Идеальный партнёр. Роман. Главы 48-49

48

Уже целую неделю Хайнц не слышал её голоса. Он не знал что делать. Она не звонила. Он не мог больше ждать. И он придумал. Это было так просто. Идиот. Просто слюнявый идиот. Пойди и купи себе слюнявчик на память и повесь на видном месте!

Когда Хайнц Эверс сказал, что будет бороться, что не отступится от Лоры, сказал со всей страстью своего упрямства, всего не понимающего слова "нет" естества, он совсем не знал, что будет делать. Был просто уверен, что добьётся своего. Так было уже много раз в его сорокатрёхлетней жизни.

Он был реалистом. Он видел препятствия, но никогда не концентрировался на них. Он изучал их, только чтобы найти брешь, и всегда находил. Иногда она была совсем узкой, и он обдирался в кровь; иногда надо было прыгать, хоть долететь до другого края пропасти казалось невозможным. Невозможным для кого-нибудь другого, но не для него.

В сознании Хайнца Эверса не было мучительного разрыва между принятием решения и действием. Он не испытывал изнурительных рефлексий. Когда он видел, что пропасть расширялась, но другого пути нет, он не тратил темпа и нервной энергии на сомнение; он сразу прыгал, собрав всю силу и швыряя себя вперёд. И долетал. Всегда.

С Лорой всё было сложнее. С самого начала он не всё в ней понимал. Он чувствовал, что его знание неполно; часто он не видел даже этой узкой полоски света, указывающей выход, но и тогда безнадёжность не посещала его. Почти. Всего лишь раз... Но об этом он больше не думал.

Всю свою жизнь, всегда он просто шёл вперёд. Он шёл вперёд, даже если казалось, что впереди только пропасть. Он и тогда шёл вперёд, и ступени сами вырастали под ногами.
Да, именно так. Это странное сравнение родилось в его мозгу, когда он вспомнил лето, когда вышла компьютерная игра "Принц Персии", и впервые в жизни он был приворожен к компьютеру.

Это была настоящая зависимость, никогда, ни до и ни после, не испытанная. Если не считать саму Лору. "Принц Персии", первая версия игры, - самая графически примитивная, - совершенно несравнимая с современными трёхмерными чудесами.

Но она захватила его. Он, Хайнц Эверс, директор по маркетингу New Generation, мчался после работы домой, садился за свой тогда ещё 486-й и заставлял маленького белого человечка прыгать, ползти, прорываться через пилилки и сражаться с ненавистными янычарами в черном лабиринте подземелья с горящими на стенах оранжевыми факелами.
Нет, конечно, это был не рисованный человечек, а сам Хайнц. Он должен был спасти Принцессу, и у него было всего сорок пять минут. Он изучал уровень за уровнем. Разбивался. Начинал сначала, но неуклонно продвигался вперёд. Как это удобно - иметь запасные жизни!

А потом он попал в ловушку. И выхода не было. Он искал два дня. Дальше двигаться было некуда. Пропасть была явно широка для прыжка, ни одна плита не сдвигалась. А на третий день он, обозлённый, просто пошёл вперёд. И ступени стали сами вырастать под ногами.
Он прошел. И завоевал Принцессу. Он никогда больше не возвращался к этой игре, как и к другим. Но пусть ему кто-нибудь скажет, что компьютерные игры - это пустая трата времени! Мало какой жизненный опыт помогал ему больше.

И теперь, обещав себе победу и свою Принцессу, когда ещё не представлял никакого выхода из чёрного лабиринта, лишь уверенный, что выход есть, Хайнц Эверс вдруг увидел его. Простой и естественный выход. Настолько элементарный, что, увидев его, Хайнц даже не поверил себе.

- Идиот, - сказал он, - слюнявый идиот. Иди и купи себе деткий слюнявчик на память и повесь на видном месте!

Но он поехал не в детский бутик. Он поехал к ювелирам. Потому что Лора не была замужем. К чёрту все обязательства. Муж выставил её перед собой, как живой щит. Послал её прокладывать дорогу. Его маленькую девочку, его нежную Принцессу. Прокладывать дорогу к семейному благополучию. Одну. Через психушку.

