рассказы Рита Кубанская Глаза цвета изумруда

Инге не хотелось идти домой. Это происходило с тех самых пор, как они с мамой разменяли бабушкину квартиру, в которой прожили десять лет, на две однокомнатные. Мама осталась со своим Андреичем, а она, Инга, переехала в Нефтяники, самый экологически ненадежный район в городе. Так получилось. Эта тоска наваливалась на нее по вечерам, когда она возвращалась. Район был чужим, дом – на отшибе, квартира... – а с квартирой было как раз все в порядке. Здесь все осталось почти так, как было там, в уютной небольшой Ингиной комнате, в доме, где она много лет жила с мамой и ее сестрой, тетей Валерией, которая после смерти бабушки осталась одна и нуждалась в помощи близких людей. Близкими людьми для нее были сестра и племянница. Хотя в тот момент и мама, и сама Инга тоже нуждались в поддержке потому, что их оставил папа. «Я полюбил другую, Таня. Простите меня». И ушел к женщине с двумя маленькими детьми, которая была всего на семь лет старше ее, Инги. Так мама с Ингой оказались в Омске, большом сибирском городе.
А до этого была нормальная жизнь в теплом, благодатном Краснодарском крае, где груши и вишни растут во дворе, а абрикосы вперемежку с пирамидальными тополями – на улице, где балует своими белыми и фиолетовыми плодами тутовое дерево, в простонародье – шелковица, от которой синеют руки и губы, но отказаться от которой добровольно невозможно; где поля зеленого гороха и кукурузы – издавна любимого лакомства всей детворы, где теплая речка, в которой купался бы и купался, если бы там не водились пиявки. Была работа у родителей и школа у нее, Инги. И еще Саша, Саша Плетнев.
Их средняя школа объединяла ребят, живущих за три–семь километров. В ближайших поселках были восьмилетняя школа и начальная. Среднее образование, десятилетку, все дети дополучали на центральной усадьбе. Ингу отделяло от школы семь километров, и все дети из их «Кубанских зорь» ездили в школу с пятого класса. Так случилось, что она оказалась одной старшеклассницей из их поселка. И однажды ее забыли в школе: у нее на два урока было больше, чем у остальных. Инге пришлось холодной, ветреной зимней ночью идти пешком домой. Было обидно и страшно. Одна дорога, вторая, третья… Одна лесопосадка, чернеющая вправо от дороги, другая – уже слева… Вот уже видны вдали мерцающие огни их поселка.– Стой, – откуда-то неожиданно вынырнул человек. Фуфайка, застегнутая на одну пуговицу, шапка-ушанка и страшное, перекошенное злобой лицо. Одним сильным ударом был выбит из рук Инги портфель, еще рывок – и полетели все пуговицы на ее любимом зимнем пальто в сине-зеленую клеточку.– Что ты здесь делаешь одна на дороге?– Меня забыли в школе, всех забрали, а меня забыли, – скованным, чужим от страха языком прошептала Инга.– Вот сволочи, – звучно сплюнул через плечо мужчина. Поднял с земли им же выбитый из рук девочки портфель, сунул его Инге в руки и толкнул в спину: – Беги, пока не передумал.Бежать Инга не могла, потому что не слушались мгновенно ставшие ватными ноги. И только когда она увидела родителей, тщетно пытающихся найти транспорт, чтобы поехать за ней, Инга заплакала. Очень долго еще снился ей этот страшный человек. Он оказался заключенным, бежавшим из места содержания его под стражей…
Десятый класс, последний год обучения в школе, Инга жила в интернате. Саша Плетнев учился у них второй год – восьмилетку он закончил у себя в поселке. Мальчик как мальчик. Высокий, немного смущающийся своего роста и оттого вечно сутулящийся. Волосы цвета ржи – ежиком, умные, какие-то взрослые карие глаза. Длиннорукий, оттого все рукава на его немногочисленных рубашках и свитерах были намного короче нужной длины. Он был талантливее всех в их классе. Причем практически по всем дисциплинам он показывал знания, выходящие далеко за рамки школьной программы. Списывать у него примеры и задачи по точным предметам делом было абсолютно бесперспективным. Если решение задачи предусматривалось в четыре действия, он решал их в два. Два промежуточных решения у него проходили в голове. Вызываемый учителем к доске, он спокойно объяснял это, чего, понятное дело, не могли сделать все те, кто у него списывал.
