В зимнем Нахрине, рассказ

В ЗИМНЕМ НАХРИНЕ

Рассказ

Батальон Рахмона, не насчитывавший, по правде, и роты, был спешно переведен из Баглана в Нахрин и готовился к участию в операции совместно с «шурави» - советскими войсками. Старший лейтенант Рахмон всего полгода командовал ротой, но после мятежа в 4-м артиллерийском полку по всей дивизии прокатилась волна арестов, и много должностей оказалось вакантными. В батальоне, что нес охрану складов в Северном Баглане, Рахмон оказался старшим по званию.
И вот первое испытание для молодого комбата, да и для всего немногочисленного батальона. Поскольку в полку из советнического аппарата остался лишь советник зампотеха, в батальон накануне выхода прислали из дивизии советника начальника артиллерии полковника Бажанова. В его задачу входило «увязывать»  действия батальона с командованием советских войск.
В Нахрине батальон встретили весьма настороженно: местный гарнизон составляли подразделение ХАД, переброшенное из Кабула, да отряд самообороны, сформированный после подавления мятежа. Советский батальон, разместившийся в центре города, в казармах бывшего артиллерийского полка, вообще никак не прореагировал на прибытие «союзников». Полковник Бажанов, встретившись с командованием батальона, натолкнулся на холодность и отчужденность молодых майоров и больше не стал к ним ходить, проводя все время с афганскими солдатами, обучая их стрельбе из миномета и гранатомета.
А по вечерам он, накрыв плечи верблюжьим одеялом, усаживался поближе к железной печурке, стоявшей в углу его тесной комнатки с подслеповатым окном, доставал очки и погружался в чтение. Весь нехитрый скарб, который полковник возил с собой, состоял из кожаного рюкзака со сменой белья, парой гранат, кое-какого запаса продуктов да нескольких потрепанных томиков стихов – Есенин, Блок, Фет… Стихи были страстью Бажанова, он и сам сочинял потихоньку, но читать не давал никому. Разве что за новогодним столом мог прочесть что-нибудь уместное в данной обстановке, не афишируя автора. Свои тетрадки со стихами он вместе с дневником оставил в Бандиду – поселке советских специалистов, где жил уже почти год.

На эту операцию полковник Бажанов попал неожиданно и совсем не по должности. Старший советник дивизии возвратился накануне из Кабула в чрезвычайно возбужденном состоянии: кричал на подсоветного, топал ногами на переводчика, проводил одно совещание за другим, распределяя и перераспределяя советников. Бажанов попытался, воспользовавшись небольшим перекуром, урезонить разбушевавшегося генерала. Но вызвал только новую вспышку гнева, обращенную теперь уже на всю артиллерию мира и лично на «товарища полковника Бажанова». В итоге он оказался здесь, в Нахрине, где еще недавно базировался «подшефный» артиллерийский полк, так неожиданно поднявший мятеж, стоивший жизни четырем советским советникам и переводчику.
За какие провинности его сделали, по сути, советником при мотопехотной роте, полковник не понимал, но двадцать четыре года подневольной службы приучили молча сносить и не такое. Сейчас ему выпала роль «козла отпущения» за все беды 20-й пехотной дивизии и ее несчастного советнического аппарата. Расплачиваться придется, быть может, кровью…

Война войной, но пятница в афганской армии, как и у всех правоверных мусульман, выходной, священный день, а, следовательно, и советники отдыхают. Накануне вечером  Бажанов с переводчиком Володей устроили в своей избушке баню: нагрели воды в ведрах, притащили из соседнего двора каменную лохань и на славу попарились в сенцах, плотно прикрыв двери. В заключение Володя преподнес сюрприз – вытащил из своего рюкзака две банки чудесного бельгийского пива, чем совсем уж размягчил ожесточившуюся душу полковника. За пивом и прошел остаток тихого зимнего вечера. Редкие выстрелы где-то в городе не мешали двум заброшенным на чужбину людям говорить о поэзии, о женщинах. Лишь о войне, не сговариваясь, они не говорили ни слова.

А война стояла за порогом. Утром в пятницу к Бажанову заявился сам Бажанов – заместитель командира полка, руководивший действиями нахринского батальона. Володя как раз заканчивал «колдовать» на кухне и совещание решили провести за завтраком. Гагаров по такому случаю сходил к своему БТРу и принес флягу со спиртом, после чего разговор пошел легче. Боеспособность «подсоветного» батальона не вызывала у Бажанова восторга, о чем он и сказал откровенно пехотному майору.
- Другого я и не ожидал, - ответил Гагаров, щелкая зажигалкой.
Выход был назначен на воскресенье, а завтра, в субботу, приказано провести разведку боем. Поступили сведения, что небольшой перевал сразу за Нахрином забаррикадирован «духами», а это может серьезно осложнить выполнение поставленной задачи. Разведку  проведут русские, а афганцы должны взять под контроль город, чтобы не было каверз с тыла.
После завтрака майор на своем БТРе уехал в сторону перевала – видно, не терпелось ему хоть издалека взглянуть на душманские баррикады. Бажанов же с переводчиком отправились к Рахмону – довести боевую задачу и помочь ему в подготовке личного состава и техники.

