой жизни Кремле решили, что посёлок не нужен. Впрочем, как и его обитатели. Правда, кое-какие денежки на переселение выделили, но их, как повелось на Руси, успели по дороге перехватить и украсть. Так что многие просто-напросто не знали, куда податься из обжитого  гнезда. На тот случай был предусмотрен ОМОН.

             Говорят, цирковые артисты дрессируют зверей, чтобы привить им нечто человеческое. Это гуманно. А вот омоновцев, видно, дрессируют в обратную сторону, чтобы убить в них всё человеческое. Разбивали омоновцы закрытые двери, надевали на непокорных жителей наручники, вышвыривали на улицу, заталкивали в вагон и увозили прочь. Люди возмущались, протестовали, но их стенания не трогали бесчувственных служителей власти.

           Мне с той поры приходилось бывать в Хальмер-Ю, продолжал рассказчик, Дороги туда уже не было, добраться можно было только на вездеходе да, кому по силам, пешком за сто вёрст. Многие дома  зияли выбитыми окнами, качели на детских площадках покрылись ржавчиной, бетонные ступеньки у подъездов выкрошились. На всём лежала печать заброшенности и безлюдья. Тем не менее, кто-то посещал посёлок. На кладбище, заметна была свежая работа на то, чтобы поправить покосившиеся кресты, иногда на могилках встречались поминальные стопки с водкой, прикрытые ломтиками хлеба. На стенах читались слова: "здесь жил такой-то или жили такие-то". Особенно поразила крупная надпись алой краской на белом фасаде Дома культуры: "Здесь наша родина, она навсегда останется в наших сердцах".
 
             Я уже чувствую ваше нетерпение: при чём же здесь Путин? Ведь всё это происходило, когда о нём никто и не слышал из порядочных людей. Верно, не слышал. Но он жил в то время, насыщался духом времени и принимал происходящее за нормальный порядок вещей. Ничто его не тревожило. Больше всего ему нравилось парить в вышине, в отрыве от земли. Легко и плавно скользил он меж облаков на личном ИЛ-96. Словно некий кэгэбэшный херувим. Потом попробовал покувыркаться наподобие стрижа на СУ-27. Наконец, прочувствовал себя непревзойденным вожаком, управляя дельтапланом. Но верх его лётной карьеры – это, конечно, когда он сидел за штурвалом бомбардировщика ТУ-160.

            О! Это была поэма! Путин перевоплотился, он принял свою настоящую, не прикрытую ложной позолотой суть. Он стал стервятником (то же, что падальщик, пожиратель мертвечины). Осквернитель гробов направил самолёт-убийцу на Хальмер-Ю. Первая ракета, которую выпустил пилот, прошла мимо цели и не доставила стрелку никакого удовольствия. Зато вторая жахнула прямо в "нашу родину", пробив во Дворце культуры сквозную брешь, которая могла бы без помех пропустить слона. С третьей ракетой так называемый президент России превратил Дом культуры в прах, подняв к небу облако пыли.

            Счастливы дикие ненцы, не дожившие до наших времён, не увидевшие позор "цивилизации".