Неудачный спектакль

Пьеро: Сбежала Мальвина, невеста моя!
Долгая пауза.
Журналист (тихо): Простите, можно к Вам обратиться?
Пьеро: (обрадованно) Пожалуйста!
Журналист: Извините, Бога ради, что я мешаю спектаклю, но Вы так надолго замолчали, а в зале, простите, никто не обратил на это внимания. Журналисты же, Вы знаете, люди занятые... что значит эта пауза, предусмотренная в пьесе?
Пьеро: Мои страдания. Вся пьеса состоит из молчания, потому что невеста, которой я больше не нужен, приказала мне молчать в ее присутствии. А Вы понимаете, что она всегда присутствует здесь. Первые слова - это уступка публике, которая иначе не поймет, о чем речь; их смысл должен был бы озвучить человек, читающий за автора, но его почему-то нет, а, может быть, никогда не было... Признаюсь Вам, молчать страшно тяжело для женщины... Я имею в виду, молчать по приказу женщины, так как это заставляет перегорать внутри слова о ней одной...
Журналист: Хм... Вы выражаетесь очень глубокомысленно. Тема этой пьесы устарела, и я очень удивлен тем, то в зале столько народа.
Пьеро: О, публики всегда достаточно, только ей нет дела до того, что происходит на сцене. В лучшем случае кто-нибудь кричал из зала: "Эй, какого черта ты заткнулся? Валяй дальше!" - но это было в прошлые времена.
Журналист: Реакция публики вполне понятна. Но какого черта Вы сами взялись за эту роль? Неужели Вам понятны эти бескрайние страдания из-за какой-то...
Пьеро: Тише - это высококультурное заведение, не забывайте.
Журналист: Да, простите.
Пьеро: Все не так просто, как кажется на первый взгляд. Я страдаю из-за Мальвины, потому что она сбежала. Если бы она осталась, сбежал бы я. Вот видите, Вы напрасно относитесь к ней так пренебрежительно: она умна, потому что умеет видеть свою пользу. К тому же Вы не знаете, кто скрывается за гримом Пьеро, и никогда не увидите Мальвину, так как ее нет в пьесе.
Журналист: Если Пьеро еще кто-нибудь может заинтересоваться, так как Вы торчите перед глазами, то до Мальвины уж точно никому нет дела, раз...
Пьеро: ...на нее нельзя положить глаз.
Журналист: Мальвина - абстракция, туман, ничто. Вам не кажется, что это грубая ошибка сценариста - не показать Мальвину? Ведь пьеса рассчитана на сочувствие публики и при таком положении дел безнадежно проигрывает.
Пьеро: Боюсь, показать Мальвину невозможно, так как я никогда ее не видел. Это правила одной игры: Вы выходите из своей квартиры и на улице, в автобусе, в метро Ваш взгляд падает на случайную девушку - и она становится для Вас всем.
Журналист: Но ведь это конкретная девушка, которую Вы видели, и Вы страдаете из-за ее ухода?
Пьеро: Вы не совсем врубаетесь. Я видел Мальвину-фантазию, Мальвину-форму я не заметил.
Журналист: Возможно, я не совсем врубаюсь, но звучит это не по-джентльменски.
Пьеро: Мои мысли как правило звучат именно так, но мои чувства и мои дела принимают такую форму, какую Вы видите. К счастью, я редко думаю...
Голос из зала: Эй, какого черта ты заткнулся? Валяй дальше!
Пьеро (с румянцем на лице, со счастливой и растроганной, но вместе с тем насмешливой улыбкой): На этот раз он что-то припозднился и проворонил не только начало паузы, но и половину пьесы.
Ты обронила свой букет венчальный
У сада моего.
Счастливый смех в чужую даль сжигает сад ночами -
Возьми его... (поднимает с пола букет невесты и, подержав протянутым некоторое время, печально опускает руку).
Журналист: У сценариста нелады с поэзией. Так Вы уже не ждете ее обратно?
Пьеро: Быть человеком - значит быть адекватным. Любить - еще хуже, чем ненавидеть. Так как это известные стандарты, которым я меньше всего соответствую, я стараюсь сделать самому себе вид, чтобы понравиться публике.
Журналист: Но никто из Вашей глубоко ценимой публики не смотрит на Вас. Я даже слышу сладкое похрапывание - кажется, это благодарит Вас именно тот, кто просил продолжать.
Пьеро (с нежной улыбкой): Эти граждане всегда засыпают. (Резко) Вы повторяетесь, господин журналист. Если Ваше вдохновение иссякло, Вам лучше выбрать другой рабочий объект.
Журналист: Я вижу, публика имеет для Вас не так уж мало значения, как Вы дали понять вначале.
Пьеро (до конца не меняя резкого тона): О, я из последних сил добиваюсь ее обожания!
Журналист: Вы оказываетесь конченым честолюбцем, хотя и пытаетесь это скрыть... это меняет сложившийся у меня образ.
Пьеро: Этот образ не может измениться ни к лучшему, ни к худшему, потому что любой из них одинаково заслуживает Вашей дрянной физиономии. Простите, меня тошнит (уходит).
Журналист: Какой отвратительный привкус остался от этого болвана. Это как раз такой типчик, который не способен разгрести собственный идиотизм и тащит его на публику, чтобы кто-то сделал это за него. Черт возьми, я даже вспомнил свою мертвую бабушку. (Что-то записывает на программке спектакля и неожиданно застывает.)
Журналист: Черт возьми!
Сосед: Чего ты разорался в театре?
Журналист: Вы читали эту бумажку?
Сосед: Читал, конечно.
Журналист: Вы знаете, кто играет Пьеро?
Сосед: Да черт его знает... что Вы ко мне пристали, дуралей?
Журналист: Вот уж действительно дуралей - здесь стоит женское имя, а я разговаривал с ней, как с мужчиной... Черт бы меня побрал! Как же я сразу не догадался, что ни один парень не смог бы изобразить такого слюнтяйства! Придется заново сочинять статью... Впрочем, она может выйти немного интересней, так как из этой кучи депрессивного нытья трудно вылепить что-то ходкое.