33. Наш гость

На фотографии Бердский залив на Обском море недалеко от Академгородка

в доме отдыха

Теперь уже оба корпуса были отремонтированы, а благоустройство завершено. Клуб сверкал чистотой и располагал остаться здесь, потому что было уютно.. В столовую было приятно зайти. Я видел, что Чусовитин воспринимает всё окружающее самым естественным образом.
– Видел бы он, что здесь было два года назад, – подумал я.

Директор все время заглядывал мне в глаза и спрашивал:

– Нравится?

Он явно гордился тем, что сделано, и я видел, что на этот раз он хорошо поработал с обслуживающим персоналом. Они были опрятно одеты. У каждой горничной была тележка, ведра, швабры – все было новое. К комнатах тоже было чисто, опрятно, красиво.
За год, что я здесь не был, сотрудники киргизского ботанического сада АН тоже потрудились на славу.. Нас провели по новым посадкам и совершенно засыпали информацией с названиями деревьев и кустарников, которые были посажены минувшей осенью, а также планами на будущее.

Я поинтересовался, как у директора отношения с окрестными колхозами и совхозами. Он сказал: «Замечательные отношения» и с гордостью показал мне три договора с разными хозяйствами.

Потом он показал мне план экскурсий, – и это тоже было впервые. В общем, я порадовался. Теперь здесь будет приятно отдыхать, и люди увидят не только кусок своего берега, но и познакомятся с красотами здешних мест и с древней историей Иссык-Куля.

Чусовитин закончил с директором все дела, из-за которых приехал, до обеда. Потом мы поехали в Чолпон-Ату где нам показали конезавод и выведенную здесь новую породу лошадей, которая так и называлась «новокиргизская».

 ближнем ущелье был организован бешбармак, а на следующее утро мы отправились во Фрунзе и, не задерживаясь в городе, улетели домой.

Курман-гали Каракеев в Академгородке

По приезде в Академгородок мы с Чусовитиным рассказали Льву Георгиевичу Лаврову о своей поездке, и я попросил его сказать Михаилу Алексеевичу Лаврентьеву, что Каракеев собирается приехать к нему. Лавров встречался с академиком Лаврентьевым минимум пару раз в неделю, я – значительно реже.

Во второй половине августа, когда жаркие дни в Академгородке уже сменились прохладой, а временами даже шли холодные дожди, мне позвонил Лавров и сообщил о приезде Каракеева.
– Мы его встретили и поселили, но он рвётся к Лаврентьеву, а Лаврентьев не хочет его принимать. Говорит, что он знает, зачем Каракеев приехал, – хочет поддержки на выборах в член-корреспонденты в большой Академии, а наши историки говорят, что никакой поддержки ему не окажут.

– Лев Георгиевич, но я-то при чем тут?

– Михаил Алексеевич просит увезти Каракеева куда-нибудь подальше, накормить, напоить, заговорить... . Хотя бы на один день. А он тем временем что-нибудь придумает. Ну а Вы с Чусовитиным теперь уже с ним старые знакомые, вместе водку пили. Вот и поезжайте с ним на катере по Обскому морю куда-нибудь. Пожалуйста, Михаил Самуилович, выручите.
Вот Лавров всегда называл меня только по имени-отчеству и на Вы.
Через полчаса позвонил Чусовитин:

– Я буду готов через час. Встречаемся на пирсе. Я приеду с Каракеевым.
– Погода плохая. Будет дождь. Неохота ехать в такую погоду.

– Катер большой, и есть брезент. Растянем его и укроемся, если дождь пойдет. Далеко не пойдём. Куда-нибудь в Бердский залив. Продукты уже в катере. Переодевайся и приезжай.
Пришлось ехать. На пирсе меня уже ждали Чусовитин и Каракеев. Президент был явно недоволен тем, что куда-то уезжает вместо того, чтобы встретиться с Лаврентьевым. Но ему сказали, что Лаврентьев сегодня не может его принять и просит его съездить пока отдохнуть.

