Неприятности в школе

В учительскую общеобразовательной школы номер 80 вбежала женщина, около пятидесяти лет,  в длинной чёрной юбке и красной, немного съехавшей на плече кофте. Она была вся в слезах, с растрёпанными каштановыми волосами, платком она вытирала глаза и пряталась в нём же, вздрагивая всем телом от плача, высмаркиваясь в него и тихо скуля и постанывая.

В помещении находились ещё три женщины разного возраста. Это была Нина Алексеевна – преподаватель русского языка и литературы,  в пиджаке и юбке чуть выше колена, длинные волосы, убраны и заколоты, она разливала чай и чуть не обожглась, испугавшись, забежавшую коллегу. На неё тихо ругнулась Татьяна Анатольевна – математик,  в  голубой блузке и плотно облегающих шёлковых брюках, с короткой причёской под каре. С ещё большей растерянностью на всё происходящее взглянула Павлова (по имени отчеству её никто не называл, и все тыкали в неё этой фамилией) полная женщина в чёрном свободном платье  и множеством бижутерии на шее, с заурядным лицом, она преподавала много предметов, подменяя то тех то этих,  и по совместительству была ещё и завучем школы.

- Что случилось Людмила Петровна?  - сказали они, чуть ли не хором от удивления.

Но женщина была в таком состоянии, что не в силах была что-то ответить,  она села на стул и всё больше и больше заходилась в истерическом плаче.

- Ну что вы молчите? Бондаренко что ли опять учудил, вот стервец, а? Или девки очередную пакость выдумали? Они могут. Говорите быстрее, мы сейчас все к директору пойдём!

Павлова, озиралась по сторонам, видеть страдание в стенах школы ей было невыносимо, она всей душой ненавидела подлость, жестокость и низость, свойственную практически всем ученикам школы.

- Какому директору, он в министерство ещё с утра уехал! Если что, мы сами сейчас своими силами, - одёрнули её порыв.

Через несколько минут гнетущего обоюдного молчания, Людмила Петровна сморкаясь и откашливаясь в платок, не своим голосом выдала:

- Меня Маринка трахнула. Сука, изнасиловала меня, там в подсобке. Тварь подзаборная, шалава. Мне так стыдно, так противно, господи. Я даже не знала, что с людьми можно такое делать. Как мне жить с этим, домой идти боюсь, удавлюсь там.

-  Маринка, понятно, опять она, - стукнула кружкой Нина Алексеевна. – Вот ****ища, на той неделе же инцидент с ней был. Веру она рванула, как, я сама не знаю. Что там произошло, чёрт его поймёт, её  к директору сразу отнесли, она ещё туфлю по дороге потеряла, и кровь там каплями, каплями. Вот ведь сука что делает. Её в отпуск он отправил быстрее.

Математичка встала и начала ходить по кабинету.

- Успокойтесь, найдём на неё управу. И до неё доберёмся, будьте спокойны.

Она подошла к Людмиле Петровне и наклонилась к ней:

- Слушайте, а как она вас, ну это сделала?

- Да отстань ты от неё! – крикнула Павлова и дёрнула её за плечо. – Человек забыть эту гадость хочет,  а ты ей в душу лезешь.

- А что забыть, что забыть! Может нам ментов вызывать надо.

- Ты смеёшься, хочешь, чтобы в администрации всё узнали? Ты знаешь, какую проверку тут устроят, - взвизгнула Павлова. – Тут всё прошерстят, будь уверена, и твои эти журнала в столе найдут. Думаешь, будут спрашивать, что эта гадость, здесь в школе делает?

- Это не мои, я же вам говорила, - отвернулась Татьяна Анатольевна.

- Ага, так я и поверила, чтобы ты у учеников это забрала. Такое дерьмо я просто уверена, не может их интересовать, не дошли ещё до такого. До этих пидоров  в коже и с цепями. Я как глянула, что там они творят по нескольку человек сразу, я представляю, что там может ещё и написано. Я немецкий плохо, но знаю, и читать не собираюсь, мне душа моя дороже. А если это ученики увидят или Михаил Александрович? Знаешь, куда он это тебе засунет?

- А она боится домой нести это, если муж увидит, - засмеялась Нина Алексеевна.

- Да что рас****елась о свое душе а? Хочешь, я вспомню… - не унималась уязвлённая математичка.

