Леди Беатрисс - часть I

Глава I
Туман плотно обнимал своими бледными лапами густые лесные массивы. Луна, в предутренней дымке еще тускло светила, провожая ночь, и встречая холодный рассвет.
Ночная жизнь зверья потихоньку начинала угасать, подготавливаясь к утренней спячке.
Маленькая, покосившаяся лачуга угрюмо теснилась к лесным отрогам, близ небольшого оврага, поросшего густым вереском.
Вдали, мрачной монументальной тенью возвышался каменный дворец, который казался, скорее отторгаемой частью этого места, нежели тем, что именуется центром.
Густой лес обступал дворец, словно древняя армия, желающая потопить под своей массой эту каменную плешь. 
Дворцом владел один знатный Граф, который, после войны решил уединиться в столь глухих местах, ибо рана, полученная им в сражении, не давала покоя мыслям о его собственной немощности. Он не хотел, чтобы другие видели, как он слаб, пускай даже и при ордене, а также сильном характере. Но основной причиной такого схимничества являлась его красивая и молодая жена. Граф справедливо полагал, что, живя в свете, ему докучали бы различные повесы, только и жаждущие заполучить такой нежный цветок в свои легкомысленные руки, а от того, сокрыл её в этой темнице, клеткой которой являлись непроходимые густые леса.
Место, в котором расположилось это поместье, было настолько глухим, что Граф даже старался ограничить количество слуг, живущих во дворце, и тем более, они были преимущественно женщинами. Однако жизнь затворника вместе с его молодой женой была отнюдь не так мрачна – прогулки по красивому саду, шикарные наряды, уроки музыки, верховая езда и все то, что больше умиротворяло, нежели будоражило кровь…
Также, Граф, будучи немощным и находящимся парализованным от пят и до пояса, не мог следить в полной мере за нуждами своего одинокого дворца. Пусть даже хозяйство и велось с его ведомом, но не так контролируемо, как хотелось бы того.
Прогулки супругов ранним утром всегда сопровождались унылым и сухим общением, ибо между мужем и женой росла пропасть, инициатором которой, зачастую становился сам Граф.
- Как тебе мой подарок, дорогая? – Спросил он, сидя в инвалидном кресле, сопровождаемый своей женой Беатрисс.
- Я очень рада и глубоко признательна, дорогой. Но скажи, к нам прибудут гости? Мне бы хотелось показать этот наряд своим милым подругам, которые живут в столице.
Граф замешкавшись, ответил.
- Поверь мне, это не обязательно. Разве тебе не приносит большего удовольствия пройтись в этом платье предо мной? Радовать глаз мужа, для жены это наибольшее счастье.
Беатрисс незаметно вздохнула.
- Дорогой, пойми… я… конечно рада, но… - Граф перебил Беатрисс.
- Я знаю, что ты сейчас скажешь. Мы уже это обсуждали. Я выбрал такой образ жизни. Это по душе мне и должно быть по душе тебе. Мы счастливы, не так ли? Взгляни, какая тут природа, как чист и девственен, сей воздух? Это все для нас… это все для тебя.
Беатрисс вновь замолчала, как делала это много раз, дабы избежать конфликта с мужем, тем более, она все-таки любила его, не смотря на всю несправедливость её положения.
Граф был средних лет и довольно красив. Даже сидя в инвалидном кресле, он сохранял свою воинскую статность, не позволял себе расклеиваться и стремился к самостоятельности. Возможно, именно от этого он был взыскателен и требователен к Беатрисс, ибо много требовал от себя.
- Прости дорогая… я в очередной раз вспылил… - Смягчился Граф – я… парализован этой треклятой войной, мы не можем иметь детей из-за меня! У меня нет наследника… благо, мой род не умрет вместе со мной, ибо мой кузен живет прекрасно. Его сын и дочь растут, и я искренне радуюсь за него.
Беатрисс понурила голову – слова мужа были горьки и правдивы. Жалость боролась в ней с чувством свободы, и она, соглашаясь со всем, и смирившись  со своим положением, продолжала катить инвалидное кресло вдоль по засыпанным осенними листьями дорожкам, удаляясь обратно к дворцу…
Глава II
Осень разгорелась яркими красками, наливая мягкие, опадающие листья багровым, рыжим и ярко желтыми цветами, как бы вступая в противоречие с той промозглой погодой, которая стояла в этих краях уже не первый месяц.
