Письма президенту 8

Помнится, что писал я Вам, многоуважаемый, про то, что живу я сейчас без офицерской пенсии (оно, думается мне, я и обыкновенную-то получать не буду), а мог когда-то сделать карьеру. Да не понравилась мне служба военная. И, если честно, то и сегодняшняя жизнь моя не лучше службы. Но тут мне карта такая выпала, а тогда стоял передо мной выбор. И с одной стороны насмотрелся я на «ать-два» бестолковое, а с другой стороны…

Простудился я во время полигонных стрельб да и провалялся в вагоне железнодорожном, когда полк с боевой задачей справлялся. Ребята претензий ко мне никаких не имели: видели, что я больной, температура под сорок была. А вот начальство (офицеры) решило, что «сачканул» я, злобу на меня затаили да и комполка доложили. А тот лишь случаем подвернувшимся воспользовался, да за пятиминутное опоздание на политинформацию (забыл я тогда про день недели, да с товарищем на КПП проболтал) влепил мне семь суток ареста.

О воронежской «губе» благосклонные отзывы ходили в народе, я на брянской был (в роли дежурного по комендатуре, так вот получилось: рядовой, а на такую должность назначили): там матёрые «губари» молодых караульных ещё как гоняли. А вот там, где я служил, в Тульской области, там на гауптвахтах зверства шли жуткие. На первом месте, поговаривали, ефремовская «губа» своей жестокостью прочно держалась, но и тульская, на которую меня посадили, старалась от ефремовской не отставать. А располагалась гауптвахта на территории полка воздушно-десантных войск.

Все, кто оттуда возвращался, жаловались на горькую свою долюшку, некоторые солдаты чуть ли не плакали. Некоторых отправляли со сломанными рёбрами и челюстями в госпиталь подлечиться. И такое бывало.

Чего я только там не испробовал: и полы на скорость мыл, и зубной щёткой очко в туалете драил, и в роль реального врага вживался, и «четыре атмосферы надувал», и на «электрическом стуле» сидел неоднократно, и даже шомполами от АКМов по голому заду выпорот был. Только к последнему мне особо не привыкать. За первый год службы чего только моя жопа, простите, не терпела. Но самое болезненное всё же бляхой и, вот, шомполами (но уже через полтора года, после призыва).

И надо сказать, зенитно-ракетный свой гвардейский полк я тогда не опозорил. Все выли, вскакивали со скамейки, я же – не издал ни звука. Лишь голова приподнималась и опускалась.

По-молодости я любил впечатлениями о той неделе с ветеранами Великой Отечественной делиться. Вот уж где охали и удивлялись старики. А раз даже пришлось сравнить мой рассказ с воспоминаниями узника немецкого концлагеря… По сравнению с нашими десантниками фашисты выглядели как мультяшные мальчики-зайчики из детского хора.

А дня за три до моего освобождения привезли к нам ещё одного рядового из нашего полка, да не то что из полка, а прямо из моего же дивизиона: в одном строю каждый день ходили. А было на «губе» две общих камеры (и ещё несколько одиночек). По 9 нар в каждой. И в одной камере сидели четыре местных десантника, там же обосновались три узбека или таджика из стройбата, да нас, ракетчиков, двое. В другую же камеру набилось «губарей» пятнадцать, а то и все двадцать: боялись с десантниками ночевать.

Да, перед сном они, как правило, издевались над сокамерниками. Товарищ мой, хоть и начал только отсиживаться (а дали ему аж десять суток: за самоволку и пьянку), но нервы сдали. «Хотите, – говорит, – о стену головой ударюсь?» И ударился… с разбегу. После чего нам спать разрешили, но шинели наши отобрали, чтобы им теплее спалось.

А месяц тогда апрелем назывался. Холодно ночью, ветер в окошко под потолком сильно дует. И начинает на деревянных нарах от холода трясти. А так, как наши «спальные места» вместе находились, то мы сначала с товарищем спинками друг к другу прижались, а потом развернулись да и обнялись крепко-крепко (вот про это я и хотел Вам недавно-то рассказать). Так и потрясывались немножко остаток той ночи.

Однополчанин мой в тот же день хотел себя покалечить: руку о писсуар разбить. Да не получилось: писсуар отвалился, а руке хоть бы хны.

А я, несломленным, бодрым, весёлым и даже немного возбуждённым вскоре вернулся в свою часть, стал рассказывать о всём, через что пришлось пройти, в самых что ни на есть разрисованных картинках: до меня ж ведь никто даже говорить толком не хотел; да что там говорить, многим жить после такого не хотелось. А мне – ещё как хотелось. За что и стал я тогда неофициальной легендой полка и собирал вокруг себя и старших по званию, и старших по сроку службы, чтобы травить им байки свои «губастые».

Уже на «гражданке», да ещё по сильной пьянке, избил я как-то незнакомого десантника. И вроде злость моя к этому роду войск угасла.

А за случай, что спал я тогда с представителем своего же пола, лишь затем, чтобы от холода спастись, мне совершенно не стыдно: мы ж тогда даже и не знали толком ни про геев (слышали, что на зоне этим занимаются да ещё в некоторых частях Советской Армии – уроды и отморозки всякие; кстати, и «отморозок» слова тогда тоже не было), ни про лесбиянок (тем более). Это уже после армии вникать стали. Даже ходили от нечего делать педиков дубасить в места их скопления… Но это будет чуть позже.

Это другая история, но рассказывать о ней мне совершенно не хочется. Хочется всё же вспоминать что-нибудь светлое и чистое, тем более, когда живешь…

Вы уж проследите, как глава государства, и спуску им не давайте, пожалуйста, чтобы тень от нашего небезоблачного прошлого не доползла и в сегодняшний день, а в частности, в армию. Тем более, если министры обороны вдруг подолгу засиживаются на своих креслах.

Служивший Советскому Союзу гвардии рядовой запаса Булатников Василий Алексеевич.

_
15.11.12, 18:32.