- Всё хватит, а то мы тут передерёмся, - оборвала их Нина Алексеевна. – Давайте о Людмиле Петровне лучше думать. Что делать сейчас, именно сейчас! А пока я успокоительного возьму, а то тут все на взводе,  как я погляжу.

Она открыла шкафчик, у небольшой стенки и достала початую бутылку коньяка.

- Сейчас по маленькой, чтобы нервы успокоить,  а то без этого совсем тут крыша поедет. А эти дуры не знают, что несут.

Разлив по чётырём рюмкам с длинной ножкой, она порезала лимон и всё выпили, сразу же закусив и замолчав.

Вскоре тишину оборвала Нина Алексеевна, опять наполнив рюмки.

- Что же с ней делать,  с этой бешенной?

- А откуда взяли то её?

- Уж год как работает, говорят, директор сам привёл, чуть ли не за руку.

- Вот  сука больная, - жуя лимон, скривилась Нина Алексеевна. – Я не знаю, что она нам в суп то кладёт, может прокладки свои вымачивает или трусы свои обосранные. Они же эти половые психопаты без этого жить не могут, чтобы не учудить мерзости, гадости всякой непотребной.

- А мне Светка, ну наша завхоз, сказала, что Маринка на зоне сидела, - сказала  математичка, закинув ногу на ногу, лицо её покраснело от выпитого.

- А за что посадили?

- Неизвестно.

- Так теперь понятно, про её поведение. От туда вся эта мразь лезет, вся эта гниль. Как там, в тюрьме этой поганой можно сидеть и не сойти с ума я не представляю, - махнула пальцем у виска Павлова, - ёбнутые все.

- Она там всех старух, наверное, на кухне построили, - пьяно улыбнулась математичка. – Хотя их и насиловать не надо, они и так как эти, обваренные все, культи. Давайте ещё по маленькой.

Людмила Петровна всё время молчавшая, ещё проглотив содержимое рюмки, неожиданно осмелела и заговорила:

- Там с ней в подсобке ещё парень был. Я не знаю кто,  не наш точно, в спортивном костюме таком, красном, коротко стриженный. Помогал ей всё делать, руки мне связывал, до сих пор вон как болят.  Смотрел на меня, дрочил всё себе.

От удивления все замолчали.

- Это кто ещё? О господи, она значит с ним, всё делает, прям при нём. Вот тварь!

- Так он, наверное, тоже директорский, ну если с ней, с Маринкой и так, чтобы делать и знать, что ничего не будет, - Нина Алексеевна прикрыла рот рукой.  – Они же с Верой всё решили тихо, вот гады какие,  а Михаил Александрович всё позволяет. Зачем всё это старику?

- Да не говори, хоть увольняйся из этого Содома!

- Что же делать? Что же делать?  - не унималась и ходила по кабинету Павлова. – Слушай Нинка, у тебя же с Федей, ну Борисовым того, нормальные отношения, танцевать тебя приглашал на дне независимости, поди, и тянет тебя уже втихаря, а знаем, знаем, не маши мне головой. Скажи ему, ну или намекни, что оценок наставишь.

- И что?

- Что? Что? Дурёха, скажи, чтобы этим в спортивном, занялся. Ну, от****ел бы его по жёсткому, я не знаю, что ещё. У него же целая банда, справятся, наверное, с этим.

- Да Нин, сделай, пожалуйста, - поддакивала математичка. – Одной проблемой будет меньше. Он же парень бывалый и в колонии был и там везде. Они его даже опустить могут, прям в туалете. У них вообще это, хуже всего. А что вы так смотрите на меня Людмила Петровна, будто не знаете. Сейчас по телевизору всё объясняют, это вам не Тургенева читать.

Нина Алексеевна, развалилась на стуле, так, что юбка у неё задралась, она подтянула её ещё больше, так что стали видны белая полоска трусов. Она сводила и разводила ноги, улыбаясь, смотрел на Людмилу Петровну.

- Да ладно вам сделаю.  А вы, что так смотрите на меня. Сидит тут как ни  при делах, ладно тут Павловна, деревня, приезжая. А ты хули кто? Бабе пятый десяток,  а она не сном ни духом, ты посмотри на неё. Что с девочками никогда не пробывали? А я, когда училась, любила. Там с одной, за партой, я лосины спущу,  а она юбку, ну колготки задерет, и делаем себе ручками, все красные. Мне казалось, весь класс про нас знает, нам это только нравилось. А когда в волейбольной команде играла, вообще разошлась, мы же на соревнования ездили. Вот вечерами соберёмся, человек пять, шесть, вина возьмём,  а все девки как на подбор, наглые, сильные как мужики.  Ну и вот потом на полу, как…

- Всё хватит, хватит! – закричала Павлова, вскочила и схватилась за голову – Ты что несёшь, сядь нормально сука ты бесстыжая,  у нас тут горе, а ты здесь устроила!