Саша Плетнев был изумительным чтецом. Инга не пошла на вечер, посвященный творчеству Маяковского, и наотрез отказалась участвовать в нем. Маяковский не был ее поэтом. Вечер проходил в спортивном зале на втором этаже: он же был и залом для проведения всех торжественных мероприятий, организуемых в школе. А Инга вместе с девочкой разбирала посылки с новыми книгами на первом этаже. Эта неповторимая радость встречи с новой книгой, пахнущей типографской краской, и все те таинства, которые несла в себе эта встреча, завораживали Ингу и сейчас, спустя многие годы. Сильный, взволнованный голос звучал на всю школу. Девочки бросили шелестеть бумагами, закрыли библиотеку и поднялись на второй этаж – этот голос звал их к себе. Саша Плетнев, высокий, красивый, раскрепощенный, читал Маяковского. Даже взмахи его длинных рук были гармоничны. Этот Маяковский понравился Инге. «Какой талантливый мальчик», – почему-то вздохнула библиотекарь.
Когда у одной девочки в их классе умерла мама и она сидела на всех уроках совершенно отрешенная от всего, глядя в одну точку, Саша сшил из какого-то немыслимо шуршащего целлофана жилет и надел его под пиджак. Звук был настолько неожиданным, что все, глядя друг на друга, искали источник этот звук издающий. Не осталась безучастной и Таня, девочка, которую постигло страшное горе. «Братцы, – завопил все время невозмутимо державшийся Саша, – погибаю, спасайте!» Он насквозь промок от пота. Умирал от хохота весь класс, впервые улыбнулась Сашиной выходке Таня.
Инга терпеливо решала алгебру, а вот геометрия ей была не под силу. Ну не было у нее этого пространственного воображения! В учебной комнате интерната, соединяющей женскую половину с мужской, а на ночь закрывающейся на крючок, Саша добровольно часами объяснял Инге непонятные ей геометрические решения. Иногда, чтобы ей было понятно, он достраивал спичечными конструкциями то, что не видел Ингин глаз. Как-то на субботнике в конце сентября, когда они приводили в порядок территорию интерната, Инга столкнулась нос к носу с Сашей. Он, взяв ее за тонкие запястья, глядя на нее сверху вниз, неожиданно сказал: «Я приглашаю тебя на свидание». И почему-то совсем некстати добавил: «Когда?» Инга, ошарашенная неожиданным поворотом событий, дурашливо ляпнула: «Когда выпадет первый снег». И вскоре забыла об этом. Снег на Кубани может ни разу не выпасть за всю зиму. Инга пребывала в той девичьей поре, когда нравилась многим мальчикам в их школе. Предпочтение кому-то одному не отдавалось – сердце ее билось пока ровно и спокойно. Она вместе со всеми совершала набеги на сады, а потом шумной компанией они до поздней ночи грызли в интернате немытые, но очень вкусные ворованные яблоки. Ее приглашали покататься на лодке – и Инга с удовольствием плавала в тихой заводи с кем-нибудь из одноклассников.Тетя Люся – так звали их ночную няню и воспитательницу днем в интернате – была очень дружна с Сашей. Он оставался в ее отсутствие за старшего. Воспитательница жила недалеко, но часто ходила домой: у нее была дочь-инвалид, прикованная болезнью к постели. Ко всем эта женщина относилась ровно. Но более всех ей был близок Саша Плетнев. А вот ее, Ингу, она недолюбливала. Это Инга ощущала очень сильно и никак не могла понять причину недружелюбия, исходящего по отношению к ней.– Вставай, – будила ее тетя Люся ночью.– Что случилось? Инга никак не могла проснуться. Черные прямые пряди волос закрывали ей глаза. Тетя Люся, заправив ей волосы за уши, сказала:– Выпал первый снег. Иди, тебя ждет Саша. Ты ведь обещала ему?– Обещала, – сонно мотнула головой Инга, – но ведь уже ночь.Все интернатские знали, что тетя Люся позже девяти часов никого на улицу не выпустит.– Иди, – сказала она твердо.
