С третьей попытки, рассказ

С ТРЕТЬЕЙ ПОПЫТКИ

Рассказ

В рассеянной мгле декабрьского утра пустыня понемногу обретала присущие ей очертания. Невысокие барханы, ощетинившиеся уцелевшими кустами верблюжьей колючки, перемежались залысинами солончаков, издали напоминавшими замерзшие лужи. Непривычный для этих мест снег не таял, скопившись кое-где в низинках да у подножия барханов.
Рыжакову все это было уже хорошо знакомо: за год с лишним после академии ему довелось исколесить чуть не половину ТуркВО. Со своим полком он дважды побывал уже «под стенами» Термеза, причем каждый раз – со значительно обновленным составом, который объединяло разве что общее, несколько пренебрежительное прозвище – «партизаны». И в августе, и в октябре напряженное вслушивание в эфир приносило долгожданный сигнал отбоя – дивизию останавливали на подступах к Речке, как несколько фамильярно именовали Аму-Дарью старожилы. Хотя планами учений предусматривался и второй этап, с выходом на сопредельную территорию.
Разговоры о предстоящем вводе войск в Афганистан велись в офицерском кругу уже давно. Ведь, если в штабах разрабатываются детальные карты дислокации частей и подразделений  в афганских провинциях, утечка информации практически неизбежна. Одни «специалисты» с уверенностью называли точную дату ввода, другие скептически рассуждали о боевых возможностях войск, на три четверти укомплектованных резервистами из окрестных кишлаков. И вот, буквально в канун Нового года, поток «партизан» вновь заполонил казармы и парки, заголубевшие от множества «приписных» самосвалов. Майор Рыжаков почти неделю не выходил из городка, составляя и переписывая списки личного состава полка, поддерживая связь с комплектующими военкоматами и до одури докладывая наверх о ходе отмобилизования и боевого слаживания подразделений.
Надежды встретить Новый год в кругу семьи окончательно рухнули, когда посту-пил приказ о выходе на полномасштабные учения дивизии. Из сейфов были вновь извлечены карты с уже знакомыми маршрутами и районами огневых позиций. Хотя о пересечении границы не хотелось думать даже теперь…

Когда впереди замаячили огни Термеза, Рыжаков еще плотнее надвинул шлемофон, вслушиваясь в безмолвный эфир. «Еще пару километров и дадут наконец-то сигнал отбоя», - подумал майор, вспоминая предыдущие «заезды». Но вот уже промелькнула и монументальная надпись при въезде в областной центр, а режим радиомолчания продолжается. Забеспокоившись, Рыжаков запросил по внутренней связи начальника радиостанции, дежурившего в другой сети. «Мовчать, товарищ майор», - бодро откликнулся сержант Семчук, его любимец и личный адъютант в повседневной жизни.
Совсем недавно жена майора Наташа настояла, чтобы он привел «сержанта Володю», как прозвал его их шестилетний сын Сашка, на именинный пирог с чаем. Рыжаков вспомнил эту идиллию, когда расчувствовавшийся сержант рассказывал о своем «единственном  в мире» селе над Случью, родителях и братовьях мал-мала меньше, ждущих его «навесни» домой. «Где-то мы с тобой будем, Володя, весной?» - невесело подумалось майору.
Оглянувшись в очередной раз через открытую дверцу, Рыжаков привычно пересчитал огни идущих за ним машин. В своем водителе он уверен полностью, но большинство остальных – вчерашние колхозные либо совхозные шофера, почти не говорящие по-русски. Особое же беспокойство вызывал тридцатилетний «волосатик» Ибрагимов из местной автоколонны. Знакомство с ним произошло еще в первый день развертывания, когда тот, подъехав к КПП на такси, швырнул оказавшемуся рядом майору повестку, заявив, что не собирается «оккупировать Афганистан». Через сутки его чуть не под конвоем привезли офицеры военкомата, и уже запомнивший «диссидента» начальник штаба определил водителем ГАЗ-66 телефонного взвода, командиром которого был прапорщик Гуменный – известный всей дивизии весельчак и острослов. Расчет был прост: под пристальным взором «комсомольца, студента, спортсмена» вряд ли Ибрагимов что-то набедокурит…

Но вот под колесами застучал настил понтонной переправы и Рыжаков, сцепив зубы, стал еще пристальнее вглядываться во тьму, надеясь вот-вот увидеть окружного полковника с белой повязкой на рукаве, который остановит эту слишком затянувшуюся игру. Остановил же колонну не посредник, а пограничный наряд, да и то лишь на несколько секунд, необходимых чтобы рассмотреть опознавательные знаки головной машины.
Шлагбаум взметнулся ввысь и колонна продолжила путь. «Вот тебе, Наташка, и Новый год под елочкой», - пробормотал майор, передвигая поближе кобуру с пистолетом. И в этот миг ожил эфир – из штаба дивизии передали сигнал, написанный на сером пакете, о содержимом которого давно уже все догадывались. Начался ввод в Афганистан Сороковой армии!

… Смутные предчувствия, тревожившие Рыжакова, подтвердились, когда, оглянувшись в очередной раз, он увидел… лишь следы собственной машины. Остановив водителя резким взмахом руки, майор вывалился из кабины и сгоряча побежал по дороге в обратную сторону. Но тут же остановился и, пристально вглядевшись, на фоне светлеющего неба разглядел силуэты машин. Когда он подъехал к стоявшей в зловещей тишине колонне, лишь две фигуры маячили возле первой – «телефонной» машины.
- В чем дело, почему стоите? – набросился майор на прапорщика.
- Да вот, товарищ майор, отказывается ехать вперед!
- Как это отказывается? А приказ?.. – еще больше взъярился начштаба.
- Так от и я ему втолковую у його башку! – ответил в сердцах прапорщик.
Лишь теперь Рыжаков рассмотрел, что в руке у Гуменного пистолет, а у «партизана» подозрительно распухла губа.
- Так, понятно, - успокаиваясь, произнес майор. – Ну и как вы, рядовой Ибрагимов, объясните свой отказ ехать?
- Таварищ майор, камандыр, нэ могу ехат: там брат мой, жена его, дэти!
Длившееся еще с минуту сбивчивое объяснение шофера ни к чему не привело, а окончательно рассвирепевший начальник штаба  приказал всем построиться на обочине.

Когда разношерстное воинство усилиями заспанных командиров кое-как было выстроено вдоль колонны, Рыжаков произнес речь. Оратор из него был никудышный и в академии он ограничивался на семинарах краткими дополнениями, а тут его словно прорвало. Завершил же он свое «выступление перед массами»», неожиданно для самого себя, смертным приговором «изменнику Родины Ибрагимову».
На середину строя, где с пистолетом в руке стоял майор в шлемофоне, приговоренного к смерти вывели прапорщик Гуменный с двумя кадровыми бойцами. Как только они, отпустив жертву, взяли автоматы наизготовку, Ибрагимов рухнул в ноги Рыжакову:
- Нэ стрэляй, нэ нада! Камандыр, отець родной, все сдэлаю, как прыкажеш! Нэ стрэляй – у мэнэ дэти, жена!..

Спустя несколько минут колонна продолжила путь, и в зеркале заднего вида майор Рыжаков то и дело видел улыбающуюся физиономию Ибрагимова, о чем-то оживленно беседующего с прапорщиком. Ввод войск продолжался…