Фуга 51 - Ты уходишь в белых гольфиках...

Осаждённый город... Страна, растоптанная завоевателями, пылает, а в городе… голодают. Когда кончились припасы, люди стали резать собак и кошек. Враг, закидывающий поверх стен с помощью баллист куски мяса, зараженного чумой, радовался – как легко теперь взять обиталища безумцев, тех, кто убил и съел собственных бессловесных членов семьи…

Я оторвался от исторического романа. Лампочка на кухне, где я это читал, прихлёбывая «белой ночью», слабым-слабым чаем, где чая лишь бы подсветить кипяток, настолько маломощная, что глаза устают от чтения и надо иногда отрываться от книги и отдыхать. Хозяйка съёмной квартиры экономит на всём, и другую лампочку вворачивать не разрешает… спасибо ещё, пока не гонит на улицу, хотя мы уже задолжали за месяц… работы нет, мы давно на мели… всё равно придётся искать, куда съехать отсюда… жить негде… денег тоже нет, и воровать не то воспитание.

- Дик, Дик! Ну что ты мой маленький, мой хороший! Ну иди сюда, иди, безобразник! – доносится из темноты со двора. Гашу свет, выглядываю, по голосу и контурам фигуры определяю - так и есть – Жанна, семнадцатилетняя девчонка из соседнего дома, играет с дворовой собакой. Пёс красив - чёрный, с белой манишкой и в белых гольфиках, а сам так и вьётся вокруг своей богини… Жанка – его мама, а он – её отрада… единственная, наверное.

У Жанки родители пьют. Пьют по-чёрному, устраивая запои на недели. Где деньги берут, без понятия, наверное, распродают всё, что в доме, или воруют, как ворует вся дикая страна, осаждённая врагом. Держать собаку дома нельзя – не протянет. Закорят за кусок хлебца, да и прирежут, пожалуй, по пьяни. Там хоть мамашка, хоть папашка, оба друг друга стоят, так что кому в голову первому придёт убить собачонка, наперёд и не скажешь. Вот и не может девчонка принести домой щенка, до темноты гуляет с ним по двору, кормит, чистит, играет, тискает, целует в холодный мокрый нос… И хотя не дура, но после школы учиться не может – денег на учёбу нет, на работу не берут, вымирающий город без будущего… вот и ходит в одних затасканных джинсах зимой и летом. Самой бывает есть нечего, настолько дома голо, а смотри-ка, находит кусманчик для щеника.

Жанка обнимает своего малыша, и мне через форточку слышно каждое их заветное слово:
- Ну-ка признавайся! Куда ты днём пропал? Я искала-искала… где ты был, негодник! Отвечай, говорю! Ты знаешь, как я переживала? Прихожу, спрашиваю: «Дик, Дик, куда делся мой ненаглядный Дик»? А никто не знает, не отвечает… я чуть с ума не сошла… Дикушка, Дикушка, лапочкин ты мой! Ну не пропадай больше, не пропадай! Я очень тебя прошу…

Сказано это таким блаженным тоном, как будто из-за того, что Дик исчез нынче на целый день, у Жанны на душе светло и хорошо. Да и есть отчего – в полдень по двору шастали угрюмые мужики с тупыми каменными лицами, будто они из партии власти, вытащили двух беспородных собак из подвала, запрятали в мешок и увезли… наверное на свалку, чтобы там по ним пострелять. Оба душегуба из общества охотников, и таким счастливцам животинку прибить, одна потеха. Но кто-то их натравил, зазвал, а то с чего бы вдруг они ради двух собачек прикатили?

