Глава 12. Одиннадцать друзей ОуКоронкво ч. 3

                Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2012/11/04/1529               



                Камера 10, Барак строго режима,
                Центральная тюрьма.
                10 часов 16 минут.

                В голове Кузнеца Светланы был полный сумбур. В тайне, в душе она, конечно, надеялась на помощь своего жениха, но, будучи человеком реалистичным, отдавала себе отчёт, что ни он, ни его друзья (с которыми у неё состоялось лишь шапочное знакомство),  ничем помочь ей не смогут. Уж больно круто её взяли в оборот: она и не подозревала, что её брак в работе (правда, брак сознательный, намеренный), будет иметь такие плачевные последствия. Время от времени, между теннисными турнирами, она подрабатывала в Толерантовке по специальности, и ей было глубоко плевать и на политику, и на неравенство, и на вопиющее нарушение прав человека; она делала свою работу, получала за контракты неплохие деньги и ни во что не вмешивалась. До недавнего времени. Черт её дернул послушать, и, что самое главное, прислушаться к своей подруге – Кошечке Вере, которая, как оказалось, уже давно состояла в ячейке сопротивления и делала всё что могла, чтобы Толерантная зараза трёх, пока ещё небольших, деревень не разрослась на весь мир. Прочувствованная речь Кошечки Веры заронила-таки в душе подруги сомнения; она начала обращать внимание на несоответствие того, что декларируется и того, что есть на самом деле, на политику двойных стандартов и насаждение вырожденческого образа жизни; семена эти, благодаря ежедневным наблюдениям и анализу проросли и, наконец, после того, как ей стало известно о планах правительства Толерантовки относительно одного суверенного балканского государства, принесли свои плоды. Она согласилась помочь и ... загремела в тюрьму. Это было быстро. Слишком быстро. Она ещё и осознать не успела, что произошло, а самое печальное, не до конца разобралась в своем собственном отношении к содеянному  и временами испытывала короткие уколы совести и даже начинала ощущать комплекс вины. Однако деваться было некуда: до сегодняшнего свидания с адвокатом она чувствовала себя обреченной и почти смирилась с неминуемым наказанием. Но теперь...


                Её препроводили в камеру и она, задумчиво перебирая в памяти странную информацию, вертела в руках передачку с воли, скользя невидящим взглядом по упаковке из плотной светло-коричневой бумаги. В принципе всё было понятно; беспокоили только возможное  недомогание и то, каким образом ей всё-таки попытаются помочь.

                «Так, «употребить на благо передачу», - вспомнила она и разорвала обертку. Передачу, конечно, досматривали: это было заметно по небрежно завязанной бечёвке,- но всё-таки пропустили, не найдя ничего предосудительного.

                Это был пряник, небольшой пряник, вне всякого сомнения, испеченный Кошечкой Верой; он мог бы сойти за Тульский, но вместо букв названия на нем имелось выпуклое изображение Бледной с Косой.
 
                «А-а, теперь понятно, почему это пропустили», - решила Кузнец Светлана и надкусила пряник.
 
                Вкус был приятный, но немного не такой, как обычно: будто Вера добавила что-то, какую-то пряность, придающую игривую горчинку: может быть, миндаль, а может, и вовсе какой-то из перцев. Это было необычно и не похоже на её консервативную в гастрономии подругу,  но Светлана подумала: «Ну не отравит же она меня, в конце концов!»,- и смело откусила ещё.

                «Снизу, придут снизу... – недоумевала она. – Что он имел в виду? Или они что, подкоп сюда решили сделать?».

                Кузнец Светлана мысленно рассмеялась: из того места, где она сейчас находилась, сбежать было попросту невозможно. Она доедала пряник и вспоминала всё, что ей было известно.

                После ареста и препровождения в тюрьму она сразу попала именно сюда. По случайности ли, нет, может, из-за того, что в других бараках просто не было свободных мест, Светлана очутилась в одиночной камере Барака Строгого режима, который, в отличие от трех других блоков, помеченных номерами, имел нечто вроде имени и назывался О’Бама. Предназначался он для особо опасных преступников, а о случаях побега из него история, к сожалению, умалчивала.

                Дело в том, что это здание черного цвета было... живым. Оно само формировало своё внутреннее пространство, само выбирало для каждого осужденного размер,  форму камеры и её убранство, подбирало освещение и даже меняло любую из этих составляющих в случае, если, к примеру, осужденный провинился.

                Барак О’Бама был одновременно и местом заключения и надзирателем. Причем надзирателем бодрствующим всегда и везде: он ощущал всеми своими атомами положение в пространстве, самочувствие и даже намерения всех заключенных. Стоило только помыслить не просто о побеге, а хотя бы о воле, как в камере осужденного решётка превращалась в гладкую глухую бетонную стену, а окошко, дающее и без того скудный солнечный свет, затягивалось сплошным листом металла.