Никаких обязательств не было! Тот разрушил их сам. Она была с ним разведена по всем законам, людским и божеским. Она любила его, Хайнца Эверса. И он любил её. Она не могла сказать тому правду. Была не в силах покинуть его на Украине! Хайнц тоже не хотел бы брать на душу этот грех. Он уже давно не думал, что этим славянам нечего делать в его Германии. Он очень далеко ушёл за последние три месяца. Но оставлять его там не было нужды. Он был уже здесь. Лора заплатила за его фиктивный брак. Его бедная девочка прорвалась и, почти голодая и ютясь в облезлой клетушке, заплатила за его приезд, за его свободу. И за свою тоже. Обязательств не было. Она не может сказать тому правду. Значит, это сделает он. Хайнц.

- Я просто женюсь на ней. Я женюсь на ней прямо сейчас! Или, в крайнем случае, завтра.
Он выбрал кольца. Два одинаковых золотых кольца. По-настоящему дорогих, скромных только по виду. Они ему очень понравились. Они были достойны его решения. Своё он примерял, а ей выбрал самое маленькое, но всё равно предупредил, что, может быть, его придётся уменьшить.

- Это легко, - сказал ювелир, - приходите с вашей фрау. Только не потеряйте чек.

Уж не волнуйтесь. Он не потеряет. Он ничего в своей жизни больше не намерен терять.
Хайнц взял такси. Карл стоял на приколе. Но так и лучше. Не надо искать парковку возле знакомого дома.

Она не подходила к телефону. Её могло не быть дома. Даже лучше. Им лучше поговорить наедине. Впрочем, всё равно как. Ничто не смущало Хайнца. Он позвонил и услышал шаги.

И вот на пороге стоит мужчина. Бледный, с высоко отошедшими ото лба почти совсем седыми волосами. А ведь ему не должно быть ещё и сорока, - машинально отметил Хайнц. - Наметившийся живот. Вислые плечи. Такие же вислые, как будто повторяющие дугу плеч, усы. И радостно удивлённая, совершенно детская улыбка. Хайнц от неожиданности улыбнулся сам и даже немного поклонился.

В этот момент из-под руки отца вынырнула золотая мальчишеская голова. Он был точти таким, каким Хайнц представил его себе, когда они с Лорой мечтали о доме. Почти такой же. Только помельче. Хайнц представил себе тогда хорошо упитанного десятилетнего немецкого мальчика. А этот приехал с Украины. Он был так же совершенно счастлив, как и его отец.

Почти одновременно на ужасном немецком они сказали:

- Ich spreche nicht Deutsch. (Я не говорю по-немецки.)

Хайнц не отвечал, отупело глядя на них. Потом неожиданно чисто мальчик заговорил по-английски:

- Do you speak any English? (Вы говорите по-английски?)

- Sure. (Конечно.)

- My mom is not here. She is comming just evening. (Мамы нет. Они придет тольео вечером.)

- Guten Tag. Ich hei;e Vadim Kowalenko, (Добрый день. Меня зовут Вадим Коваленко) - всё с тем же счастливым лицом, гордо гладя сына по голове, неожиданно громко и раздельно произнёс мужчина. Для крепости он ещё показал на себя пальцем и подал Хайнцу руку.

- Хайнц Эверс, - всё с тем же деревянным выражением сказал Хайнц и опять слегка поклонился. Потом, обращаясь к мальчику, он сказал:

- Сould you say her I was here? (Можешь ей сказать, что я приходил?) - Хайнц кивнул потом мужчине и резко повернулся к лестнице.

- What did you say your name was? (Как вы сказали, вас зовут?) - крикнул вдогонку Саша.

- Хайнц Эверс, - почти не оглядывась, сказал он.

О, Господи! - думал Хайнц. - Спасибо, что ещё не сказал "Halt" и "H;nde hoch!" - Все без исключения русские, приезжая в Германию, знали четыре выражения: Ich spreche kein Deutsch. Guten Tag. Halt. H;nde hoch! (Я не говорю по-немецки. Добрый день. Стой. Руки вверх!)

- Впрочем, я несправедлив. Этот знает ещё Ich hei;e Vadim Kowalenko.

Хайнц не понимал сам, смеётся он или плачет. Он вышел на улицу, обогнул дом и, сразу обессилев, сел на парапет перед мусорными баками.