А Дику повезло. Только Жанка не знает, откуда такое везение, а мне зачем говорить? Нужно ли признаться в том, что это Королева, как увидела, что по дворам шастают эти безнадёги с лицами палачей, обзываемые новомодно - догхантеры, быстрей командовала, чтобы я утащил кутёнка куда подальше… я ещё сразу не врубался: «так у него ремешок на шее, не тронут!» А Королева сделала страшные глаза: «прячь его, а то эти и не глянут на ошейник!» И я кое-как сгрёб ребятёнка, унёс за квартал до сараюшки дома, где хозяйка съёмной квартиры обретается. Там пересидели грозу. А потом шалопая вернул на родину… И помчался игрун по родному двору, и только одна старуха чертыхнулась на лавочке… «Ушёл, паразит, ушёл, зараза!» А нам-то всё слышно на кухне, тут акустика такая... Уж не она ли и натравила вражье племя?

Надо сказать, что Дик во время этой операции спасения от меня не шарахался, помнит … ведь мы его кормили всем двором – кто рыбки кусочек, кто косточку в пакете, так вот и жил чёрный пёсик, добрая душа… Никогда никого не облает, встречает тихий, добрый, ласковый, смотрит в глаза, аж душа переворачивается, и виляет хвостом, а слово доброе скажешь, танцует… И порой из-за него становилось совестно…

А тебе никогда не было стыдно за ту косточку, что ты выбросила в мусорное ведро? Там на улице какая-то бездомная собачонка ходит и как бы ей хотелось эту косточку! Только тот, кто никогда не нуждался, не понимает, каково это…

Вот и приучила меня Королева – косточки не выбрасывать, а складывать в целлофановый пакетик… правда, мы давно не покупали мяса, за квартиру платить нечем, какие тут курочки… но если что останется, всё в пакет. Ведь на улице ждёт голодный Дик… Собака, это огромная ответственность, даже если она просто лежит под твоим окном бездомная и никому не нужная… Мы – люди, и мы отвечаем за всех, кто на этой земле… Даже если мы сами голодные и почти бездомные…

Я снова углубился в чтение потрёпанного романа.

«И вышли священники к людям и сказали «покайтесь, грешники, за грехи на вас пришёл неприятель!» И падали на колени люди, и молились за спасение домов своих и детей»

Не любила Дика только одна старуха – Пыханчикова. А чем ей ещё заниматься, никому не нужной, кроме как кого-то активно не любить? Бывает, выйдет на двор, сядет на скамейку, и давай семечки лузгать да страмить всех, кто мимо проходит. Дети её давно забыли, не навещают, вот она и развлекается так – следит, кто с кем пошёл, кто что понёс. И каждому вдогонку слово «доброе». А что ей скажешь? Какой смысл перерекаться с выжившей из ума? … Ненавидела старуха Дика люто. Хотя тот её и не облаял ни разу, не тот характер у псинки, с трудом пережившей прошлую зиму.

Мы-то, жители двух домов, устроили Дику небольшое местечко – там кто-то положил коврик, кто-то тарелку железную, куда сердобольные жильцы подкидывали то кашку, то макаронов, ведь пёс ел всё, не гнушался просто сухариком… Да и мы с Королевой подкладывали иногда ему… выйдешь, крикнешь «Дик, Дик, давай поешь, бродяга!» и он выскакивал из кустов, всем телом улыбаясь, как могут улыбаться только собаки… так и кормили всем миром чёрного щенка с белыми гольфиками и манишкой… А чтобы не прикончили добрые люди, одели кожаный ошейник, мол, не приблудный, а хозяйский, просто погулять вышел.

Этот комочек счастья – общий любимчик. Дети с ним играют, и не боятся заразиться – знают, как Жанка пылинки с него сдувает, намывает, начищает… и всё это у нас перед глазами, весь двор наблюдает эту картину…

А Пыханчикову почему-то Дик бесит. Как увидит, что Жанки рядом нет, подойдёт и ткнёт клюкой в бок беззащитного малыша. Или ногой пнёт. Мальчишка вскакивает, отбегает от чумной и даже не огрызнётся, а в глазах непонимание: « Ну что я тебе сделал? Зачем ты меня так?»… Вот и я не понимаю её, а ещё верующая! И на выборах голосовала за тех, с мешками, и в местную церковь ходит лясы поточить, поглазеть да сглазить или свечку поставить, кому быстрей сгинуть… Ведьма ещё та! И особенно бесит Пыханчикову, что мы всем двором Дика выхаживаем и кормим. Не ей внимание и забота, а какому-то животному…