Правильно, что не жената до сих пор, от тебя все мужики  и бегут. Всех, наверное, изводишь своими выкрутасами, своей ****ой жадной, их с ума сводишь.

- Ты заткни пасть хабалка,  - крикнула Нина Алексеевна, поднялась на стуле поправляя юбку. – Гонору сколько ёб твою. Сейчас мы вспомним, как ты на вечере у Михалыча, прямо под столом сосала. Взрослая женщина, мать троих детей, и под стол полезла. И главное все видят, что она там делает, нажралась так веди себя прилично!

- Я это, это другое, это совсем не то, - сконфузилась Павлова. – Он на меня увольнение готовил,  я же знала, он заставлял меня, иначе. Но сейчас всё,  я расплатилась.

- И часто ты ему подмахивала, а?

- Так всё хватит! – встала и ударила по столу Людмила Петровна.  – Или мы что – то решаем,  или я ухожу и подаю заявление, я больше так не могу. В общем, - она опустила голову, - я тут кое – что придумала, сообразила, пока вы здесь дурью маетесь. Короче, Нина на тебе Федька, чтобы этого козла, больше не видели, нарисуй ты ему троек до конца года. Хоть путь опускают, хоть убивают, - последнее сказала она тише, потом продолжила также шёпотом:  - Слушайте дальше.

На следующий день произошло следующее.

В конце учебного дня пронёсся слух, что у преподавателя русского языка Нины Алексеевны день рождение,   и она угощает всех, прямо в учительской, всему учебному составу, ну или тем, кто закончил на сегодня свой рабочий день, чтобы можно было спокойно выпить и закусить.

В столовой, узнав об этом, тоже её ждали и уже приготовили кое- какую закуску, чтобы поздравить педагога. Время от времени из кухни появлялась и Маринка. С дегенеративным маленьким черепом и отталкивающим лицом дурного цвета кожи,  с маленькими очень близко расположенными, бегающими глазками и большим ртом с зубами как у старухи. Она выходила из жаркого, наполненного запахами, готовящейся пищи, помещения, поправляла свои жидкие жирные от грязи, волосы, задирала халат  и копалась в вонючих трусах, будто что-то искала там. Из-за аномалии в голове, она постоянно была возбуждена и дёргала трусы всё время, из-за этого они сильно пачкались и выглядели как половая тряпка.

 Наконец в зале появилась Нина Алексеевна,  в миниатюрном чёрном платье с глубоким декольте, в колготках в сетку и искусственно накрученными кудрями на голове, с жирно подведёнными глазами. Платье едва – едва прикрывало её низ, но невооружённым глазом было видно, что она совсем без трусов и срам прикрывает только чёрный кружок ластовицы колготок. Шатаясь на высоких каблуках,  с двумя бутылками шампанского в руках она ввалилась в полупустую столовую. Все сразу уставились на неё.

Опустив голову, Нина Алексеевна прошла к поварихам и закричала:

- Девчонки, гуляем сегодня,  у меня день рождения!

Было непонятно, как в таком виде и состоянии она провела пять уроков.

Из кухни вышли две объёмистые тётки  в белых халатах, все в жирных пятнах. Они несли несколько подносов, все заставленные тарелками с закуской.

- Ах, вот у вас как. Так вы бы сказали, я бы водки, взяла бы. У меня, там, в учительской, ещё три бутылки осталось. Марин,  не поможешь мне принести? Сейчас бы здесь и вмазали.
Девка глупо посмотрела, теребя халат, и оглядываясь по сторонам, выражение лица у неё совсем было дебильное. Она облизывала губы,  и казалось, готова расплакаться,  так искривилась вся.

- Ну что, пойдёшь? А то там никого просто нет в учительской.

- Аха, я енто, ща только, поняла, чего того этого.

Она скрылась на кухне. Быстро забежала в раздевалку, спустила трусы, теребя ногами, бросила их прямо здесь на подоконник, порылась в своём шкафчике, и достала что-то завёрнутое в газету.

- Ну, ты долго там?  - послышалось из зала.

- Аха, иду, того.