Беатрисс, вместе со своей камеристкой, в очередной раз прогуливалась по лесу. Она больше бегала, словно дитя, радуясь своей мимолетной свободе. Холм за холмом, ухаб за ухабом, прыжок за ручей, и она уже оказалась дальше, от тех мест, где она обычно гуляла. Камеристка, взволнованная таким легкомыслием, едва успевая догонять молодую красавицу, озабоченно кричала вслед, напоминая ей о том, что граф велел далеко от поместья не заходить, но попытки были тщетны.
Унылое утро уже давно покинуло свои владенья, и сейчас во всю хозяйничал день. Осеннее солнце мягким теплом пригревало сырую лесную землю, скромно выглядывая из-за серых, тяжелых облаков, осеняя своим золотистым светом лесные узоры елей и сосен.
Беатрисс забежала за бурный ручей и оказалась в совсем ином месте… эта часть леса также являлась владениями Графа, однако присутствие его властного духа тут совсем не ощущалось.
Этот лес был подвластен чему-то иному, а точнее – кому-то другому.
Девушка, остановилась.
Переведя дыхание, она замерла перед покосившейся хижиной, которая возникла перед её глазами, словно из-под земли. Воцарилась тишина и только далеко позади, были слышны глухие возгласы камеристки, бегущей за ней вслед.
Молодая леди так и стояла до тех пор, пока камеристка не перепрыгнула через ручей и не оказалась рядом со своей хозяйкой.
- Стой… - Остановила рукой Беатрисс, лепетавшую от возмущения камеристку. – Что это за дом?
- Это?.. – Уже более спокойно, пытаясь отдышаться, ответила камеристка. – Это лачуга лесничего…
- Я никогда не слышала, что у нас есть лесничий.
- Ну что вы, госпожа? Как такое возможно, лесное хозяйство и без лесничего?
Беатрисс двинулась в сторону хижины, но камеристка попыталась преградить ей путь.
- Что вы?! Вам нельзя так удаляться от дома!
- Перестань! – Шикнула Беатрисс. – Мне интересно посмотреть, на лесничего… ведь не каждый день видишь человека, который почти всю свою жизнь проводит наедине со зверями и птицами…
- О Боже! Если граф узнает, что вы были здесь, нам… мне не сносить головы!
- Не будь такой трусихой… я готова все взять на себя. Ведь это же я так захотела? Верно?
Беатрисс подошла к невысокой деревянной калитке.
Обернувшись, она указала пальцем камеристке стоять на месте.
Возле хижины была огромная, аккуратно сложенная поленица, лежали чурки от бревен, а в один из них был воткнут большой топор. Несмотря на старость этого жилища, вокруг этого забытого места, похоже кипела какая-то жизнь.
Неожиданно послышался дикий крик, который заставил Беатрисс взвизгнуть от страха, а также уронить на землю её камеристку. Укрывшись под ближайшим кустом, Беатрисс и её помощница увидели по пояс раздетого мужчину, появившегося из-за дома, несшего на своих плечах огромное бревно. Пройдя пару шагов, он сбросил эту ношу подле поленницы, также издав натужный крик. Большой, словно медведь, широкоплечий мужчина, с растрепанными длинными волосами и такими же лохматыми бакенбардами, резко остановился, словно почуял присутствие чужого человека. Он пару раз оглянулся, однако не увидел следящих за ним женщин и отвернулся спиной, вытащив в одно движение большой топор из полена.
Лесничий стал обтесывать бревно, размашисто нанося точные удары вдоль лежащего дерева, полностью поглощенный своей работой.
Девушки замерли и, затаив дыхание, наблюдали за странным полу - человеком. Он ловко обтесал нижнюю часть дерева, замахиваясь топором и опуская его вдоль лежащего ствола. Отирая пот со лба, человек – медведь распрямился, и, закинув топор за спину, вновь удалился, скрывшись за углом покосившегося дома.
- Уходим-же, госпожа! – Поторопила камеристка Беатрисс. Госпожа невольно повиновалась, так как не могла отойти от изумления.
Дорога домой показалась очень быстрой и незаметной. Леди казалось, что вот-вот позади, затрещат кусты и послышится дикий крик этого пещерного человека, который ринется за ней, занеся свой топор у неё над головой.
