Часы, рассказ

Ч А С Ы

Рассказ

Весна вступила в свои права: зазеленела первая листва, по утрам слышен был щебет птиц, а над аэродромом весь день не смолкал гул моторов. Еще одной приметой весны в Баграме стали ежедневные перестрелки боевого охранения с местными отрядами «духов». Лишь только сумерки охватывали аэродром и прилегающие к нему военные городки, как поднималась беспорядочная стрельба. Чаще всего это выходила порезвиться местная молодежь, скорее даже подростки. Днем они сновали повсюду, куда был доступ, продавая и покупая все подряд, за любые деньги – рубли, афгани, пакистанские рупии, чеки Внешпосылторга. А по вечерам, достав из тайников карабины и автоматы, выходили воевать.
Расположение афганских войск они знали досконально, но огонь в их сторону обычно не вели. Десантников, располагавшихся в старых капонирах на дальнем конце аэродрома, как правило, тоже не трогали: видно, опасались «мохнатых», как прозвали десантников за меховые воротники курток в первую зиму войны. Зато частям мотострелковой дивизии, особенно – ее обслуге, доставалось изрядно. И сам аэродром, вплоть до стоянок самолетов, обстреливался регулярно. Жертв обычно не было, так как огонь велся издалека и неприцельно. Лишь иногда под обстрел попадали запоздавшие колонны или, хуже того, одиночные машины. Вот уж кому доставалось, пока прорвется  к своему КПП! За зиму на этом участке шоссе сгорели две легковушки и один грузовик.
Время от времени командование организовывало рейды в окрестностях Баграма с целью уничтожения обнаглевших бандформирований. Но толку было немного, хотя последний раз даже артиллерию привлекли. Дивизион дальнобойных стотридцаток из армейской артбригады поддерживал десантников огнем прямо из своего расположения под Чарикаром. Разведка и взаимодействие были организованы хорошо и, казалось, успех операции обеспечен. Но при возвращении артиллеристов с командно-наблюдательных пунктов они попали в засаду и понесли потери. Командиру дивизиона даже пришлось вызывать огонь своих орудий на себя, чтобы вырваться из окружения.

С окончательным наступлением тепла обстрелы приобрели систематический характер. «Духи» стали появляться и вблизи расположения парашютно-десантного полка. Проверяли выдержку, что ли?!. Командир полка не стал долго собираться, а приказал командиру второго батальона, в чьей зоне ответственности особенно резвились «гости», до субботы навести порядок.
Комбат-два, убеленный сединами подполковник Смертюков, ветеран полка, прозванный за свой свирепый взгляд и по созвучию с фамилией «Смерть духам», выслушав приказ, буркнул в усы: «Бу сде», что у него означало – будет сделано. А если Смертюков сказал – значит, сделает, в этом сомнений у командира полка не было. Без разведки успех не обеспечить, и командир полка отдал на время подготовки и проведения рейда в подчинение комбату практически всю полковую разведку. «Смерть духам» воспринял это, как знак особого доверия и решил сам все «прокрутить» с разведчиками. Под вечер он заявился к ним в расположение и, побеседовав с солдатами, прапорщиками, офицерами, увел ротного к себе. До глубокой ночи просидели они в бункере штаба батальона, обсуждая над картой план действий.
А поутру второй батальон и разведрота приступили к интенсивной  подготовке к рейду. Сутки отводились на ближний «поиск» группам специально подготовленных разведчиков, а затем, по их данным, должны были двинуться на технике разведвзводы. И лишь через двое суток, получив от разведчиков полную картину расположения бандформирований в уезде, должен был вступить в действие батальон Смертюкова.

