Где Гоголь, а где министерство

Ранним утром 31 октября 2012 года в театр позвонили из Совета Министров и наругали администрацию, мол, как она смеет впускать к себе на сцену такие театры и показывать такие спектакли, как вчера?!!

Это был 287 показ спектакля «Записки сумасшедшего», поставленного 28 января 2003 года в Симферополе, в этом же Крымском академическом украинском музыкальном театре, режиссёром Борисом Мартыновым.

Да в спектакле не было ни лазерного шоу; ни фейерверков; ни игры прожекторов, пускающих зайчики то на зрителей, то на актёров; не было ни сценического дыма; ни снега, ни блёсточек, валящихся сверху; ни мыльных пузырей; ни помпезных декораций; ни полуобнажённых балерин, без которых уже невозможно представить спектакль украинского музыкального театра; ни массовки, усиливающей впечатление и диктующей зрителям: какое выражение лица нужно демонстрировать в ответ на актёрскую реплику… Не было всего того, без чего современные зрители не представляют уже «интересного спектакля».

А был великий автор – Гоголь; было произведение, изданное и переизданное сотни раз многотысячными тиражами, за  178 лет со дня его написания; был режиссёр – заслуженный деятель искусств Украины, создатель первой Малой сцены в стране; был исполнитель в точности передавший и идею автора, и трагизм героя, и суть того времени, кстати, возвращающегося сегодня к нам со всем своим отвратительным человеконенавистничеством, социальной несправедливостью, равнодушием и презрением к «маленькому человеку».

Исполнитель роли Поприщина – Михаил Фиц (Горбачёв) шесть лет назад уехал в Киев и создал там свой театр МИФ. Он провёз своё детище по всей стране и заехал в альма матер навестить больного режиссёра и напомнить зрителям о спектакле, который шёл когда-то здесь на Малой сцене.

Человек с истинной предпринимательской жилкой – никогда не станет работать на кого-то! Он работает на себя, работает вполне успешно, создавая всё новые и новые спектакли. Совсем недавно в Киеве состоялась премьера «Кроткой» по Достоевскому, воспринятой зрителями с благоговением.

А у нас актёру пришлось метать бисер перед свиньями. Нет, конечно же, не перед всеми зрителями, сидящими в зале, а перед избранными, взявшими на себя право судить и воспитывать театр, указывать ему: что нужно ставить!

В.Г.Белинский (в статье «О русской повести и повестях Гоголя»)писал: «Возьмите „Записки сумасшедшего», этот уродливый гротеск, эту странную, прихотливую грёзу художника, эту добродушную насмешку над жизнию и человеком, жалкою жизнию, жалким человеком, эту карикатуру, в которой такая бездна поэзии, такая бездна философии, эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира: вы ещё смеётесь над простаком, но уже ваш смех растворён горечью; это смех над сумасшедшим, которого бред и смешит, и возбуждает сострадание». — Повторил этот свой отзыв Белинский и в рецензии (1843 года) на «Сочинения Николая Гоголя»: «Записки сумасшедшего» — одно из глубочайших произведений…»
Неужели театр не вправе поставить это произведение?

В 1968 году по «Запискам…» был снят фильм; ставили спектакли по этому произведению и в театре им.Вахтангова, и в «Мастерской Петра Фоменко», а в 2009 году состоялась премьера спектакля-перформанса «Записки сумасшедшего. Гипотеза» с Ренатой Литвиновой, Александром Башировым и Земфирой.

Неужели Борис Мартынов не имел права поставить в театре это произведение?
Да, вчерашний инцидент доказал, что не по вкусу министрам классика; не по зубам им Гоголь. Ведь для восприятия классики необходимо не только придти, не только слушать, а и слышать, проникаться тем, что происходит на сцене. Но, увы, здесь даже не то, что слышать – слушать не захотели! Или не смогли?..

30 октября министерство не выдержало экзамен по культуре поведения в театре. Как сказал актёр: «Люди даже бесплатно не захотели вкусить истины», - ибо души их – закрыты панцирем, а сами они развращены современным искусством, не знающим ни стыда, ни Бога, ни границ, за которые нельзя заходить.

Стыдно за город - женский придурковатый смешок звучал даже в заключительной сцене – сцене смерти. О чём можно говорить? Вот результат непрестанного смотрения спектаклей о прелестях супружеской измены, превращённой в сногсшибательную комедию, после которой хочется смеяться уже надо всем, включая и показанный палец, и страдания, и смерть…

В этот день режиссёр, впервые за четыре года тяжелейшей болезни пришёл в театр на свой спектакль. И увидев, что после спектакля Михаил вышел на сцену, для того, чтобы заступиться за автора, за режиссёра, за актёра, (игра которого была безупречной) – ткнул себя в грудь и, показав на актёра, сказал: «Это – я!» Да, исполнитель не стал молча утираться от министерских «плевков», он объяснил оставшимся,  как учил его когда-то режиссёр, что те, кто ушли – так испорчены современным театром и телевидением, что вернуться к человеческому облику уже не смогут никогда…

Жива истина: «Крыса, отведавшая крови – никогда не покусится на зерно… Оно ей уже – не интересно»…

Спектакль, как и само произведение, -  призван вызывать сочувствие именно у людей, обладающих властью, а власти – сбежали, в который раз, доказав, что «сочувствие» - это не их стезя.

Они хотели увидеть то, что им понравится, развлечёт их, а нравится им, как оказалось, то, что попроще в понимании и поярче в исполнении, что не требует душевных затрат…
Как можно заставить их сострадать простому человеку? Как можно ожидать от них какой-либо пользы для простых людей?