Вернувшись в дом, Беатрисс, в силу своей впечатлительности, хотела поделиться увиденным с мужем. Однако, вспомнив его запрет, она умолчала, так как побоялась гнева Графа.
Дни тянулись, осень вступила в свои полные права, а в жизни Беатрисс так ничего и не менялось. Долгие прогулки с мужем, ухаживания за ним, выслушивание его жалоб… Молодую и красивую леди это угнетало, а также вызывало в ней сильное противоречие, ибо она не могла бросить своего больного мужа, но её женская молодая природа манила её к свободной жизни.
Однажды, разговор с камеристкой решил всё…
- А давно ли у нас служит этот… лесничий? – Спросила госпожа, сидя на каменной скамье, под большим навесом, разбирая вместе с камеристкой большую корзину орех.
- Его предки жили тут еще задолго до постройки сего поместья, госпожа. – Ответила камеристка.
– Насколько я знаю, они выходцы из местной деревни, что находится за рекой, вон по ту сторону… Камеристка указала рукой на запад. Беатрисс невольно продолжила взглядом направление её руки, посмотрев на раскинувшийся внизу, подле холма лес. Вдали, виднелась полоска реки, сверкающая стальным отблеском от серого пасмурного неба.
- И что же, они вот так вот жили в этой избе много лет? Вдали от светской жизни? – Тут госпожа немного осеклась, ибо, поняла, что светская жизнь, это привилегия только высшего сословия, такого, какого принадлежала она – Я имею ввиду… жизни в обществе?
- Что вы госпожа. – По-доброму усмехнулась камеристка. – Они простой люд, крестьяне. Я сама из той деревни. А этот род… - она кивнула в сторону лачуги, которой не было видно отсюда – он давным-давно поселился за рекой, подальше от деревни. Живут своей жизнью, ходят за лесом, ловят зверей. Однако много баек ходило про них, в свое время. – Заговорщицки прошептала камеристка.
- Это какие-же? – Испуганно переспросила госпожа.
- А что, мол, не люди они вовсе, а волки.
Повисла тяжелая тишина.
- Как так волки? – Раскрыв широко глаза, удивилась Беатрисс.
- А потому, что кто из нормальных людей будет в одиночку в лесу жить? Охотники наши, и те боятся далеко в лес заходить, а эти – забредут на всхолмье, далеко-далеко от реки, что и не видать совсем, да затрубят в свой рог. И звук такой, словно раскат грома по всей долине прошелся! А кто-то их голыми, бегающими по лесу видел. Страх Божий!
Госпожа невольно ахнула.
- А людей они не едят? – Испуганно спросила она.
Тут камеристка рассмеялась и отмахнулась платком.
- Да что вы! Ахахахаха! Это всего лишь байки! У-у-у-ах! Обычные они люди, только вот и делают, как с птицами, да зверями дружбу ведут, а с людьми не знаются! Ахаха!
- Тьфу ты! – Всплеснула руками госпожа, мягко толкнув в бок камеристку. – Напугала, шельма!
Посмеялись вместе, а вскоре притихли, и Беатрисс вновь спросила.
- А если серьёзно, кто он?
- Ну, дед и отец его, так всю жизнь по лесам и бродяжничали. Да и он по их стопам пошел, куда уж. Как ходить научился, так и с первых лет, вместе с отцом в лес и ушли. Теперь он один остался. Зовут Генбранд, если не ошибаюсь. Вроде как, единственный мужчина в этом поместье, не считая извозчика, который вечно пьян, если не везет господина куда.
Тут камеристка хитро прищурилась и взглянула в глаза Беатрисс.
- А что-же? Хоть и не моё это дело, но осмелюсь спросить, не задумали ли вы часом, чего дурного?
Беатрисс этот вопрос испугал еще больше, нежели недавние байки о людях-волках. Её словно окатило холодной водой, и она тут же сухо ответила.
- Нет, что ты… просто я переживаю за Графа. Он слишком ревнив. – Госпожа искоса поглядела на свою камеристку. – А почему ты мне сразу не сказала, что за ручьем живет эдакий медведь?!
Камеристка немного смутилась и не нашлась, что ответить с первого раза, однако госпоже не стоило долго ждать ответа.