Инга, одевшись, вышла на улицу. Там ее ждала зима – выпал первый снег – и Саша.
– Здравствуй, – сказал он.– Мы же с тобой два часа разбирали геометрию, – возразила проснувшаяся Инга.– То было вчера, а сейчас уже сегодня.– Как ты узнал, что выпадет снег? – удивилась она.– Узнал, – уклончиво сказал Саша, взял ее замерзшую ладошку в свою и вывел за калитку интерната.
Такого Сашу Инга не знала. Он говорил ей о солнце и небе, о взаимоотношениях людей, он дарил ей октябрины – цветы, которые выдержали первый и последний в ту зиму снег и Инге напоминали своими соцветиями ее любимые ромашки. Иногда утром проснувшуюся Ингу ждал букетик цветов, поставленный на ее тумбочку в простой граненый стаканчик. Посредником в данной миссии выступала, конечно же, тетя Люся. В школе Инга всегда ощущала взгляд Саши, сидящего на соседнем ряду сзади нее, и от этого ей было спокойно и тепло. «Саша», – не выдерживая, иногда поворачивалась к нему она. Его большие карие глаза делались еще больше, и он так же мысленно посылал ей импульс: «Что, Инга?»Каждый вечер с того памятного снега они были вместе. Многие интернатские обижались на тетю Люсю: «Им так можно, а нам нельзя», – «Вам нельзя», – соглашалась тетя Люся. Иногда они стояли в коридоре – чтобы им не мерзнуть, тетя Люся оставляла его открытым.Однажды, гуляя по спящему поселку, они встретили физичку и ее мужа – выпускников института, приехавших к ним сразу после распределения. Не складывались отношения у Галины Александровны с десятым классом. Даже Инге было ясно, что лучше бы их учительница вела географию или труд. Софьи Ковалевские и Марии Складовские-Кюри не часто озаряют науку своим пламенем.– Бежим, – узнав учительницу, тянула Инга Сашу в сторону.– Еще чего, – не тронулся он с места. – Добрый вечер, – поприветствовал он учителей.– Здравствуйте, – тихо пискнула из-за Сашиной спины Инга.– Гуляете? – ехидно спросила физичка.– Гуляем, – спокойно ответил Саша.Прощаясь, он спросил у Инги:– Ты в физику заглядывала?– Не-а.– Загляни.Ну не могла в нее заглянуть вечером Инга, потому что еще долго не могла отойти от Сашиных поцелуев. Расстегнув свою курточку, которая и ему была маловата, он, прижав к себе замерзшую Ингу, прошептал: «Ты знаешь, что глаза у тебя цвета изумруда?» – «Они у меня просто зеленые», – виновато поправила его Инга. «Ничего-то ты не понимаешь», – сказал Саша и впервые поцеловал ее. И повторил: «Не глаза, а изумрудинки…» Ну какая тут могла быть физика. Только утром Инга добросовестно выучила заданный параграф, пропустив завтрак в столовой.
Случилось то, что должно было случиться. Отвечать домашнее задание вызвали, как и следовало ожидать, Ингу. Она рассказала тему, объяснила задачу, решенную ею самой. Но физичке этого было мало. Она задавала один вопрос за другим – Инга отвечала: она не была в физике настолько пропащей, как в математике. Но учитель, если того захочет, даже знающего ученика может «положить на лопатки». «Это что, зачет?» – почуяв неладное, заволновался класс. «Садись, Колесникова. Слабенькое три». И добавила: «Лучше бы физику почаще открывала, чем гулять вечерами с Плетневым». Класс пребывал в состоянии шока от происходящей баталии и от новости, услышанной из уст физички. В школе ни Инга, ни Саша не демонстрировали одноклассникам свои отношения.Не стоило этого учительнице делать. Саша во время объяснения материала все время задавал ей вопросы, на которые она не всегда знала ответ. А когда он сказал, что предложенное ею решение задачи намного сложнее, чем могло бы быть, и на доске написал свой вариант, и объяснил его обалдевшим от всего происходящего одноклассникам, Галина Александровна не выдержала и выбежала из класса. Пришел директор школы. Он был тоже физиком. Посмотрел Сашино решение задачи, как взрослому пожал ему руку, сказал: «Тебе надо учиться, Саша. Тебя ждут великие дела». В класс к ним учительница больше не вернулась.