Да, к Мише, олицетворяющему весь театр в одном лице, как к администратору и исполнителю – нет претензий, а вот как к художнику – хотелось бы выразить своё «фе»! Старо-солдатские сапоги, галифе, какой-то непонятного размера китель, превращающий его из служащего в городового – резанули взгляд, а точнее даже - полностью испортили первое впечатление. В театре - нельзя забывать об эстетике! Костюм – не последняя вещь в спектакле! Я помню, в  каком  костюме был он в Киеве, и там не было к нему претензий. А если артист ленится возить с собой костюм, надеясь на подбор в театральном гардеробе, то это не лучший вариант для актёра такого уровня, к которому он стремится, и которого уже безусловно достиг.

И ещё: спектакль ставился для Малой сцены, когда все зрители в непосредственной близости, когда слышно даже дыхание исполнителя, и, понятно, что с самых дальних рядов огромного зала не было видно ни мимики, ни блеска в глазах, ни трепета ресниц, да и слова не все можно было расслышать, но уважение к театру, к автору, к произведению, к режиссёру, к актёру – не должны были позволить человеку воспитанному, образованному поступить так, как сделали наши  министерские работники…

Кстати, звонков в театр было два, звонила ещё и женщина, которая восхищалась и благодарила театр за спектакль. А я была удивлена тем, что впервые мой муж сожалел, что не пошёл за кулисы и не поблагодарил актёра за хорошую работу. И зал аплодировал актёру стоя. И актёры, узнав о случившемся только усмехались: «Ага, где Гоголь, а где министерство»… Так что – не всё так плохо у нас в городе…

Пожалуй, самым сложным жанром в театральном искусстве является моноспектакль на малой сцене. Когда нет у тебя ни партнёрской поддержки, ни тыла, ни передыха, а повсюду сплошные, пронзающие тебя глаза...

А вот рецензия на этот спектакль, просмотренный в Киеве:

 19 октября 2009 года на сцене киевского дома Актёра прошёл спектакль "Записки сумасшедшего" в исполнении Михаила Фица. Я смотрела его второй раз после шестилетнего перерыва.

 Премьера спектакля состоялась в Симферополе 28 января 2003 года.
 После премьеры я попыталась взять интервью у актёра, но он сказал: "Поговорите лучше с режиссёром. С самым лучшим на свете режиссёром - Борисом Мартыновым!"
 Тогда я не решилась на это интервью. Почему-то испугалась нового знакомства, хотя и запомнила слова Михаила с его невероятно высокой оценкой дара режиссёра.
 Теперь у Михаила свой театр "МИФ", немного изменены декорации, ускорен темп, но на афише неизменно "Режиссёр - Борис Мартынов".

 "Октября третьего сегодняшнего дня произошло..." И вот всё, что произошло дальше - почти целая жизнь в нескольких неуловимых мгновеньях.
 Потёртые края цилиндра и сюртука, изношенная подкладка и вечное желание счастья...
 Да и что человеку нужно для счастья? Любить и чувствовать себя любимым. Желать и добиваться желаемого.
 Наверное, каждый мужчина желает дочери своего начальника. Светлая, несбыточная надежда, доводимая в воображении до безумно счастливого конца. 
 "Ах, как было бы хорошо!"  С какой надеждой звучит его голос!
 Он, падая на одно колено, ловит в воображении платок дочери начальника департамента и вспоминает, как намедни её собачка Меджи оправдывалась перед своим возлюбленным и говорила, что писала ему, но Полкан не передал... И тут же задумывается: "Почему происходят эти разности в чинах? Ведь у начальника точно такой же нос, как и у подчинённого. Он читает записки Меджи о своей хозяйке и о любви... И вдруг воображает себя Фердинандом Восьмым.
 Звучит нежная грустная музыка. "О, это коварное существо Женщина! Женщина - влюблена в чёрта!"   Безысходность...
 Трагедия развивается стремительно. Речь актёра меняется. Голос из меланхоличного и мечтательного превращается в резкий, обличительный,  и ты понимаешь, что голосом сумасшедшего - говорит правда...

 Герой раздевается и оказывается в рубахе до пят, он надевает плащ из неразрезанных газет и начинает решать глобальные проблемы уже не человечества, а Вселенной! "Не допустить, чтобы Земля села на Луну!"

 Но, кто поймёт страдания простого человека? Канцлер не принял самозваного испанского короля и ударил его палкой по голове. И вот уже: "Испания - это Китай". Что-то перескочило в его понимании. Не принят, не возвеличен, отвергнут всеми...

 А теперь жалобно: "Капали на голову холодную воду". Страшно, прячется за табурет: "Что я сделал им?" "Что я могу дать им?" "Спасите меня"...  И совсем уже медленно, тихо: "Бьют меня. Больно... Матушка, пожалей своё больное дитятко".

  Актёр взлетает на табурет, обматывает шею рукавом и резко поднимает вверх руку, держащую конец этого рукава. Резко затягивает петлю...

 Целый мир бедного человека пролетает перед нами, заставляя плакать над никому не нужной судьбой. Нелепая жизнь. Страшная смерть. Или освобождение?

 Работа над спектаклем была совместной. Засиживались в кабинете заполночь. Предлагали, спорили до хрипоты, опровергали и доказывали своё мнение... Это было настоящим творчеством. Как говорят: "Создатели заболели спектаклем". Заболели, чтобы родить на свет то, что зовётся настоящим искусством.
 Как жаль, что настоящего сейчас так мало...