- Господин велел молчать… всё по той же причине…
- Ревность… - сама ответила госпожа. – Ну что же… - вздохнула она – потолковали о всяких глупостях и хватит, продрогла я… не по мне этот сырой воздух, посреди лесной чащи, того и гляди заболею чахоткой!
- Что вы госпожа?! – Захлопала глазами от удивления камеристка.
- Или еще волкам на зуб попадёшься… ужас.
Несмотря на то, что Беатрисс говорила это с мягкой иронией, в её сердце играла тревога и некое волнение. Но волнение это было не болезненным, или неприятным, а скорей всего, смело сказать, радостным. Беатрисс сама боялась себе в этом признаться, но Боже, неужели теперь её жизнь станет хоть немного интереснее?
На закате, после ужина, она более холодно, нежели чем в другие разы, расцеловалась с мужем и отошла к себе в уборную.
Беатрисс впервые раздвинула тяжёлую ткань занавесок и посмотрела в окно – теперь её не пугал этот громадный лес, как бывало ранее, теперь он не раздражал её своим зелёным однообразием, а заинтриговывал, ведь теперь она знает, что где-то там живет большой, странный человек… мужчина. Она провела рукой по запотевшему от её теплого дыхания стеклу и вновь задвинула шторы. Свечи погасли, и она легла спать…
Тем временем, там за ручьем, далеко от её окон, скрываясь от стальных ворот, что пускали во двор, на высоком холме, подле пышных елей, стояла большая фигура, закутанная в длинный плащ.
Накрапывал вечерний осенний дождь, скорбя об уходящем солнце, словно оно никогда не вернётся из-за горизонта, шумели кроны деревьев, а в воздухе пахло топленой печью…
Это стоял лесничий. В зубах он зажал курительную трубку, голова была покрыта накидкой, а взгляд был устремлен на далеко стоящий каменный замок. Дождавшись, когда во всех окнах погаснет свет, он медленно развернулся и побрёл прочь к себе, перешагивая глубокие лужи и поеживаясь от промозглого холода…


               
               

Глава III
Мучения любопытства не долго терзали юную душу леди Беатрисс. Она твердо решилась узнать поближе этого лесничего, узнать, дабы либо разочароваться в нем и спокойно жить в этой тихой лощине, либо окончательно влюбиться в его романтический образ, навеянный книгами о любовных романах и приключениях. Однако он не был тем принцем на белом коне, коим был Граф в пору своей молодости до ранения.
Она тогда совсем юная девочка, просто сгорала от любви к этому крепкому и сильному мужчине. Могла ли она тогда знать, что его постигнет такая трагедия – ранение на поле сражения от артиллерийского снаряда, упавшего и взорвавшегося рядом с его конницей.
Отныне наступила, казалось ей, извечная тоска по тому здоровому и красивому принцу, который всегда входил в дом с воинской выправкой, затем по тем страстным ночам, которыми он одаривал её, будучи голодным и истосковавшимся по её телу, после изнурительных воинских походов. Теперь-же, наступила тоска по тому человеческому теплу и той настоящей любви, которая наполняла их семейную жизнь, ибо отныне Граф стал более холоден в своих чувствах. Казалось, он что-то скрывал от Беатрисс. Но на самом же деле, он просто таил в себе глубокую обиду на эту войну, на самого себя за то, что не даёт жизни ни себе, ни его славной любви – Беатрисс.
Он подолгу сидел в своем большом кабинете, на самом верхнем этаже своего замка, к которому вела винтовая дубовая лестница, и смотрел в большое окно, на раскинувшийся впереди многовековой лес, а за ним на голубые вершины горных отрогов. Не смотря на то, что ему было каждый раз тяжело преодолевать этот подъем наверх, он все-таки делал его всегда: хватался рукой за поручень и усилием рук, подымал свою коляску наверх, по маленькой дорожке, сделанной специально для такого случая. Таким образом, он чувствовал, что еще способен что-то делать самостоятельно. Граф всегда решительно отказывался от чьей либо помощи и всем, даже Беатрисс запрещал входить в его кабинет. Это был его единственный уголок, где он мог остаться наедине с собой и видеть себя таким, каким он когда-то был – здоровым и сильным.
