22. Мерцалка еще не вечер. Северный город

Как-то нагрянул к Марте без предупреждения. Настроение у меня было превосходное. И я выговорил нечто маловразумительное:
– Ты нынче очаровательна!
– Что же было вчера?! – сдержанно рассмеялась она.
Марта, Мар-точка. «Черт возьми, – вдруг пришло мне в голову, – ну и имячко…» Она, загадочно посмотрев в окно, пригласила к накрытому столу.
Вскоре в прихожей словно что-то взорвалось: грянул звонок. Марта, вспыхнув румян-цем, привстала, снова села. Я нерешительно разглядывал изящную рюмочку, куда она успела плеснуть коньяка. Сигналы были громкие, продолжительные, настойчивые. Марта безнадежно махнула рукой. Я уже догадывался, что происходит, но не хотел верить. Она сидела неподвижно, в непривычной для нее позе, облокотившись на стол, обхватив лицо руками. Звонок нахально будоражил наши озябшие души. Наконец он затих. Марта убрала руки с лица.
– Ардальон, – заговорила она, – это приходил тоже мой друг. Расскажу тебе все! Такая у меня судьба – каяться. Но не сейчас. Извини.
Какой тут обед! Вышел на улицу. На углу меня чуть не протаранил лиловый пежо.  Направился через парк в глубину аллеи. Здесь, почти в центре города, есть небольшой чистый пруд. Погода портилась: небо было низкое, темно-сизое, вода черная. Сел на скамейку, осыпанную желтыми листьями, и невеселые мысли овладели мной. «Давно понял, что Марта играет в любовь. Так чего же ты ждал?.. Что-то будет с нами дальше?..»
Вечером того дня она позвонила и сказала, что незваного гостя зовут Данилой Мака-ровичем. Живет через дорогу от нее, работает главным связистом в местном аэропорту. Познакомила их соседка Клавдия: без помощника было трудно управляться в квартире.
Я пожелал подруге спокойной ночи, сославшись на нездоровье. А на следующий день  услышал по телефону целое повествование.
«Данила пришел ко мне с красными от бессонницы глазами: «Малышка, что ты наде-лала? У тебя был мужик!» Я ответила: «Да, знакомый психолог. Была нужна консульта-ция. Уехал вскоре». Он не поверил, повел меня к иконе. От клятвы я отказалась: «Прини-май какая есть или убирайся отсюда!»
Главный связист отправился к себе, в хрущевку грязновато-коричневого цвета, видимо, выпил и сел на балконе третьего этажа со скорбным видом, покуривая, покачивая головой. Дымил он часто и много, как Везувий. Соседи снизу бывали обеспокоены обилием пепла. Рядом, на табурете, место занимал черный кот с белой манишкой и рваным ухом. В нем было что-то аристократическое и разбойничье одновременно. Человек поглядывал на окна Марты. Животное провожало глазами проходившие по дороге машины, крутя головой вправо-влево, вправо-влево.
Данила Макарович в разводе с Лидией Карповной. Живут они под одной крышей в раз-ных комнатах. Лидия Карповна говорит о нем подругам: «Хоть он и змей, а я его люблю». Она служила ведущим терапевтом больницы для чиновников, могла прийти в элитное учреждение в подшитых валенках, в них же вести прием сановных людей, являлась и навеселе. И вот осталась без работы. Но, когда не пьет, к ней ходит лечиться весь дом. Люди говорят: «Лида не ошибается».
У бывших супругов осталась одна общая собственность – черный кот по кличке Котик. Печется о нем хозяин, но вспоминает и хозяйка, если у нее случается очередное «окошечко». Она красит губы на испитом лице, надевает старый халат, обувает стоптанные туфли, берет на плечо домашнее животное и отправляется в гости к кому-нибудь из своих недавних пациентов. Войдя в квартиру, заявляет изумленным хозяевам, что пришла «отдохнуть от змея», ложится на пол в прихожей, прижав к груди кота, и засыпает со словами: «Моя грелка». Мирно дремлет и Котик, похоже, что вдыхать винные пары ему нравится. Хозяева не тревожат гостью. Особенно жалеют ее старушки: «Это же Лидка!»
А с милым Иваном Алексеевичем, который снова опекал Марту, приключился не толь-ко дачный, но и местный конфуз. Марта приучала его ставить машину позади ее дома: «Не надо демонстрировать всем наши отношения». Он не знал, что под всеми имеется в виду Данила Макарович. Но самое неприятное, у Ивана Алексеевича стало плохо с памятью. И надо же такому случиться, она подвела как раз в то время, когда соперник дымил на балконе.
Автомеханик, поставив машину перед фасадом дома, устремился с очередным пре-зентом к Марте, как рок или Каменный Гость, в блаженном неведении о подобной роли. При виде такой картины в голове у Данилы Макаровича то ли что-то замкнулось, то ли соскочила какая-то пружинка: «Опять он! Опять Иван!» И ревнивец устремился к перилам, чтобы сигануть с третьего этажа.
Но черный Котик стрелой взлетел на поручень, замяукал громко, отчаянно, «сквозь уши». Человек и животное посмотрели глаза в глаза. И это остановило Данилу Макаровича от прыжка. Он заметался по балкону, разряжаясь изысканной лексикой ненормативной речи. У истинных технарей в критические минуты жизни пробуждаются незаурядные филологические способности.
Он бросился к телефону, набрал номер Марты:
– Вы все успели?
– Иван вошел ко мне минуту назад.
– Кое-что у тебя получается очень быстро!
– Хочешь сказать – молниеносно?
– Когда ты перестанешь рвать мое сердце?!
– Хорошо, хорошо… Успокойся и приходи. Посидим втроем.
Вскоре двое мужчин, как дуэлянты у барьера, изучали за столом физиономии друг друга. Женщина угощала их, но аппетита не было ни у того, ни у другого. Иван Алексеевич беспомощно молчал, поглядывая на Марту. Данила Макарович смотрел исподлобья, к еде не прикоснулся, с кислой миной закинув в глотку несколько полновесных рюмашек водки. Видимо, от пережитого волнения он тоже не знал, о чем говорить, только посверкивал белками антрацитовых от ярости глаз.