На весенних каникулах половина класса поехала в Москву.– Поедем, Саша, – уговаривала его Инга.– Не могу, – кратко отвечал Саша.На все, что касалось Сашиного дома, им самим было наложено табу. Инга этот запрет не могла нарушить. Она знала только, что у Саши есть мама и маленький брат Петька.
А когда она пришла в школу – Саши не было. «Прости меня, – виновато сказала тетя Люся. – Он уехал и оставил тебе большое письмо, но оно потерялось. Тут строители белили и красили…» И Инга заплакала от боли и обиды, от того, что ничего уже не исправишь и не повернешь вспять. Успокаивала ее тетя Люся, все время повторяя одни и те же слова: «Если судьба, детонька, то вы все равно будете вместе».
С тех пор прошло уже десять лет, а они до сих пор не вместе. Инга с мамой тоже скоро уехали из поселка. Сразу после окончания института, когда схлынула обида на всех: папу, Сашу, тетю Люсю, когда время все точки расставило на свои места, Инга ездила на пятилетний юбилей их школьного выпуска, но тети Люси – их связующего звена – уже не было в живых, и Инга так ничего не смогла узнать о Саше.Был педагогический институт и изучение трех языков одновременно. В сельской школе они изучали только немецкий, а в институте добавились еще английский и французский, которые Инга по окончании знала в совершенстве. «Не хочу работать в школе», – говорила она маме. На практике учителя отмечали знание ею предмета и контакт с классом. А вот планы проведения уроков совершенно не устраивали ни методистов из института, ни школьных учителей.
С третьего курса Инга занялась репетиторством. Это произошло случайно: соседи по площадке попросили позаниматься с восьмилетней дочерью английским. Инга, уступая маминой просьбе, и соседской тоже, стала заниматься с Катей. Девочка, выше тройки не получающая, стала успевать. Все последующие годы занятия языком с Катей были уже как само собой разумеющееся не только для Кати, которую еще совсем недавно напрягал этот предмет, но и для самой Инги. Потом добавилась еще одна ученица, Катина подружка. А теперь эти девочки учатся в ее вузе. Инга же пять лет работает в той самой гимназии, в которой проводила свои педагогические эксперименты. «Нам нужны учителя, мыслящие по-новому, нестандартно. У вас это есть, Инга Алексеевна».И Инга ни разу не пожалела о том, что работает здесь. Все каникулы она куда-нибудь ездила. Директор с пониманием относился к изменениям в расписании, вызванных ее задержкой. На пятом курсе института она выступала с написанным ею докладом на немецком и английском языках в Новосибирске. Вот тогда ей и предложили сотрудничество в качестве переводчицы. Инга согласилась, хотя первые международные контакты стоили ей труда. Даже иностранная терминология физико-математических дисциплин давалась ей непросто. Но время работало на нее, накапливался опыт работы в данной области, и теперь уже Инга даже ждала этих встреч, которые знакомили ее с новыми людьми и странами. И еще она умудрялась быть гидом в Интуристе. Но это были праздные дни в ее жизни. Она была в Париже и Вене, Лондоне и Вашингтоне. Она купалась в трех океанах, исключая, конечно, Северный Ледовитый. Поэтому, когда Ингу пригласили работать в институт, который она в свое время закончила, она отказалась. «Уйдете от нас, Инга Алексеевна?» – спросил директор. Декан факультета звонил ему сам по поводу возможного ее перевода. «Нет, мне и у вас хорошо», – улыбалась Инга. Гимназия была действительно ей дорога. И работалось ей здесь легко, и коллектив был хоть и женским, но хорошим.Сложности появились совсем недавно, и исходили они от гимназиста одиннадцатого класса Никиты Бойко. Мальчик прекрасно учился, не нарушал дисциплину, но не сводил с Инги глаз, мешая этим проводить ей занятия. Инга, чувствуя прикованный к ней взгляд Никиты, сбивалась, сердилась и на себя, и на него, и почти всегда уходила из этой группы неудовлетворенной собой как учителем. Чем-то Никита напоминал ей молодого Сашу. Каким сейчас стал Саша, Инга все равно не знала.