В камине трещали раскаленные поленья, огонь играл отражением на стекле и на печальных глазах Графа. Этими одинокими часами, он думал о том, чтобы отпустить Беатрисс…
Попросить прощения за неудавшееся семейное счастье и отпустить её. Но как только его мысль доходила до представления о том, что её однажды будет обнимать некто иной, как Граф сразу краснел от гнева и крепко накрепко сжимал свои кулаки. Вот и сейчас, после обеда, он сидел у себя наверху, раскрыв старую тетрадь в кожаном переплёте и перечитывал свой дневник, который он вел во время всех своих сражений. Таким образом, он удалялся от своей печали, вспоминая былые времена, полностью погружаясь в прошлое… в эти моменты, как ни странно, он забывал и ненависть к той войне, которая лишила его полноценной жизни, и забывал даже любовь к Беатрисс…
Тем временем Беатрисс оделась, словно на конную поездку – брюки, заправленные в высокие сапоги, короткая куртка, черные перчатки и убранные в тугой клубок длинные волосы, поверх которого сидела небольшая шляпка. Она была готова.
Беатрисс попыталась незаметно выбраться из дома, как у черного входа встретила свою камеристку.
- Госпожа, куда вы? – Громко удивилась она.
- Т-ш-ш! – Пригрозила Беатрисс – тихо! Я отправляюсь на прогулку. Одна. – Шепотом прошипела она – и я решительно не хочу, чтобы надо мной был смотритель! Ни в лице тебя, ни в лице моего мужа! Уж прости, дорогая… – поцеловала она в лоб камеристку, готовую вот-вот заплакать от обиды. – Я вернусь как обычно, к ужину. Граф сейчас опять заперся у себя, поэтому он не будет нуждаться во мне.
- Вы что, хотите… хотите?.. – испугалась своих мыслей камеристка.
- Ну-у, почти угадала… все, хватит разговоров, я ухожу.
- Постойте… - ухватилась камеристка за руку госпожи.
- Что? – Уже раздраженно спросила Беатрисс, готовая скорей бежать за калитку.
- Удачи вам – заговорщицки хихикнула камеристка, и отпустила руку. Беатрисс кивнула в ответ головой и скрылась за дверью.
Через некоторое время она была уже далеко от дома…
Большой и неизведанный лес страшно пугал её. Она стояла как вкопанная на лесной просеке, боясь сделать очередной шаг вперед. Повсюду её окружали разные и странные звуки птиц и прочего непонятного для неё зверья. Повернуть назад? Нет, она уже согласилась на этот безумный поступок, поэтому повернуть назад, значит больше никогда не повторить этой попытки, и, возможно, никогда не испытать счастья. Беатрисс переборола себя и пошла вперед.
Вскоре, она вышла к небольшому оврагу, за которым, на лесной опушке возвышалась та самая хижина… в очередной раз, очутившись в кустах, она с замиранием сердца наблюдала за избушкой лесника, однако все было тихо.
Ни дыма из печной трубы, ни шума в доме, ни натужного крика где-то на заднем дворе – ничего не было слышно.
Беатрисс сделала пару смелых шажков, почти высунувшись из густых ветвей кустарника, и тут же прильнула к широким листьям старого папоротника. Она, словно кошка, затаилась и выжидала добычу, но в её сердце гудело так, что сравнить себя с хищницей она точно не могла.
Вскоре, осмотревшись по сторонам, и как ей показалось, убедившись в том, что в доме никого нет, она торопливо засеменила к поленице, где некогда лесник обтесывал большой ствол дерева. Окна были рядом, и поэтому леди Беатрисс могла ясно слышать – есть ли кто в доме? Однако и там стояла мертвая тишина. Только шум деревьев от легкого ветра гудел по всей опушке. Беатрисс не смогла перебороть своё любопытство, и, набрав в грудь больше воздуха, заглянула в одно из окон.
Под легкой сенью старых занавесок, любопытной девушке приоткрылась завеса тайны берлоги этого большого получеловека…
Пред ней предстала широкая комната, стены которой были увешаны шкурами различных животных, над дверью которой, грозно нависал, растопырив свои ветвистые рога, лосинный череп, а на полу, словно развалившись в зимней спячке, стелилась шкура огромного бурого медведя. Здесь не было кровати, как предполагала Беатрисс, вместо неё, вдоль всей комнаты был натянут спальник, а близ открытой печи, были настелены какие-то тряпки, которые служили некой лежанкой.