Я помалкивал, – это были не мои вопросы, хотя я все знал и понимал. Михаил Алексеевич очень не любил оказывать поддержку на выборах в Академию партийным деятелям. Он не считал Каракеева не только крупным ученым, но и просто ученым. Хотя на самом деле далеко не всегда членами-корреспондентами и академиками становились самые достойные и в большой Академии, и в Сибирском отделении.. Я уже понимал, что сплошь и рядом эти звания получают директора научных институтов и их заместители, которые являются не крупными учеными, а администраторами, в лучшем случае по должности организаторами науки. Которые сами в науке мало чего сделали, но считалось, что они руководили научными коллективами. Их фамилии приписывались к статьям и докладам, они за компанию получали государственные премии и награды.

Я написал эти строки, и мне стало интересно, получил ли Каракеев, в конце концов, за свою «научную» деятельность звание члена-корреспондента АН СССР.

Вот, что в интернете я нашёл о Курмане-Гали Каракееве:

Основная область научной работы ; история КПСС, история СССР, культурное строительство.
Переводчик и редактор переводов произведений классиков марксизма-ленинизма на киргизский язык.

Соавтор и редактор «Очерков истории Коммунистической партии Киргизии» (1966), «Истории Киргизской ССР» (3 изд., 1967), «Истории коммунистических организаций Средней Азии» (1967), капитального труда «Победа Советской власти в Средней Азии и Казахстане» (1967) и др. изданий.

Каракеев, видимо, искренне считал себя крупным ученым, потому что за пять лет работы президентом он стал соавтором большого числа работ по истории советской Киргизии и партийного строительства. Видимо, он считал это достаточным вкладом в советскую науку, чтобы претендовать на избрание. Кроме того, политика партии была – поддерживать национальные кадры. Так что, Каракеев был уверен в успехе. Но этот успех надо было еще и организовать. Чем он и занимался.

И Лаврентьев прекрасно знал, что если Каракеев лично к нему обратится, он не сумеет ему отказать, потому что за Каракеевым в ЦК КПСС стояли большие люди, поддержка которых Лаврентьеву была нужна, как воздух. И Лаврентьев хорошо понимал, что он может отсрочить встречу с Каракеевым, но она все-равно состоится. Каракеев все-равно попросит его об услуге, а Лаврентьев, сохраняя лицо, все-равно вынужден будет дать ему согласие на поддержку. И не только личную, но и многими голосами академиков Сибирского отделения. И об этом Лаврентьеву в будущем еще придется разговаривать с каждым из сибирских академиков и просить каждого об этой услуге.

Вот, что стояло за этой поездкой Каракеева в Академгородок и нежеланием Лаврентьева встречаться с ним.

Начал накрапывать дождь, но под брезентом было тепло и сухо. Мы пристали к берегу в уединённом месте. Расстелили скатерть-самобранку. Разложили деликатесы. Раскупорили бутылку армянского коньяка.

Я вспомнил картофелины, лук, буханку ржаного хлеба и две бутылки московской в президентском доме на Иссык-Куле. Но Курман-гали был невозмутим. Он с удовольствием пил коньяк и уплетал деликатесы.

Развязались языки, и стало даже совсем неплохо у нас под брезентом. Волна плескалась о борт, слегка покачивало, дождь непрерывно стучал по брезенту, но это нам не мешало. Мы с Чусовитиным перестали думать о поручении занять на оставшуюся часть дня нежелательную Лаврентьеву персону. А с нами рядом уже не было президента Киргизской Академии и претендента на избрание член-корреспондентом большой Академии, закалённого партийного бойца и карьериста, а был просто усталый человек из горного аила Курменты, в кои-то веки позволивший себе стать самим собой, забыв об условностях, карьере, необходимости блюсти свое реноме. Он, как и мы, выбросил из головы все заботы и постоянную настороженность, с которой он жил, все опасности, которые подстерегают в жизни любого партийного деятеля, все интриги, которые плелись вокруг него и которые он плел сам, все честолюбивые устремления. Ничего этого уже не было на нашем катере. Сидели три мужика, которых случай собрал вместе, и они, забыв о том, как и зачем они оказались здесь, расслабились и отдались этому случаю.

Мы уплыли отсюда уже заполночь, так и не доев взятый с собой с большим запасом провиант и не допив четвертую бутылку армянского коньяка, но вдоволь наговорившись друг с другом.
А Курмана-Гали Каракеева всё же избрали член-корреспондентом Академии наук СССР в 1968 году. Как проходили выборы я не знаю. Я нашёл ещё дополнительно в интернете, что в 1970-м он защитил докторскую диссертацию и до 1978 года оставался президентом Киргизской АН.

Продолжение следует