Первую группу, уходившую в поиск почти сразу после обеда, возглавлял прапорщик Кудык, матерый разведчик, десантировавшийся еще в Праге в шестьдесят восьмом. Черный, весь обросший шерстью, он представлял собой живописную картину, особенно на физо. Из-под голубого берета у него всегда выбивалась густая прядь черных, как смоль, волос, лицо рассекал свежий шрам. Картину довершали лохматые брови и казацкие усы – турок, да и только! Характер при этом у Кудыка был добродушный, на обычные шутки по поводу своей внешности он всегда отмалчивался. Пятнадцать лет прослужил он в десантных войсках, на его счету была не одна сотня прыжков с парашютом, за плечами – не одно серьезное дело. Здесь, в Афганистане, одним из первых в полку он был награжден орденом Красной Звезды.
О том бое напоминал ему и шрам на лбу. Если бы не Леха Чугаевский, не видать бы ему больше света белого: успел как-то подставить свой автомат под удар саблей. У самого отсекло два пальца на левой руке, но командира спас – лишь краем скользнул по голове душманский клинок. В тот же миг Кудык в упор всадил очередь в живот душману, и оба они повалились рядом, обливаясь кровью.
Леха Чугаевский и сейчас рядом – он теперь сержант, заместитель командира группы. Все сделает, что требуется, но терпеть не может «слабаков», поэтому с молодыми не любит работать – всех по себе меряет. Пальцы у него уже заросли, так что уже и драться можно, а это у Лехи первое дело.
Кроме Кудыка и Чугаевского в группе еще четверо – трое бывалых разведчиков и один молодой. Прошлой осенью призвался Соловьев из Подмосковья. Вначале попал в Фергану, а уже после Нового года – сюда, в Баграм. Бегун, лыжник первого разряда, он сам попросился в десантные войска, хотел себя проверить в серьезном мужском деле. В Фергане дела пошли успешно и вскоре рядового Соловьева перевели во взвод, где готовили разведчиков.
С Кудыком у Соловьева с первых дней отношения сложились хорошие, даже теплые – прапорщик испытывал ко всем «молодым» почти отцовские чувства. А вот с сержантом Чугаевским дружба никак не налаживалась: тот по всякому поводу задирал Соловьева, а на занятиях по каратэ непременно брал его в пару и старался обязательно достать «по печени». Группа Кудыка два-три раза в месяц выходила на задание, но молодого пока не брали. В этот раз командир решил – пора.

Из расположения полка вышли попарно, с интервалом двести-триста метров, и так веером, держа автоматы подмышкой стволом вниз, двинулись в долину. Шли неспеша, внимательно оглядывая местность. Первая цель – развалины глинобитной крепости, километрах в пяти от аэродрома. Солнце, уже теряя жар, светило в спину, когда группа, соблюдая предосторожность, подошла к крепости.
Кудык с Чугаевским, быстро осмотрев развалины, пришли к выводу: «духи» были здесь недавно, возможно, ночью. Значит, можно снова ожидать их появления. На случай, если за ними ведется наблюдение, решили засаду сейчас не устраивать, а вернуться с темнотой. Перекурив в тенечке, гуськом потянулись из крепости, направляясь к сухому руслу, рассекавшему долину пополам.
В густых сумерках группа скрытно возвратилась к облюбованным развалинам. Двое – Алехин и Разгаев – остались снаружи, укрывшись в воронке метрах в пятидесяти от крепости, а Кудык  с остальными вошли внутрь. Быстро замаскировавшись в указанных заранее местах, стали ждать.
Загорелись на небе яркие звезды, но луна-предательница еще не появилась из-за гор. Кудык первым уловил приближающиеся шаги и шепотом предупредил бойцов: «Внимание!».  Брать «духов» решено  было сразу всех, а в случае сопротивления – уничтожить, кроме одного, которого должен был взять Чугаевский. Леха засел у самого входа и брать должен был последнего вошедшего.
Негромко переговариваясь, душманы подошли к крепости, постояли, видимо, оглядываясь и, наконец, вошли. Это были молодые парни, лишь у одного была окладистая борода. У этого, бородатого, на шее висел «калашников», остальные – человек шесть – были  с карабинами.
- Селоха бон! – отчетливо произнес прапорщик Кудык из-за стенки, прикрывавшей его от взоров вошедших. Душманы остолбенели от неожиданности, а последний, только что вошедший молодой парень в чалме, попятился назад. Ловкой подножкой Чугаевский сбил его с ног и, заломив руку, торжествующе уселся сверху.
- Фаер миконам! – снова крикнул Кудык, заметив у бородатого подозрительное движение. Соловьев и Резник, держа наготове автоматы, вышли из-за укрытий и стали собирать брошенное оружие. Чугаевский рывком поднял с земли своего пленника и, быстро обшарив, вытащил из карманов широких патлунов две «лимонки». Врезав ему по печени ребром ладони, толкнул душмана к группе, затем так же ловко обшарил остальных. Соловьев принял от него изъятое оружие и отнес к стене, где стояли Кудык и Резник. Вся операция по захвату бандитов длилась не больше трех минут.
В дверной проем заглянул Алехин: «Порядок?». «Давай, давай, в дозор! - отправил его Чугаевский. – Все нормально». Переводчика в группе не было, а тех пяти – шести фраз, заученных на занятиях, было явно недостаточно для ведения допроса. Кудык еще раньше решил, что пленных, если все пройдет нормально, в полк вести с рассветом ефрейтору Алехину и рядовому Соловьеву. Остальным же продолжать поиск. А до рассвета, уложив душманов под стеной и организовав их охрану, самим вздремнуть вполглаза.
Ночь прошла быстро. Потускнели звезды, а луна светила еще пронзительней. Соловьев расхаживал невдалеке от пленных, держа в руках автомат. Зашевелился с краю «крестник» Чугаевского и, отвернув рукав, стал вглядываться в циферблат часов.
- Саат чанд аст? – вполголоса спросил его Соловьев..
Он уже хорошо видел лицо душмана – молодое, безусое, симпатичное лицо старшеклассника или студента-первокурсника, каким еще совсем недавно был и сам Соловьев. Увлекшись спортом, он запустил учебу, не сдал летнюю сессию, и военкомат быстренько лишил его отсрочки.
- Чехаар бадже собх, - хрипло ответил пленник.
- Что там, Соловьев? – приподнял с рюкзака лохматую голову Кудык.
- Да ничего, товарищ прапорщик, время узнал – четыре утра.