Леди была крайне потрясена. Она никогда в жизни не смогла бы и представить, что есть такой быт, в котором нет гобеленов, высоких кроватей, длинных красных ковров, золотых подсвечников, серебряной посуды, картин, умывальников, сделанных из шикарных тазов, и всего прочего, что так тесно было связано с её жизнью. В этой хижине было… уютно…
Она сама испугалась своих мыслей. Как же так? Здесь нет того, что должно быть в каждом приличном доме, как ей думалось ранее, но, глядя на то, что она видела сейчас, ей казалось, что от этого быта веет неким теплом, живостью, теснотой с природой… с тем, что окружало этот дом многие и многие века.
Продолжая внимательно осматривать жилище, она заметила, что на стенах, поверх серых и бурых шкур, висят длинный охотничий лук с полным колчаном стрел, несколько больших капканов и разных размеров топоры. В углу подле печи теснились кочерга, на вид, очень тяжелый крюк, и, аккуратно сложенные вместе дрова. Все это ей приходилось однажды видеть: лук и капкан ей показывал Граф, а все остальное она наблюдала ранее, когда еще жила со своим отцом, любителем охоты.
Беатрисс медленно обошла дом и нашла входную дверь открытой…
Сперва она удивилась, но потом поняла, что ему здесь нечего скрывать, да и не от кого. Драгоценностей возможно у него нет, да они ему и не к чему, а воровать сюда никто не придет… разве что зайцы, да белки.
Она мягко ступила на лохматую шкуру медведя, расстеленную по полу, и стала ближе осматривать комнату, но главное, ей хотелось прикоснуться к его вещам. Она прошлась чуть вперед, проведя рукой по спальнику. Веревки его немного качнулись. Золотой солнечный свет лучами проникал в жилище сквозь маленькие окна, придавая всем этим шкурам и бревенчатым стенам, какой-то сказочный окрас…
Глядя из окна, она не могла охватить всё своим взглядом, поэтому она не увидела маленький письменный стол, с резными ножками, который ютился в дальнем углу дома. Этот столик явно был не отсюда. Беатрисс ближе подошла к нему. На нем лежало много исписанного пергамента, однако чернильница, была полной, а чернильные перья ровно убраны в деревянную кружку.  Ей стало интересно, и она подняла один из листов пергамента. Он зашуршал в её кожаных перчатках и, окунувшись в лучи золотистого солнечного света, открыл перед ней рукопись.
На пергаменте, ровным, мелким, убористым почерком были частые записи, с сопровождением очень искусных рисунков. Там было написано многое о волках. Леди Беатрисс не могла понять, о чем эти записи, но ей думалось, что лесничий обладал большим интересом к этим животным. Леди внимательнее оглядела рисунки, они изображали волчью лапу, отдельно его зубы, морду и все в таком духе. На некоторых листах были отдельные наброски чернилами, где стоял на живописном обрыве волк и человек. Тот самый человек, который жил именно здесь. На некоторых листах она прочитала даже о том, что волки хранят некую тайну леса, именно поэтому, они пугают каждого охотника, забредшего слишком далеко в чащу. Волки, якобы не пускают сюда ни одного из людей, кто не может понять их, и не ведает их языка.
От прочитанного, леди Беатрисс стало немного дурно, и она поскорее положила пергамент обратно, быстро выскочив из дома. Створки деревянных дверей тоскливо заскрипели, и леди вновь оказалась под открытым небом…
Лес плотной зеленой стеной окружал небольшую опушку, в центре которой, подле хижины стояла, опасливо озираясь, невысокая, хрупкая девушка.
Что делать, думала леди? В доме никого не оказалось и долгожданной встречи не состоялось, хотя, она побывала в самой сердцевине – в жилище этого незнакомого, но очень интересующего её человека. Возвращаться обратно было для неё, равносильно тому, словно смириться со своим положением невольницы инвалида, как бы жестоко это не звучало по отношению к её мужу. Но это было так, и мягкие слова, являлись лишь пеленой к той тяжелой правде, которая нависала каждый день над этим поместьем.
Леди Беатрисс оглянулась в сторону леса и увидела небольшую просеку, уводящую вверх по склону, теряясь в густых еловых лапах и багрово-оранжевых листьях, грузно свисающих под тяжестью влаги. Она сделала пару решительных шагов и скрылась в лесу.