И она побежала за идущей к выходу Ниной Алексеевной, с жадностью смотря на её жопу наполовину выглядывающую из платья, пересечённую частой чёрной сеткой.

- Выпьем, выпьем. Это день рождение, не то, что там, ***ня какая-то.

Нина Алексеевна, шатаясь, встала возле учительской, сняла туфлю и начала встряхивать её.
- Во, напилась то, как а? Ты заходи, я щас, поссать надо.

- Аха, - мотнула мелкой головой Маринка, открыла дверь и, глядя на идущую к туалету учительницу,  с окончательно уже задравшимся платьем, зашла в тёмный кабинет. 

Но не успела она сделать и пары шагов, ища выключатель, как поняла, что наступила не туда. По обеим ногам со страшной силой ударили зазубренные дуги капкана на крупного зверя. Резкий визг железа соединился с её коротким воплем, кости были перебиты. Потеряв равновесие, она упала, но тут же угодила в ещё один капкан, в раскрытую ужасную пасть. Острия охотничьего устройства взвизгнув,  ударили на этот раз по рукам и груди,  не в силах больше кричать девка задёргалась, хрипя, в смертной агонии истекая потоками брызгающей крови. Зажёгся свет.

В кабинете стояли три женщины. К умирающей подбежала Людмила Петровна, крича:

- Сука, ты тварь, падаль!

Со всего маху, женщина начала её бить острым каблуком в лицо, попадая в рот, по глазам, щекам, оставляя новые кровавые раны.

- Оставь, ты с ума сошла совсем!

В учительскую вошла Нина Алексеевна.

- Рот ей заткните, блять!

- Смотри сколько течёт, как бы ни протекло, на первый этаж, - отошла от тёмной растекающейся лужи Павлова.

- Я за Ванькой щас, - выбежала математичка.

- Ну, ты и хороша, - разглядывала  Павлова свою коллегу в похабном наряде.

- У дочки взяла, представляешь ****ища, какая растёт, - ответила она, силилась натянуть платье как можно ниже. – Так неудобно в этом, особенно на уроке, когда мел уронила, весь класс на мою жопу пялился. А ты представляешь, она каждый день так ходит, совсем учиться не хочет.

- А ты  её денег больше не давай, так и скажи.

- Говорила.

- И что?

- Отвечает хамка мне, что сама заработает и смотрит на меня  и улыбается так хитро, так бы ей и дала по роже накрашенной.

- Это всё в интернете, нахватаются там. При нас такого разврата не было.

- Да и не говори.

Женщины совершенно не обращали внимание, на всё ещё живую Маринку,  зажатую со всех сторон железными тисками, тяжело поддёргивающуюся и издающую тихий гортанный хрип. Она буквально плыла в своей крови.

Дверь отворилась, вошла математичка, позади неё был маленький старичок в длинной грязной, местами рваной телогрейке и в резиновых сапогах. Он хмурил загорелое лицо, сквозь бороду пошамкал:

- А чего- то это? Жива ваша ещё.

- Людмил, кончи её!

Женщина подошла к Маринке и аккуратно, поддерживаясь за руки, забралась ногами на её голову. Сразу что-то треснуло, стальные набойки тонких каблуков вошли один в висок, другой почти полностью провалился в глаз. Голова дёрнулась, так, что Людмила Петровна чуть не упала.

- Что в пакете то у неё?

- Давайте развернём.

- Не надо, пожалуйста, - запричитала Людмила Петровна. – Я же вам, потом в глаза, смотреть не смогу, пожалуйста, не надо.

- Ладно, хорошо, Вань пакет тоже грузи, - распоряжалась по- деловому Павлова. – Бери, прям так, с капканами, они нам всё равно не нужны, мы за них уже заплатили. Створки потом разожмёшь.

- Ага. А это где, обещанное?

- Вот.

Ему протянули пакет с характерным стеклянным звоном бутылок.

- А закусь?

- Не успели. Вот возьми, сколько осталось денег, сам купишь, - продолжала Павлова. – В общем, так, привезёшь туда в питомник, раздень её  и туда в клетку, псам кинешь. Они сколько уже не ели?

- Нормально, понял. Там с Колькой и вмажем за упокой души.

- В мешок её грузи. Ну что Никитичной налили, с утра? Объяснили?  Ну, зови её, пусть ведёр только возьмёт, пусть отрабатывает.
 
Так в школе был решён вопрос с больной на голову Мариной. Никто ещё не знал, как это воспримет директор, но это уже другая история.