Комбат занимал со своим штабом двухэтажный каменный особняк, принадлежав-ший местному торговцу недвижимостью, сбежавшему с мятежниками. Бажанову он пред-ложил выбрать себе дом по своему усмотрению: пустующих в городе было достаточно. Не привыкших к роскоши советских офицеров богатые особняки не привлекали. Решили обосноваться в маленьком домике в углу каменного дувала, огораживавшего обширный двор, в котором расположились афганские солдаты вместе со своей техникой – четырьмя грузовиками и радиостанцией на ГАЗ-69.
В доме комбата не оказалось. Солдат-ординарец, ощипывавший в коридоре курицу, сказал, что бридман с утра ушел в город, а ему велел к обеду  сварить шурпу с чучей – у него будут гости. Переведя это, Володя добавил от себя, что крестьянский сын Рахмон, кажется, неплохо вписывается в купеческий быт. Оставив комбату коротенькую записку с приглашением посетить советника, Бажанов и Володя отправились обратно в батальон.
Рахмон появился лишь в конце дня, когда бледное зимнее солнце уже зацепилось краем за минарет, собираясь нырнуть за невысокие маковки заснеженных гор. С ним пришли начальник местного царандоя и учитель. Это и были, видимо, его гости. Оказалось, что все они узбеки. Революция уравняла их в правах с основным населением страны – пуштунами и таджиками. Теперь они почувствовали себя людьми, познали вкус власти. Учитель Юнус, не раз бывавший в Союзе, сносно говорил по-русски и, с его помощью, беседа потекла живее. Служебные вопросы Бажанов решил оставить на потом. Все равно день заканчивался, да и неудобно при гостях отчитывать молодого комбата или, тем более, ставить ему задачу.
На рассвете Рахмон, воодушевленный с вечера беседой с советником, поднял батальон по тревоге и, построив солдат перед машинами, объявил, что «начинается война». Довольно толково, как заключил Володя, поставил задачу каждому взводу, не забыл отдать распоряжение старшине насчет питания. Батальон спешно загрузил свое имущество и начал вытягиваться в колонну на узкой пыльной улочке. Впереди четырех грузовиков с солдатами стал потрепанный ГАЗик – радиостанция комбата, а сзади, неожиданно для всех, пристроился старшина на арбе, запряженной парой гнедых с пышными гривами.
- Ну, жук, - хохотнул Володя, - никак раскулачил здесь кого-нибудь.
Поднимая пыль на пустынных улицах, батальон двинулся за своим комбатом к центру города – начиналась война.
Тем временем советская рота, назначенная для разведки боем, выйдя из города, двигалась к перевалу. Скрежеща гусеницами и натужно взвывая двигателями, БМП упорно рвались в гору. Лишь только головная машина, взобравшись на перевал, остановилась перед грудой камней, перегородившей дорогу, как сверху ударил залп. Боевые машины, рассредоточившись, насколько позволяла узкая дорога, попытались огнем подавить засаду. Но ни пулемет, ни пушка «Гром» не доставали засевших наверху душманов. Тогда комбат по радио передал команду минометчикам: «Подавить опорный пункт».
Но, только расчеты выскочили из БМП и стали отцеплять свои «самовары», как сверху на них обрушилась целая лавина огня. Теперь уже нужно было спасать минометчиков. Три БМП выдвинулись вперед и собой прикрыли расчеты, в панике бросившие минометы и убитых. Раненые кое-как сами добрались до спасительной брони.
- Видал я ваши эксперименты, - орал в микрофон майор Гагаров, отвечая на запрос старшего штаба о ходе разведки боем. – У меня уже четверо убитых!..

Выведя из-под обстрела роту и минометчиков, комбат подтянул главные силы и попытался ударить в обход. Но и там ждала засада – разведка оборачивалась затяжным штурмом. Пришлось вносить в план коррективы, запрашивать поддержку авиации, готовить минометы и горные орудия, доставшиеся от мятежного полка.
А в городе, с уходом русских, полезли из всех щелей душманы разных мастей, начались расправы над местными активистами. Отряд самообороны разбежался еще до рассвета, узнав, что «шурави» уходят. Подразделение ХАД еще раньше незаметно исчезло, а местные полицейские во главе со своим начальником-узбеком закрылись в здании царандоя и носа оттуда не показывали. Одной из жертв террора стала дочь аптекаря - чернобровая красавица, первой в городе снявшая паранджу. Свирепого вида бородачи вытащили ее из отцовского дома и, в разодранном платье, растрепанную, поволокли на майдан. Там, при стечении народа, после проклятий и издевательств, один из бородачей кинжалом отхватил несчастной обе груди и, окровавленную, ее стали водить по улицам для устрашения горожан.
Рахмон со своим батальоном не задержался в центре города, а встал на его окраине, в виду аръергардного подразделения русских, штурмующих перевал. Что побудило его поступить так, Бажанов не смог допытаться. Но, видимо, комбат хорошо изучил обстановку в городе и решил, что с уходом  русских  он тут власть не удержит и в местные дела лучше не вмешиваться. О том и говорил он, наверное, накануне за обедом со своими гостями…
На следующее утро, после налета звена бомбардировщиков из Союза и небольшой артподготовки собственными средствами, батальон, обойдя по горам засаду, ударил сверху и беспощадно уничтожил всю банду. Пленных Гагаров приказал не брать. «Самим жрать нечего», - мрачно уточнил он задачу комбату. Еще сутки потребовались, чтобы расчистить завал и открыть дорогу на Сангбуран. Гагаров вернул на это время одну роту  в город для оказания помощи заблокированному царандою и местной самообороне в восстановлении порядка.
Батальон Рахмона остался на подступах к перевалу, прикрывая, как приказано, тылы советских подразделений. «Немного толку, - рассуждал полковник Бажанов, - да все же лучше, чем, если он вообще разбежится, или – хуже того – ударит по нашим». К вечеру третьего дня советский, а за ним и афганский батальоны, преодолев перевал, двинулись дальше в горы. Позади светился редкими огнями Нахрин, а впереди была сгущающаяся тьма и неизвестность …