– Инга Алексеевна, останьтесь, пожалуйста, я хочу у вас спросить, – попросил ее по окончании пары Никита.«Ну вот, что я скажу этому мальчику?» – вздохнула Инга.– Я люблю вас, Инга Алексеевна. Вы ведь одна?– Я не одна, Никита. Вот уже много лет мне дорог один человек – мой одноклассник Саша Плетнев.– Но почему же вы не вместе?– Так случилось, Никита. К сожалению, не все в жизни происходит так, как нам хочется.– И никто вам все это время не мог заменить вашего Сашу?– Он такой один – единственный и неповторимый, – горько улыбнулась Инга. «Наверное, это совсем непедагогично, а что делать?» – подумала она.– Я вас очень уважаю, Инга Алексеевна. И люблю. – На мгновение накрыл сложенные на столе лодочкой Ингины ладони своими руками и вышел из класса.
И Инга впервые подумала о том, что она несчастна. Как когда-то в школе ее расположения добивались многие и в институте, и сейчас, когда она уже работала. Однажды она уступила настойчивым ухаживаниям одного мужчины, а потом горько сожалела о случившемся. Это был не ее человек. Ее человеком мог стать только Саша Плетнев. Мог, но не стал.Когда они жили вчетвером: тетя Валерия, мама, Инга и Котик, все было по-другому. Но умерла, совсем ослепнув, тетя. В маминой жизни появился Андреич, с которым у нее, Инги, не складывались отношения. Эта она, Инга, настояла на размене квартиры. Маме трудно было разрываться между ними – дочерью и мужем. Котик жил вначале с Ингой, но, привыкший к любви большого количества женщин и постоянному присутствию кого-нибудь из них дома, в новой Ингиной квартире заскучал в одиночестве. И Инга отвезла его к маме. Отдельное проживание, как ни странно, сблизило их всех. И даже с Андреичем Инга стала находить общий язык…
Дома ее ждали только цветы: кактусы и фиалки, пальмы и суккуленты, деревца граната и лимона. В этом Инга себе не могла отказать. Приезжая из поездок, она первым делом звонила маме, а потом проверяла своих любимцев. «Ну, не цвети без меня», – просила она редко цветущий кактус. Он, как живой, терпеливо ожидал хозяйкиного возвращения и выбрасывал удивительной красоты цветок всего на одни сутки. «Спасибо тебе», – благодарила Инга колючее создание.В Германии Ингу ждала работа на форуме европейских ученых. Два напряженных дня прошли, и руководитель делегации отпустил Ингу, зная ее привычку в одиночестве бродить по незнакомому городу.Земля Нижняя Саксония Инге была неизвестна. Геттингенский университет, на базе которого и собрался ученый мир Европы, да и сам город представляли для Инги интерес. Походила по городу, посидела в скверике, наблюдая за гуляющими там мамами с детьми. Инга, бывая в новых городах и странах, только приезжая домой могла все разложить по полочкам, соотнести увиденное сейчас с чем-то уже знакомым ранее. И подчас для себя самой, рассказывая о поездке коллегам или любопытным гимназистам, Инга делала удивительные выводы.
Была пятница – начало отдыха немцев. Они заполонили кнайпе – кафе-пивнушки, в конце трудовой недели расслаблялись, поглощая пиво со всевозможными колбасками. Инга не пошла в КУК (кино унд кнайпе), в переводе «кино и кафе», где при желании можно совместить просмотр увлекательного фильма с вкусным ужином. Информации за дни работы форума она получила предостаточно. В этом кафе было относительно немноголюдно. Легким фоном была музыка, которая не давила на ушные перепонки и не заставляла кричать на ухо соседу, сидящему рядом с тобой, а действовала расслабляюще, что выгодно отличалось от наших отечественных кафешек. Инга присела, сделала заказ, в ожидании разглядывая интерьер заведения. Чудный флористский уголок привлек ее внимание. Он был совсем небольшим, но умело подобранные растения составили неповторимый зеленый островок в заведении общественного питания. «А мои-то пальмы ничуть не хуже этих», – с гордостью подумала Инга о своих домашних любимцах. В двух столиках от нее сидели, оживленно беседуя, трое немцев. У них стояло вино, какие-то тарелки с явно легкими блюдами, фрукты. «Как похож этот мужчина в сером пуловере на Сашу», – автоматически отметила Инга. И тут же отогнала от себя эту мысль: «Ну сколько можно!» Мужчина, будто почувствовав ее взгляд, обернулся. Это был Саша, Саша Плетнев. «Энтшульдиген Зи бите», – последнее, что услышала Инга, когда он, наклонившись к своим собеседникам, произнес эти слова. Саша шел к ней, а Инга уже ничего не слышала и не чувствовала, она видела только огромные, удивленные Сашины глаза.