Тяжелая лесная тропинка была отнюдь не такой уж гостеприимной, каковой была одинокая хижина в отсутствие её хозяина.
На пути леди Беатрисс то и дело попадались поваленные деревья, изогнутые корни, вьющиеся из-под мягкой настилки из опавших листьев и еловых игл; глубокие ямы, наполненные дождевой водой, большие и маленькие камни. Это затрудняло её путь по лесной тропе, все больше вселяя в неё отчаяние и неуверенность в правильности её решения.
Сколько же времени прошло? Вдруг спохватилась леди. Ей казалось, что она провела уже здесь целую вечность, однако все обстояло совсем не так…
Граф еще и не думал отворять свою дверь кабинета – он задремал, окунувшись в поток своих воспоминаний, словно погрузился в мутные стоячие воды, в отражениях которых были лишь образы призраков прошлого. В камине догорали последние угли…
руки Графа обмякли, и старый дневник выпал из его рук, открыв свои страницы. Там было написано:
            
« Несколько лет назад артиллерийский снаряд разорвался рядом со мной. Многие, кто были рядом, погибли – солдаты, защищая меня, дернули своих коней, прикрывая своими телами своего офицера. Так положено. Но должно ли так быть? Что было бы лучше для меня, погибнуть вместе с ними и разделить славу посмертно? Или же доживать, будучи мертвым, до сего дня, не ощущая любви, счастья, ни чувствуя ничего…
Есть только злость, тоска,  печаль и безразличие. Противоречивые чувства. Как только это произошло, все приходили ко мне и жалели, но нужна ли мне их жалость? Что нужно им, этим сочувствующим канцелярским крысам? В глубине их мелочной души, они радуются моему бессилию. Даже если это не так, но, тем не менее – я не нуждаюсь в их жалости. Как же вылезти из этой ямы? Как дать себе второе дыхание, ибо даже Беатрисс не может открыть его во мне. Отныне между нами великая и непреодолимая пропасть. В один миг я постарел на сотни лет, от чего я уже и умер. Она же – жива. Но я чувствую, как я, своими холодными и костлявыми руками тяну её за собой. Сперва, в старость, а потом и в могилу…
И будет это дом, который населяют призраки. Но призраки не такие, что описаны в сказках, а такие, которые облачены в кожаные одежды, красивые наряды, от тел которых, будет даже веять теплом – но это лишь обман… »

Вскоре леди Беатрисс выбралась на вершину лесного холма, густо усеянного многовековыми соснами. Неожиданно она поняла, что изворотливая тропинка, поросшая вереском и папоротниками, плавно и незаметно перешла в ступени. Да, это действительно были ступени – старые, каменные подножия, вырезанные в большой скале, сокрытые под кустарниками и мхом.
Леди Беатрисс не могла и предполагать, что этот холм, густо обросший непроходимым лесом, является древней горой, и что по ту сторону, на восток от поместья, она резко обрывается отвесными скалами.
Вскоре ступени вывели девушку на небольшое каменное плато, едва видное из-под мягкой земли и зеленой настилки.
Выглядывая из-за густых еловых ветвей и кряжистых стволов сосен, покоились высокие каменные столбы, разрушенные стены и обвалившиеся смотровые башни. Некоторые укрепления были почти целы и в их каменных стенах, были влиты маленькие, покрытые ржавчиной железные двери, запертые пудовыми замками.   
Это был древний форт. Укрепление на вершине горы, которое в былые времена, стерегло покой этих земель.
То, что увидела Беатрисс, поразило её. Она с замиранием сердца прошла в центр форта, вглубь разрушенных стен, оглядывая каждый камень, громадиной нависавший над её головой.
Старые каменные лестницы уводили вверх, высоко к вершине одной из башен, где некогда зажигали огонь, дабы известить другой смотровой форт о приближающейся опасности. Но леди это было невдомек, её жизнь пестрила балами и зваными обедами, в то время как за окнами дворцов, за городами и поселениями, в приграничных землях, вершились судьбы её народа благодаря тем, кто стоял на страже денно и нощно на этих вершинах, защищая и предупреждая об опасности.