Ладно, хватит читать, глаза болят. Закрываю книжку… а за окном в темноте слышу, как девчонка из соседнего дома воспитывает своего ненаглядного, никак от него не оторвётся, радуется… вот ведь нашла себе ребёнка на улице, даже не отходит…

… Утро выдалось недоброе. Мрачное небо, мелкий моросящий дождик косо хлещет пожухлую траву. Я проснулся от вскрика… продираю глаза, бегу на кухню…
- Да что ж такое! Ну как же она… как?!
Королева  у окна, обернулась... из её огромных зелёных глаз падают алмазы слезинок…
- Что такое, что такое! – у меня аж сердце схватило…
- Не могу… смотри сам! – только и сумела выдавить из себя она и ушла умываться...
Я подбегаю к окну и вижу такую картину – на асфальте на коленях стоит Жанка, закрывая руками лицо. Её плечи трясутся… злобный дождь пронизывает её в лёгкой маечке, в которой выскочила из дома поутру… она не чувствует ничего… а перед нею… лежит мирный такой… тихий… чёрный комочек… с праздничными детскими гольфиками на ногах… и белоснежной манишкой… мёртвый Дик. Это ужасно! Кто же посмел? Да как же это!!! Жанка на дворе не одна… и всё становится ясно… какая знакомая и уже всем привычная беда…

Всё-таки отравила! Рано утром не поленилась, вышла пока все спят, подсыпала крысиного яда на кусок мяса и подкинула в собачью миску, куда ещё вчера другие люди накладывали остатки макарон. А Дик, он же доверчивый, не отучил его никто не брать из чужих рук…

Да, да, она, кому ж ещё на ум взбрёдет это! На скамейке невдалеке на эту картину торжествующе взирает Пыханчикова… и такого счастливого выражения лица у неё ни я, да и никто давно не видел… Вот она, её власть и её триумф… травить всех, кто слабее… убивать тех, кто беззащитен… мстить за себя и свою старость… меня захлёстывает приступ ярости, но ничего нельзя сделать…

Жанка рыдает не скрываясь… она не плакала, когда её родители выгнали раздетую на сорокоградусный мороз, и она ночевала в подвале под трубой, и даже крысы не тронули её, несчастного ребёнка… она не плакала, когда её били дома, то маманя, то папаня, там не разберёшь, кому что под руку попало, тем и били, хотя училась она на удивление хорошо, да что им её учёба и будущее… а теперь вот стоит на коленях… и слёзы сами текут по щекам… и я тоже плачу… это я там на улице на коленях стою над трупиком… потому что я смотрю, как на моих глазах убили любимого щенка… и убивают невинную душу. В России добивают самых слабых и беззащитных, кто не может за себя постоять, кто не может дать сдачи… и накатывает беспредельное отчаянье, что жить не хочется…

Это невыносимо… перед этим чужим горем как-то забываешь и о том, что у тебя самого нет работы и жилья… что ты сам как бездомная собака, сыт только любовью, а жизнь иссекает твои плечи злобным ветром… и о том, что нет той страны детства, что вырастила нас… всё это как то мелко по сравнению с этой вселенской бедой – детскими слезами… я не могу больше смотреть туда… как маленькая ласковая роднюшка отмучилась и лежит в глубоком вечном сне… а перед нею – рыдающая соседская девчонка, раздетая, продуваемая ветрами, пронизываемая лютым дождём человеческой ненависти… и ничего нельзя поправить… и никого нельзя спасти.

Голод… Голод идёт в наши в дома… люди убивают собак.