– Вот мы и встретились, Инга.– Встретились, – подтвердила она.
Они сидели глядя в глаза друг другу и молчали. «Ты совсем не изменилась», – говорил его взгляд. «Ну что ты, я постарела на целых десять лет. Ты хорошо выглядишь», – продолжила она их молчаливый диалог. «Тебе это только кажется», – отвечал он.
Не сговариваясь, они одновременно встали и вышли на улицу.– Саша, – приходила в себя Инга, – ты хорошо говоришь по-немецки.– У нас была замечательная учительница в школе. Ты не забыла?– Нет, – покачала головой Инга.
Разве можно было забыть тихую, спокойную Лидию Васильевну, которая смогла всем детям привить любовь к языку при том ужасном состоянии веселого непослушания, которое постоянно присутствовало на ее уроках. Как-то после ее урока Саша включил магнитофон, который он тайком от всех принес в класс, и они впервые все себя увидели со стороны, причем не самой лучшей. После зловещей для Саши минуты безмолвия класс разразился громом возмущений. «Сашка, ну и гад ты», – говорили многие, узнавая, безобразных, себя... А дисциплина в классе  после этого случая изменилась в лучшую сторону.
– Ты каким ветром здесь?– Я? Переводческим. А ты?– А я физико-математическим.
Они разговаривали друг с другом тем, не забытым обоими ими школьным языком.
– Ты физик или математик?– Я физик и математик.– Так бывает?– Бывает, – улыбнулся Саша. – Я доктор физико-математических наук. А кто ты?– Я – учительница в основное время, и гид и переводчик в свободное…
Инга то ли от айстее, холодного чая с жасмином, то ли от волнения не могла унять дрожь.– Ты замерзла? – почувствовал Саша.– Замерзла, – виновато согласилась она.
Инга, завернутая в покрывало, как в кокон, сидела в кресле Сашиного номера и пила красное молодое вино. Пила и не пьянела, настолько было велико напряжение, охватившее ее. Саша сидел рядом с креслом, и глаза его были совсем рядом.– Мой отец утонул, спасая маленького Петьку. Мама, всю жизнь боготворимая мужем, не выдержала. О мертвых не принято говорить плохо. Но мы с братом испытали все. Она бросила нас, поэтому мы с тобой и не встретились больше той весной. Мы жили в семье папиного брата. Я работал и учился. И искал тебя. Умерла тетя Люся. Написал письмо твоему отцу, а он переехал. Спрашивал у твоей подруги, но ты ни с кем не поддерживала связь.Саша надолго замолчал.– Ты для меня была как неизвестная, недосягаемая, но самая прекрасная планета. У тебя было единственное в школе имя и глаза-изумрудинки…Никогда Саша не был с ней так откровенен. Его глаза смотрели не мигая на нее, Ингу. Они спрашивали, просили, умоляли.
– Я люблю тебя, Саша. Никто в моих зеленых глазах, кроме тебя, не увидел изумруд.
«Я ничего не забыла, я помню Сашин запах, мне и сейчас нравится тереться щекой о его рыжий, но уже с проседью ежик, мне хорошо в его крепких, надежных руках», – радостно сознавала Инга, когда Саша одним сильным движением рук поднял ее с кресла и прижал к себе, как маленького ребенка.
– Саша, а если бы не выпал в ту зиму снег? – испуганно прошептала Инга.– Он и не должен был выпасть, это я смог вызвать его всего на один вечер…
Только ради этого стоило жить, не правда ли?