Марта закончила описание этой сцены одним словом: «Театр!» А я невольно отметил про себя: милая, однако, забава – стравливать мужиков.
Иван Алексеевич, окончательно стушевавшись, потупился и покинул ристалище. Да-нила Макарович остался для выбивания пыли. Не стань он связистом, вероятно, пошел бы семимильными шагами по юридической части. Его визит к подруге частенько начинался с какого-нибудь каверзного вопроса: «Я не курил, а в туалете бычок… Кто здесь был?!» – и пронзительный взгляд на Марту. Или: «От свечи на кухне остался один огарок… С кем маскировалась?!»
Вот и сейчас спросил не очень твердо:
– Зачем приезжал этот?
– Кое-что привез, как всегда.
Данила Макарович попытался объясниться:
– Малышка, я не сумасшедший. Я люблю тебя!
– Данила, ну охота тебе ревновать.
– Поклянись перед иконой! – Его последняя надежда.
– А ты прости, и дело с концом.
– Не прощу!
– Да?! Тогда будет тебе… новый случай. Два новых! Три! Уходи отсюда. Видеть тебя не могу, зануда.
Данила Макарович ушел к себе и «заболел». Безответно влюбленный и пьяный лежал на диване. А ученый кот, трезвенник и любимец хозяина, зверски хотел жрать. От запу-щенности его манишка стала серой. Наконец добрый Котик, отчаявшись, тряхнул рваным ухом и проявил разбойничью сторону своей многогранной натуры: помочился под носом у бедного Данилы Макаровича. Пикантная ситуация!  Хозяин через силу встал, вымыл пол,  накормил кота, принял холодный душ. Затем приготовил свое любимое печенье, часть которого в духовке подгорела. В квартире Марты раздался телефонный звонок.
– Малышка, у меня печенье. Какого тебе принести: поджаренного или нежного?
– Нежного, – прозвучало в ответ.
Так они мирились.
 «В унылых пятиэтажках нашего Палисадова живут веселые люди», – подытожил я эти байки.
Незаметно шло время. В жизни моих героев произошли существенные изменения, причем, далеко не радостные. У Данилы Макаровича стало слабеть зрение. Потребова-лась операция. Женщина-хирург при подготовке не удержалась от комплимента, любуясь его черными до синевы кудрями.
Услышав об этом, Марта попыталась вернуть Данилу Макаровича на землю:
– А докторша-то с юмором… Ты этого не заметил?
Он гнул свою линию:
– Мы, цыгане, пользуемся успехом у женщин.
– У вас, цыган, во всем успех.
– Вспомни, как мои ромы поют и танцуют.
– Вспомни, как они воруют.
Данилу Макаровича передернуло, он побледнел.
– Воруют из озорства. Звание лучшего конокрада было когда-то почетным. Азартных цыган узнаю со спины, по походке. Даже мальчишек. Тысячи лет кочевой жизни! Но ром у рома коня не уведет… Первое чувство свободы я испытал под звездами. Бывал в таборе, приглашали. Запах костров, ржание лошадей. Прогулки на верховом коне-калистрате. Да разве все перескажешь! Мы неизлечимые бродяги… И бедовая цыганочка Аза! Нигде не училась, а украсит любой ансамбль.
Он задорно тряхнул кудрями. У Данилы Макаровича уже отлегло от сердца. Но Марта не любит, когда хвалят других женщин.
– Цыганка Аза охамела и растолстела. Носит кожаную куртку, торгует наркотиками.
– Раньше цыганки много знали. По стуку копыт угадывали коня своего суженого. Читали на лице печать смерти!
– То-то сегодня пугают прохожих: ты больной, скоро умрешь, а я могу вылечить. Гада-ют всем одно и то же: тебя обидели, но придет бумага. Что девушке, то и старухе. Ей-то какая судьбоносная бумага? Повестка на тот свет?!
Данила Макарович заулыбался: острое слово он любит.
– Малышка, хочешь познакомлю с цыганской семьей? Умники, трудяги, музыканты.
Но малышка уже завелась.
– Погублю я тебя, трефовый, ай, погублю!
– Не погиб в детстве – теперь никто не погубит!
Если Марта хотя бы вскользь задевает тему непредсказуемой судьбы и диктатуры случая, Данила Макарович садится на любимого конька – начинает вспоминать о детдо-ме. Он попал туда, когда ему было года четыре-пять, дату рождения записали наугад. Им заинтересовались: вроде имя характерное и походит на цыганенка, но ребенок из табора в этом месте – явление очень редкое. Растерянный, он прятался по углам и плакал. Вдруг заметили: играет с деревянным конем. К ночи подошел к дежурной няне, попросил караулить его лошадь.
Она пошутила:
– А чем ты со мной расплатишься?
И услышала:
– Я тебе погадаю.
Тетя Ксения жалела сирот. Когда мальчик подрос, она и рассказала ему, как привыкал к новой жизни. Детдом был сельский, директор строгий, воспитатели добрые. Повзрос-лев, Данила долго искал родителей. Оказалось, погибли в какой-то драке между табора-ми. Нашел только старшую сестру. Из воспитателей ему запомнился фронтовик Фрол Галактионович, он и пристрастил Данилу к радиотехнике.
…Время от времени Данилу Макаровича направляли в какой-нибудь из отдаленных районов области, если там случалась в аэропорту серьезная неполадка со связью. Ко-мандировка оборачивалась для него тяжелым испытанием. Каждое утро в квартире Мар-ты раздавался телефонный звонок, по нему можно было сверять часы.
Так случилось и на этот раз.
– Малышка, ты одна?
– Конечно, одна, – ответила Марта, завтракая со мной.
Данила Макарович продолжил:
– Всю жизнь мне не везет. Я Заслуженный связист, а езжу на старом запорожце! Зна-ешь, как называют эту машину любители? Пылесосом. Консервной банкой. Откуда взяться успеху, если везде – тринадцать… Номер моей консервной банки в сумме тринадцать! На гараже у соседа намалевано то же. И даже здесь – на доме через улицу... Заноза, не могу без тебя!
Она попыталась утешить его:
– Ну что ты, Данила! Осталось три дня.
Мое присутствие сказалось: обет верности прозвучал суховато. Марта, видимо, почувствовала это и спела в трубку один из романсов своего репертуара, улыбаясь мне:

Сыграй сонату. Твой рояль устал.
Он пену с губ, как водится, оближет…
Ну что с того, что не был ты в Париже?
Ну что с того, что ты никем не стал?

Данила Макарович вернулся из командировки туча тучей: «Три дня назад ты была с мужиком. Меня не проведешь!» Марта никогда не видела у него такой густой черноты и такого горячего блеска глаз.
И я увлекся женщиной, которая не дорожила никем, кроме дочери Людмилы да мужа-службиста, которого и видела-то редко. Людмилу она, конечно, обожала. Но это другое, древнее, голос крови.
Скоро мне снова на юг. Будет прощальный ужин при свечах. Посреди стола я постав-лю тяжелые хризантемы: розовые, голубые, сиреневые. Нальем шампанского и никаких нравоучений. Марта скажет: «Нам ли унывать, почти красивым!» Начнется пение:

Янтарная печаль. Оплавленные бусы.
Сосновая смола. Густой тягучий мед.
Не говорите мне о разнице во вкусах,
Какое дело вам, как все произойдет…

А, может, ничего этого не нужно?.. Как будто идет загадочный спектакль. Автор пьесы и режиссер неизвестны. Главную роль исполняет Марта. Я единственный участник драмы, посвященный во все ее подробности. О Марте знаю больше, чем она о себе, хотя это не значит, что понимаю суть происходящего. Одно бесспорно: я влюбился в клиентку и слишком много терпел.
Возможно, поэтому перед отъездом неожиданно оказался в кардиологии под капель-ницей. Мой мотор дал основательный сбой. Я задыхался, а молодой реаниматор лечил меня, приговаривая: «Мерцалка – еще не вечер». Через несколько часов ритм сердца восстановился и остро почувствовался телесный комфорт, которого в добром здравии не замечаем. Я стал прокручивать в памяти свои отношения с Мартой: «Были литературные планы – и навредил сердцу. Слава богу, не потерял голову. Надо, надо выходить из этой опасной игры».
Тщетная надежда… Она тут же забылась, как только вернулся с юга, снял телефонную трубку и услышал серебристый голос. Однако при встречах я стал снова обращаться к символам на руках подруги. Сколь хорошо читалась поразившая меня когда-то линия Власти от Бога, столь же смутно – знак паранормальных способностей. Он был атипичный или появился недавно.
Откуда он у Марты? Может, унаследовала от матери, которая разгадала участь зятя и внучки? Надо купить туши, снять отпечатки ладоней моей мучительницы и отправить Виктории, посоветоваться. За последнее время она подтянулась не только в астрологии, но и в хиромантии. Думаю, Марта согласится на эту процедуру: углубляться в себя она любит.