Кудык сел и запустил обе пятерни в свою шевелюру, приводя ее в относительный порядок и одновременно отгоняя остатки сна. Соловьев отошел к входу и выглянул наружу: что там, за стенами творится. В это время душман с часами, увидев, что караульный отошел, а прапорщик сидит к нему почти  спиной, осторожно потянул к себе чурбак, валявшийся под стеной. В следующее мгновение он вскочил на ноги и взмахнул чурбаком, намереваясь разнести им голову Кудыку.
Но неизвестно откуда взметнулся Чугаевский и носком сапога достал душмана в висок. Тот рухнул прямо на груду своих спящих соплеменников.
- Ты, салабон, куда смотришь, е… твою мать! – рявкнул на Соловьева сержант Чугаевский, поднимаясь с пола и отряхиваясь.
Прапорщик Кудык сменил Соловьева, не знающего, что сказать в свое оправдание, с поста и отвел его в дальний угол. Во-первых, чтобы от воспитательных приемов Лехи уберечь, а, во-вторых, дать парню прийти в себя, осознать степень вины.
Через какое-то время, дав команду Чугаевскому готовить группу и пленных к выходу, прапорщик позвал Соловьева и, убедившись, что тот овладел собой, отдал приказ:
- За покушение на жизнь начальника пленного душмана расстрелять. Выведи из крепости и расстреляй.
Соловьев еще секунду смотрел в глаза прапорщика и, словно проникшись от того твердостью, ответил «Есть» и пошел к группе душманов. Грубо толкнув парня с часами в спину, он показал на выход. Тот понял все без слов – он для себя другого уже и не ожидал. В дверях юноша на секунду остановился, взглянул на светлеющее небо и решительно шагнул навстречу смерти…

Рядовой Соловьев вернулся, держа автомат за ремень. На парне, что называется , лица не было.
- Я убил, товарищ прапорщик… то есть расстрелял, - невнятно доложил он командиру группы.
…Когда пленных увели в полк, а разведгруппа была готова продолжать поиск, прапорщик Кудык сходил за угол по нужде и заодно посмотрел: расстрелянный лежал, раскинув руки, как бы обнимая  землю. На руке его, отражая первые лучи солнца, блестели массивные часы с браслетом. «Смотри-ка, не снял Соловьев, - подумал прапорщик. Собственно, это он и хотел увидеть, когда шел сюда. - Ну что ж, на войне как на войне: не взял один, возьмет другой». Еще раз оглянувшись – не видит ли кто? – резким движением он снял часы с руки убитого.
17.07.91г.