- Я плачу, - как будто глядя на себя со стороны, подумал он. - Я не плакал с четырнадцати лет ни разу. А с конца лета плачу почти каждые две недели. Минимум.

Ему хотелось прислониться к чему-то спиной и расслабиться, и он сполз с парапета на тротуар. Позади кто-то громко тарахтел в мусорных баках. Хайнц сидел, положив тяжёлые руки на колени. Он даже не плакал. Он просто сидел, весь обмякнув, а слёзы текли из глаз тёплым потоком, и он не пытался их вытирать. Наконец, и слёзы покинули его.

Он почувствовал, как что-то давило в кармане брюк, и вынул коробочку с кольцами. Открыл, криво улыбаясь:

- Что, обрадовались? Думали, что выбрались уже на свет? - спросил он у сиявших мягким светом колец. Потом закрыл их, спрятал в карман и добавил: - Рано обрадовались. Посидите ещё.

Он почувствовал, что сильно замёрз. С трудом разогнувшись, он встал и побрёл к метро: разговаривать с таксистом не было сил. Он пошёл между домами и сразу нашёл Elbgaustrasse. Как он ориентировался, Хайнц не знал. Наверное, охотник, живший в нём, мог пережить и это.

49

Поражение. Это было поражение. Он вышел к метро безошибочно: охотник был жив. Но он потерпел поражение. И теперь ехал домой.

Мне нужно выпить и поспать, - думал Хайнц. - Хорошо выпить и поспать. Я сейчас не должен ничего делать. Мне никто сейчас не может помочь. Я не хочу ни с кем говорить. Мне ничто другое не может помочь. Мне надо просто очень много выпить и уснуть.

Уже недалеко от Альстера, почти у дома, он посмотрел на слабо освещённые окна кнайпе "Чёрный Петух" и зашёл туда. Там было почти темно, но всё же светлей, чем на улице; глазам не надо было привыкать к полумраку. Он сразу увидел своего соседа по дому. Тот увидел его тоже и показал на свободное место. Кнайпе была почти совсем пуста. Хайнц не отклонил предложения. Он ещё шёл к столику, а пожилой человек с бордовым шейным платком уже заказал два двойных виски. Их принесли сразу, обслуга не была занята никем другим.

- Ушла? - сказал сосед почти без вопросительного выражения в голосе. - За любовь. Она всё равно того стоит. Прост.

- Прост, - сказал Хайнц.

Именно то, что нужно. Это было то, что нужно. Они очень много выпили. Оба. Это было то, что нужно, ещё и потому, что домой они шли под проливным ледяным дождём и вымокли до нитки. Но даже не простудились.

Он уснул сразу. А на рассвете проснулся от головной боли. Наверное, поменялась погода. Он теперь стал чувствовать резкую перемену давления.

Хайнц встал и подошёл к светлевшему окну. Ночью на улице резко потеплело. И вчерашний ледяной дождь поднялся густым туманом. Хайнц открыл окно и дал сырой прохладе занять тепло комнаты. Как красиво. Он не мог привыкнуть к этому чуду: на переднем плане чернели силуэты веток и ягод рябины; дальше, сквозь густое белое молоко, расплываясь, как в театральной декорации, сияли огни лодочной станции.

А потом он увидел Её.

Хайнц увидел Её. Она стояла огромная, непомерная,

И ноги Её скрывались во влажном тумане Леса.

Это был Её Лес. Она была хозяйкой Леса,

Дышащего влажными испарениями и укрытого сейчас туманом

После прошедшего ледяного ливня.

Они жили здесь, они боролись за свою жизнь, за своих женщин,

За своё продолжение. Они боролись ещё и со Страхом.

А Она была Хозяйкой. Она продолжала только себя.

Она сама была смыслом и целью.

Охотник увидел Её. Все охотники увидели Её.

Все охотники увидели и упали ниц, прямо в грязь, чувствуя запах и вкус земли,

Когда Она поднялась во весь рост, и ноги Её скрылись в тумане.
 
Она была в крови и рвоте, в грязи. Слёзы текли по щекам и носу.
 
Это Она смеялась, подняв к небу лицо и обнажив белые зубы с розовыми дёснами.

Это была Природа. Это была Любовь. Это была Цель.
 
Её мощь была так велика и неоспорима, так непомерно велика,

Что все охотники упали ниц.

А Страх умер.