Девушке стало дурно. Страх и испуг неожиданно настиг её. Ей показалось, что кто-то неотрывно следит за ней. Она обернулась, вглядываясь в густые зеленые заросли, окаймленные старыми каменными стенами, и встретилась взглядом со сверкающими маленькими глазами. Она хотела вскрикнуть от испуга, но страх сдавил ей грудь, и она смогла только едва выдохнуть. Сердце забилось в несколько раз чаще, так сильно, что казалось, грудь разорвется на части, и оно выпрыгнет этим глазам на встречу. Колени вдруг задрожали, а ноги стали слабее. Она не могла пошевелиться и от того, яснее увидела того, кому принадлежали эти глаза.
Крупный серый волк выпрыгнул из кустов, навострив свои острые уши, и оголяя свои белые клыки. Его рычание отдавалось эхом в этих забытых стенах.
Шерсть волка взъерошилась и ощетинилась так, что он больше походил на чудовище, оставленное здесь предками для того, чтобы стеречь этот форт от посторонних, случайно заблудших путников. Волк сделал пару осторожных шагов, продолжая рычать и пристально смотреть на жертву. Леди Беатрисс побледнела от ужаса. Одно исступление при виде этого зверя и никакой мысли… она даже не смогла подумать о приближающейся смерти, или тем более, возможности её спасения.
В одно мгновение из других зарослей вынырнул еще один волк, а за ним и другой. Все они держались рядом с самым крупным из них, что вышел первым. Рычание утроилось. За стенами послышался отдаленный вой – вокруг форта рыскала целая стая этих созданий.
Когда первые секунды ужаса миновали, леди Беатрисс немного пришла в себя.
Её решение было простым – кинуться вверх по лестнице, туда в высокую башню, где  некогда били тревогу. Она сперва пятилась спиной вперед, пристально наблюдая за волками, а затем побежала прочь.
Как только Беатрисс показала животным свою спину, те мгновенно сорвались с места, вырывая когтями клочки сырой земли, устремившись вслед за своей жертвой.
Она взбежала по ступеням так быстро, что не заметила, как на последнем пролете впереди неё, оказалась пропасть. Лестница с давних пор была обрушена.
Каждая заминка стоила ей жизни. Она кинула взгляд через плечо, и увидела, как два крупных волка, толкая друг друга в бок, пытались втиснуться на узеньких ступенях. Леди не думая, оттолкнулась обеими ногами и пролетела над пропастью, где внизу грудой были навалены старые камни. Но расстояние оказалось слишком велико, и она не смогла перепрыгнуть его так, как хотела.
Девушка гулко ударилась грудью о край каменных ступеней, скатилась вниз и, ухватившись руками за каменный выступ, беспомощно повисла в воздухе. Каменная крошка посыпалась в пропасть, пытаясь увлечь тело Беатрисс за собой вниз.
Волки резко остановились у края, их животный инстинкт говорил им, что прыгать было опасно.
Те, что остались позади, быстро сообразили, что смерть жертвы близка, и, развернувшись назад, помчались вниз, попытавшись допрыгнуть до её свисающих ног и уцепиться в них мертвой хваткой.
Леди Беатрисс кричала изо всех сил. Она поджала свои ноги, но руки уже налились тяжелым свинцом – она вот-вот свалится вниз, на растерзание голодным волкам. До неё доносилось остервенелое рычание, которое и являлось для неё скорой смертью. Слёзы потекли по её щекам, губы в судорогах зашевелились в молитве, а пальцы на руках  начали медленно ослабевать…
Вдруг послышался отдаленный крик. Ей показалось, что это был голос Графа, однако, когда её силы были уже на исходе, и она была готова сдаться, сорвавшись в пропасть к волкам, она увидела, как животные, поджав хвост, побежали к человеку, вышедшему из-за порослей ольшаника. Это был тот самый лесничий…
Он что-то крикнул животным, и они сбились в кучу, радостно виляя хвостом.
Леди уже не видела ничего: её глаза были залиты слезами, голова кружилась, и она
вот-вот была готова потерять сознание и сорваться на голые камни, от бессилия, охватившего её. Пальцы разжались, и её тело безвольно упало вниз, но вместо удара жестких камней, она ощутила мягкое приземление на руки лесничего. Он что-то говорил ей встревоженным голосом, но она уже не различала слов… её сознание плавно терялось в густом тумане, окутавшем эту старую башню и весь лес…