                Поэтому, по мнению Светланы, а мнение это было безошибочным, шансы на побег из Барака О’Бамы были равны даже не нулю, а скорее минус десяти.

                Было 10 часов 23 минуты, когда она доела пряник, стряхнула крошки с коленей и подумала:

                «Интересно, что знают они, чего не знаю я?»

                В этот самый момент ей так скрутило живот, что она почувствовала: если сегодня побег состоится, то прежде всего это будет массовый побег из её живота.


               
                Площадь Терпимости, на                противоположной стороне
                от здания Ассамблеи,
                у начала Расмуссен штрассе, 
                10 часов 22 минуты.


                - Я жрать хочу! – Бобёр с хрустом надкусил яблоко и оглядел своих молчаливых напряженных товарищей. – Что?!

                Бобер был спокоен и в толк не мог взять, почему Булыга нервно курит в углу, а Окоронкво постоянно отирает пот со лба.

                Они находились в том самом жёлтом школьном автобусе, в котором приехали в деревню; теперь здесь находилось что-то вроде штаб-квартиры или координационного центра. Сюда же, выполнив свои задания, вернулись с отчетами Дятел Роже и Кошечка Вера. Миссия Козочки Жюстин при нормальном течении событий должна была продлиться до двенадцати часов дня.

                Они припарковались на окраине огромной площади, где уже собралась изрядная толпа народа: сегодня около одиннадцати часов должен был начаться гей-парад, аналогов которому ещё не было в истории Толерантовки. Как явствовало из программок, которые раздавали всем желающим, на параде с торжественными речами должны выступить и Хорёк Хавьер Франсиська, и Жаба Мадлен, и газовая принцесса Бледная С Косой. Для выступлений прямо напротив здания ассамблеи возвели большую трибуну, украшенную мехами и стразами и заранее оцепленную охраной, состоящей из натовских солдат и голубых касок.

                Но не это сейчас занимало нашу компанию. Мало того, находиться здесь и сейчас в такой близости от тюрьмы и от тех, кто эту тюрьму основал, было опасно.

                - Ты уверен, что всё получится? – Окоронкво просверлил взглядом апатичного Данко.

                - Послушай, братушка, я тебе уже говорил, что дорогу туда отыщу. Даже если ту, старую уничтожили, засыпали, забетонировали, не знаю, что там они ещё придумают, а я, кстати, в этом сомневаюсь, найду другую, в обход, – серб натянул высокие болотные сапоги, похлопал себя по бокам прорезиненного комбинезона, а на голову водрузил каску с фонариком, отчего стал похож на шахтера-подводника, – если бы не он, - он показал на румяного круглолицего Бобра, уплетающего очередное яблоко, - я бы ещё сомневался. А так...

                Бобер довольно улыбнулся, взял пакет с яблоками и засунул в сумку, где лежал противогаз, перчатки и кое-какой инструмент.
 
                - Господи! Это тебе зачем? – аж взвился Окоронкво.

                - Я говорил уже: жрать буду, - Бобер виновато развел руками, - ну жрать я хочу! Чего непонятного?

                - Там воняет, братушка, очень воняет, - предупредил Данко, но Виталий только махнул рукой.

                - Так, сейчас десять тридцать, – Роберто Карлос, как лицо лично заинтересованное меньше, чем чернокожий колдун, с всеобщего молчаливого согласия взял бразды правления в свои руки, - вам пора. Готовы?

                - Готовы,- ответил за двоих Бобёр.

                - Тогда поехали.

                Окоронкво сел за руль и проехал около двадцати метров по Расмуссен штрассе от площади. Несмотря на толпы геев, лесбиянок, зоофилов и другого отребья, заполонившие ставшую в честь парада пешеходной улицу, автобус остановился прямо посередине проезжей части. Толпа народа, следующая к площади, была столь велика, что люди были вынуждены огибать автобус, казавшийся теперь желтым песчаным островком, возвышающимся среди искрящейся всеми цветами радуги реки. Баба Адаму поднял металлический люк в полу, предусмотренный на случай аварийного выхода: они оказались прямо над канализационным люком.

                - Ну, ни пуха, ни пера! – напутствовал их Булыга. – Точка возврата здесь же!

                - К черту! – Бобер пригладил свои коротко стриженые волосы,  осторожно сдвинул крышку люка в сторону и они с Лазающим Данко исчезли в недрах канализации. После этого крышку вернули на место, люк закрыли, и автобус медленно отъехал на обочину дороги: сработано было так быстро и чётко, что на них никто не обратил внимания.

                - Теперь остается только ждать, - Окоронкво нервно потёр руки и обратился к Булыге и Баба Адаму, - скоро и вам на сцену, артисты...


                продолжение http://www.proza.ru/2012/11/18/2139